Он ненавидел Зону и презирал её. Он считал её невозможной и противоестественной. Он не хотел видеть ни монстров, ни аномалий, ни прочих чудес мёртвой земли. Он бежал от Зоны и тянулся к ней.
И получилось так, что Зона достала его даже в санатории для богатых психов и приволокла к себе, да ещё с чудовищным комплексом вины, который умело навязал ему старый бандит, хотевший вернуться туда за своим кладом. Мерзавцу была нужна отмычка…
Белый замолчал и задумался. Потом сказал:
- Ну вот как-то так… Наверное… Инструкции ведь не прилагались… Излагаю как умею…
- Хорошо, - сказал Матадор. - Значит, Зону ты того… игнорируешь? Так, что ли?
- Не совсем, - сказал Белый. - Просто я могу видеть другую Зону. Ту, которая была до Второй катастрофы. Пустой город Припять, кладбища техники, автобусы с туристами… С радиацией, конечно, со стаями одичавших, но обычных собак, с охотниками за цветными металлами… С самовольными поселенцами… Когда нужно, опасность просто перестаёт для меня существовать, потому что я в неё не верю. По системе Станиславского. Не верю - и всё тут. Хотя могу и ногу сломать, и рентген нахвататься…
- Подожди, - сказал Матадор. - Ну вот ты видишь, что напал на меня кровосос…
- Нет, - сказал Белый. - Я вижу, что ты стреляешь в белый свет как в копеечку, а потом начинаешь пантомиму борьбы и режешь воздух ножом. Но раны у тебя возникают реальные. Как стигматы у фанатиков. А как только я к тебе прикоснусь - никаких монстров…
- Для чего же тебе ветеринарный пистолет со снотворным? - сказал Печкин.
- Да чтобы спасаемый с ума не сошёл, - сказал Белый. - Насмотрелся я на безумную братию, никому подобной участи не желаю…
- Значит, мутанты и "Электры" существуют только в нашем воображении? - сказал Матадор. - А Зона - сплошное психосоматическое поле?
- Да нет, - сказал Белый. - Просто это для меня они нереальны. Ну, это как будто вы под водой захлёбываетесь, а я в акваланге…
- Неточная аналогия, - сказал Печкин. - Или ты живёшь в воображаемом мире, или мы - все остальные. Вот я нос к носу с химерой стоял. Была она или нет?
- Ну, Дэн, - сказал Белый. - Возьми словарь да посмотри все значения слова "химера". И всё поймёшь.
- Ага, - сказал Матадор. - Мы все сумасшедшие, а ты один у нас санитар - следишь, чтобы мы по дури не нанесли себе увечий, чтобы пальцы в розетку не совали, уксус не глотали…
- Нет, - сказал Белый с некоторым даже раздражением. - Всё сложнее. Повторяю, инструкций по эксплуатации Монолита нету. Если я могу использовать какие-то свои способности для всеобщего блага, то я их и использую. Могу спасти человека - спасаю. Могу добраться до раненого бегом и напрямик - добираюсь. А потом у меня и мотоцикл есть, "Урал" с коляской… Мыло, например, ездил в этой коляске с простреленными ногами, только он не помнит ничего…
- Эге ж, - сказал Мыло. - А я-то ще гадав - чому бензином смердить? Тильки де ж ты ций "Урал" ховаешь?
- Да в любом сарае или гараже, которых в этой Зоне уже давно не существует, - сказал Белый. - Таких полно.
- Да заимочка наша, - сказал вдруг Топтыгин. - Я с дива пропадаю, как вы её скрозом проходите… Потому не вьём вам её видеть…
- Погоди, - сказал Матадор. - А кержак-то наш - он что, тоже до Монолита добрался? Он-то почему ходит с тобой наравне?
- Так Иннокентий и для меня загадка, - сказал Белый. - Потому что он от природы такой. Он считает Зону ересью и выдумкой никонианской, и вера его крепка…
- Прямую правду творишь, дядя Белый, - сказал Топтыгин. - Кто в себе треисподнюю таскат - тот в ей и обитат. По грехом своим великим…
- Вот и до религиозного мистицизма договорились, - сказал Матадор. - До солипсизма. Мир как воля и представление. Нет, не поеду я летом ни в какую Памплону, а поеду я прямо сейчас в санаторий "Глубокий сон", пусть меня полечат…
- Белый, - сказал Майор. - А тебя застрелить. Можно. Или нет.
- Можно, - сказал Белый. - Вот сейчас, внезапно или в спину. А если я успею среагировать, то никак. Потому что в моей Зоне никакого бара "Хардчо" нет, а есть полуразрушенный пионерский лагерь. И пока я в этих развалинах стою… А почему вас это так интересует? Это профессиональное?
- Нет, - сказал Майор. - Это на случай. Если кто захочет. Тебя припахать. По артефактам. Он тебе может. Угрожать.
- Дон Педро Зурита тоже собирался припахать Ихтиандра по жемчугу, - сказал Белый. - И ничего у него не вышло. А со мной ещё хуже. Я если и найду артефакт, так тут же его и выведу из строя одним прикосновением… Так что в этом отношении я, скорее, бесполезен и даже вреден…
- Я же вам рассказывал, - возмутился Киндер.
- То ты, - сказал Майор. - А то Белый. Ему веры больше.
- Зря вы мудрите, - сказал Киндер. - Я вот кладу в кармашек рюкзака пару "волчьих слёз", чтобы грыжа не выпала от натуги. Но! Я же не знаю, как именно они работают! Да мне и не важно, лишь бы работали. Так и тут. Белый нам нужен? Да. И Топтыгин нужен. Так вот пусть и продолжают своё дело. Что вы человеку допрос устроили? Один вред от ваших вопросов и головная боль. Это же Зона. Она что хочет, то с людьми и делает.
- Надо Белому прощаться, - напомнил шаман. - Он не будет продолжать здесь. В другом месте будет…
- Мазафака, - сказал Печкин. - А ты-то тут каким боком?
- Нужно так потому что, - сказал Мазафака.
А Белый добавил:
- Он прав. Пусть я и не знаю, кто он такой и зачем. Я многого до сих пор не знаю. Хотя ясно, что такой же человек, как все мы. В отличие, скажем, от Болотного Доктора. Я ведь был в его доме. Никого и ничего я там не увидел - тоска и запустение… Видимо, нам с Доктором встречаться не положено… Извините, я должен проститься с Евдокией…
Он подошёл к Синильге, обнял её и стал что-то шептать ей на ухо. Синильга вздрагивала всем телом, но не рыдала, не голосила…
- Нельзя тебе со мной, милая, - сказал Белый.
- Куда же ты сам-то собрался? - сказал Печкин, и так ему стало муторно, словно подбиралась к дому какая-то чёрная сила.
- Не знаю, - сказал Белый. - Знаю только, что сейчас должна измениться моя судьба. Или ваша. И будет всё по-другому. Не лучше, не хуже - иначе.
Он подошёл к спящему Паше и положил свою ладонь ему на грудь.
Спящий встал, не размыкая глаз. Теперь это снова был двойник Белого.
- Иннокентий, - сказал Белый Сталкер, не оборачиваясь, - прошу вас на этот раз не вмешиваться. Вы остаётесь за меня…
- Сердце не радеет, - сказал Топтыгин. - Но покорюсь. Прощай, дорога душа. Храни тебя Господь.
- Надо разойтись, - сказал Печкин и жестом показал, что надо убрать мебель. В полном молчании растащили столы и стулья, освобождая место для того, что должно было произойти.
Может быть, сейчас и я что-нибудь узнаю, думал журналист. Вот начнётся эта круговерть… Что-то же я видел, что-то мне приоткрывалось…
Повторился давешний безумный танец, только темп его резко ускорился, мерцающий цилиндр возник посередине бара, и по нему снова пробегали тени и знаки, и музыка зазвенела, и кровь прихлынула к лицу, и жарко, до невозможности жарко сделалось…
- Жарко-то как, - сказал кто-то над ухом. - Не надо спать, потом голова будет болеть…
…Дэн Майский открыл глаза.
- А-а, Витя, - сказал он. - Ну как, починили автобус?
- Нет, - сказал невысокий парень в олимпийке. - Накрылся наш ужин в столовой. Но! Марк Давидович предлагает устроить пикник прямо здесь…
- Знаю, как они вторую машину найдут, - сказал высокий седой мужчина в старомодном берете. - До вечера прокукуем. И зачем я только с этой экскурсией связался? Думал - раз уж занесло в Киев, так посмотрю, чего тут мои коллеги наколбасили… Хорошо молодёжи - они пивом затарились…
- А гид наш сбежал, убоявшись ответственности? - сказал журналист.
- Он улетел, но обещал вернуться, - сказал седой. - А шофёр и не обещал: остановил грузовик и умчался. И поп словил попутку, и девчонки… Одни мы, горемычные… Ну что, народ? Не сядем же мы с юностью весёлой под гитару петь? Пошли наружу, устроимся… Да вон! Катушка от кабеля! Лучше не придумаешь!
Автобус был высокий - "мерседес", и даже непонятно было, что в нём могло сломаться столь основательно. Вплоть до кондиционера. Нет, прочь, прочь отсюда…
- А тут не опасно, Марк Давидович? - спросил маленький Витя, когда все экскурсанты постарше расположились вокруг импровизированной столешницы. - В смысле - радиация, нуклиды…
- Так мы их тут же вымоем, - пообещал седой. - У кого что есть?
- Я всегда с собой имею, - сказал Дэн Майский. - Только насчёт закуси - извините. Шоколад "Гвардейский".
- А я привык варёными яйцами закусывать, - сказал Марк Давидович. - Вот дед у нас, возможно, более запасливый…
- 3 мэнэ такий же дид, як с тэбэ, - сказал сухонький мужичок и захихикал. - Не дид, а Степан Олексович…
- Так ты здешний, - сказал седой. - Зачем тебе эта экскурсия?
- Та уси болбочуть - Чорнобыль, Чорнобыль, а я так нэ бачив…
С этими словами Степан Олексович стал доставать из сумки шмат сала, явно домашний хлеб, головки лука, огурцы в полиэтиленовом пакете, и ещё что-то там булькало…
- А ты, сибирака, чому до хлопцев нэ пийшов? С дидамы цыкавее?
Здоровенный парень с пухом на добродушной физиономии сказал:
- Стрикулисты дикошарые. И напевы у них дикие. И девки бесстыжие. Вот у меня тут медвежатина, сохатина, шаньги мамины… Только русская хмель нам не надо, молочко есть…
- Стаканы, - спохватился седой. - Вообще тара…
- Одноразовые у меня, - сказал Дэн Майский. - Зато виски ирландский.
- Лучше с "Хортицы" начнём, - сказал Марк Давидович. - А вискарём заполируем.