- Поедем, - сказал Майору в тот вечер Печкин. - Сразу после Нового года и поедем. Что мы теряем? Зима так и так пропащая. К тому же работа по специальности: журналистское расследование, подкреплённое милицейскими методами… И народ по случаю праздника расслабленный, на разговоры податливый…
- Поедем, - согласился Майор. - Только вот. Ты меня. Поучи как. А то я действительно. С людьми. Как-то разучился. Может. И не умел.
- Делай как я! - махнул рукой журналист. - К тому же клиент платит…
- Мы с тобой, - сказал Майор. - Его крестники. Мы теперь обязаны. Дело чести. Не говори "клиент". Про Белого. А то. Тяжкие телесные.
- Гуманизация ментовского менталитета, урок первый, - сказал Печкин. - Никакой разговор не следует начинать с угрозы. Это может насторожить собеседника… Вот ещё не помешала бы нам легализация…
- У хорошего мента, - сказал Майор. - Ксив должно быть до черта. И они есть. Фотографии. Мыло вклеит.
- Вот, гуманизируешься помаленьку, - сказал Печкин. - И ещё. Мы возьмём туда с собой Черентая…
- Соображаешь, - сказал Майор. - На живца. Только почему. Ты уверен. Что его "демон". До сих пор. Там ошивается.
- А потому что некуда нам больше ехать, кроме как в город Кошкин, - сказал Печкин. - Я и не знал, что есть в России такой город - Кошкин…
- Я тоже, - сказал Майор. - Надо пробить.
- Если существует в России город Мышкин, - сказал Печкин, - то должен где-то быть и Кошкин. Это диалектика, Ватсон.
- Но для начала, - сказал Майор. - Следует опросить. Тех, кто в Зоне. Начиная с Белого. Поехали.
Неизвестный по прозвищу Белый, возраст примерно 30 лет
Право, я затрудняюсь, с чего начать. Осознавать себя я начал там, в санатории "Глубокий сон". То есть сначала я не знал, что это санаторий.
Говорят, что в первые дни я был как младенец, но быстро начал повторять слова за людьми, а потом и связывать эти слова в предложения и фразы.
Каждый день я вспоминал всё новые и новые слова. И не только русские. Я прекрасно понимал, что нахожусь в России, на планете Земля. Я знал, что такое частная нервная клиника. Я понимал, что "Глубокий сон" - клиника дорогая, из чего сделал поспешный вывод, что являлся состоятельным человеком или имел состоятельных родственников.
Профессор Сметанич назвал моё заболевание лакунарной амнезией.
- Ваша память превратилась в кружево, дорогой мой, - сказал профессор. - Но не сплетённое, а вырезное - как вырезают из многократно сложенного листа бумаги снежинки. Не представляю, как можно столь выборочно стирать память. Как в кинокомедии про жуликов: "Вот тут помню, а вот тут не помню". Интересный случай, дорогой мой! Если я пойму, как именно обработали ваши мозги, - все спецслужбы мира поставят мне памятник. Нам с вами… Уж очень вы не похожи на обычных "потеряшек"…
Потом он показал мне видеофильм. В нём рассказывалось о том, как в начале века в России то и дело стали объявляться (чаще всего на вокзалах) люди (главным образом мужского пола, хотя попадались и женщины), совершенно потерявшие память. А также деньги и документы.
Поэтов покидает Муза. А "потеряшек" покинула Мнемозина. Оказывается, я прекрасно знал и эти мифологические имена, и многие другие.
Не знал только своего имени. Не знал имён отца и матери, родственников, названия города или городов, в которых я жил.
Те несчастные, в фильме, иногда находились - либо сами начинали что-то вспоминать, либо родственники и знакомые откликались на объявления в газетах или по телевидению. Но нередко оставались пациентами клиник до конца жизни.
Авторы фильма намекали, что "потеряшки" - жертвы бесчеловечных экспериментов различных спецслужб. После перемен, произошедших в стране (я, оказывается, знал и об этом!), власть утратила контроль над разными секретными лабораториями, поскольку прекратила их финансировать и вообще разогнала. Но некоторые, видимо, сохранились и продолжили свою зловещую деятельность…
Всё это вздор, сказал профессор Сметанич. Причина проста. Умные люди не советуют выпивать в дороге со случайными попутчиками, и они совершенно правы. Клофелин, добавленный в водку, может и вообще убить - но уж память повредит наверняка. И зачастую необратимо… Нам не надо никаких секретных лабораторий, мы и сами управимся…
Но и под эту категорию я не подпадаю.
- А во что я был одет? - спросил я.
- Так, ничего особенного, - сказал профессор. - Среднестатистический костюм. Не фабрика "Большевичка", конечно, - хороший Китай. Нам это ничего не дало. Равно как и фотография по телевизору. Никто не откликнулся. Похоже, никто и не мог откликнуться…
- Почему? - спросил я.
- Потому что ваше лицо изменено пластической хирургией, - сказал Сметанич. - И операция была виртуозной, я консультировался со специалистами. Запрос в МВД тоже ничего не дал - вероятно, вы получали документы до обязательной дактилоскопии или как-то уклонились от неё…
- Выходит, я преступник какой-то?
- Дорогой мой, вы можете оказаться кем угодно. Впрочем, я не думаю, что вы преступник. Скорее жертва… Мы будем тесно сотрудничать и докопаемся до истины - рано или поздно…
Не очень-то он старался. Быстро охладел к моей особе. Иногда только вызывал в кабинет и спрашивал, не припомнил ли я чего-либо.
Занималась мной в основном библиотекарь Кира Петровна. В клинике "Глубокий сон" была неплохая библиотека.
Кира Петровна была пожилая дама гренадерского роста и выправки, с породистым лицом греческой статуи. Всю жизнь она работала с книгами и среди книг, а когда в городе Кошкине оптимизировали библиотечное дело, перебралась сюда, в клинику. Профессор Сметанич старался, чтобы у него работали культурные люди. Там и санитары не зверствовали и вообще не позволяли себе лишнего - у профессора с такими разговор был короткий, а найти другую работу в Кошкине просто невозможно.
Клиника "Глубокий сон" практически была градообразующим предприятием…
Итак, занималась мной только Кира Петровна. И подозреваю, что исключительно по собственной инициативе. Потому что она была идеалистка. Праправнучка декабриста Мошкова. Её семья вовремя переехала из Ленинграда в тихий Кошкин - на всякий случай. Но и тут не зажились родители, не дали им такой возможности…
Вот ведь как странно: я прекрасно помнил и знал историю своей страны - и совершенно не ведал собственной истории…
Кира Петровна, собственно, и воспитала меня. Потому что вся информация, сохранившаяся в моём изуродованном мозгу, не несла в себе никаких нравственных установок. Я был никем. Всё, что заложено в моём нынешнем поведении, получено мной исключительно от замечательной моей наставницы. Потому, должно быть, и кажусь старомодным… Это ведь её была поговорка: "Вы не мучайте друг друга, мы и так живём в аду".
Меня она звала просто - Юноша. Она не считала себя вправе дать мне имя, хотя стала фактически матерью для несчастного потеряшки.
Какое счастье, что я встретил её раньше, чем Сильвера! Страшно подумать, в какое чудовище он мог бы меня превратить!
Хотя нет, не превратил бы. Я был нужен ему именно таким - наивным, честным, милосердным, почитающим старших…
Пациенты в клинике казались мне скучными. Богатые маразматики, эстрадные звёзды, страдающие наркоманией и алкоголизмом, бизнесмены, надорвавшиеся на работе, какие-то подозрительные личности, явно отсиживающиеся в роскошных палатах "Глубокого сна" до лучших времён.
Не лезь в их тёмные дела, не уставала повторять мне Кира Петровна, не пытайся их воспитывать, общайся с ними как можно меньше, доброму они не научат…
Сильвер не походил ни на кого из них.
Моего соседа по палате, дёрганого юношу, наследника нефтяного семейства, выписали, к моему удовольствию - он постоянно рассказывал идиотские анекдоты, причём я почему-то эти анекдоты уже знал. И его место занял Сильвер.
Позже-то я понял, в чём состояло его показное безумие. И почему оно было показное.
К извечным пациентам психиатрических лечебных заведений, то есть к Наполеонам, фараонам, товарищам Сталиным, генеральным конструкторам Королёвым и посланцам планеты Криптон прибавились сталкеры. Хотя что это я - Наполеонов давно уже не водится…
Что интересно, ведь наверняка были среди них и настоящие - пребывание в Зоне очень легко поражает психику. Правда, со снесённой крышей здесь не погуляешь. Но иногда и безумцам удавалось выжить. Вадим Иосифович - ну, Пилюлькин - рассказывал мне, что сам отправил двоих таких на излечение.
В большинстве же случаев это были люди, повернувшиеся на теме Зоны под воздействием фильмов, компьютерных игр, книжек и, представьте, детских игрушек. Оказывается, продаётся даже особый набор для подростков - "Юный сталкер".
В нашей клинике сталкеров не было - ни настоящих, ни воображаемых. Для них это слишком дорогое удовольствие. Сильвер явился исключением. Как он туда попал… Но не буду забегать вперёд.
Он вошёл, прихрамывая, в палату - и принёс с собой жизнь. Не выморочное существование гламурных психопатов или финансовых неврастеников, а настоящую - в которой бушуют Выбросы, стреляют гауссовки, прыгают кровососы, ковыляют зомби, но настоящие мужчины их не боятся, а смело устремляются на поиски сокровищ…
Погоди, парень, говорил он, вот придёт время - и мы пойдём туда с тобой искать "сердце ангела".
Очень ему шла эта кличка - Сильвер (потом я узнал, что в Зоне его звали по-другому). Обаятельнейшая была личность. Лысый, с мощной шеей, постоянно в хорошем настроении, которое тут же передавалось окружающим…
- Что ты у своей ботанички торчишь, юнга? - говорил он за обедом. - Пойдём в парк побегаем. Пусть в Зоне и не бегают, но форму держать надо…