- Господа сталкеры, - сказал он. - Сами видите, что получается. Надо разбегаться до весны, как делали викинги. У кого есть семьи - по домам извольте, а то дети растут как сорная трава. Если встретите на Материке кого из наших - объясните, что до весны возвращаться не надо. Кому некуда идти - я купил пансионат под Киевом, называется "Пролисок". Там ништяк, только мебель не ломайте. Снять всё со счетов вам не удастся, но по кредитке будете каждый месяц получать свой вэлфер. С голоду не помрёте. Потому что каждый зимний день приносит нам большой убыток, а банк и так потрепали. Но мы выстоим. Не такие зароды метали. У кого заначены артефакты, прошу сдать. И даже настаиваю. Они сейчас в хорошей цене и послужат нам всем большим подспорьем. Я вас, падлы, построил, цивилизовал, и я вам, козлам, не дам превратиться в прежний сброд. Я вас не пугаю, а предупреждаю: вход - рупь, выход - два! С оружейниками и другими технарями будет особый разговор в Предзонье, приеду лично…
Вот так и получилось, что в этот декабрьский вечер сидели в баре "Хардчо" только Матадор, Мыло, Киндер и Печкин, да ещё Батюшка.
Поп-расстрига переместился из-за своего стола поближе к конному дисплею и с тоской вглядывался в хлопья снега, вырывавшиеся из тьмы под луч прожектора на крыше.
- Сказано: аз есмь Мгла, - торжественно произнёс он. - Мгла егда на землю падёт и покроет ю, тогда вси звери от ловцов целы бывают, никто тех зверев ловити возможе… Мы и суть те звери. И таковых нас зверев постигают различные ловцы. Но дерзаем - имеем бо Мглу, покрывающую нас…
Он даже книгу свою настольную поменял. Теперь это было советское душеспасительное сочинение для юношества "Васёк Трубачёв и его товарищи"…
- Прибыль мне принесла война, как оружейному барону, - сказал Печкин. - Нажился на чужих смертях… Ехать мне в Москву, не ехать - так и не решил…
- Что так? - сказал Матадор.
- Меня издатель вызывает на презентацию, - сказал Печкин. - По случаю английского перевода. Но кто же презентацию устраивает перед Новым годом? А потом вообще две недели мертвые… Нет, опять возьмут меня за шкварник. Не доверяю я им. Там опасней, чем в Зоне… Улыбаться будут, когда меня поведут под белы руки: "Старик, ты же всё понимаешь, ничего личного, это государственное дело…"
- Колы державна рич - то гаплык, - сказал Мыло.
Скучно ему было, он сидел, уставившись на стойку, где кружилась, звеня, маленькая ёлочка.
Матадор тоже посмотрел туда и сказал:
- Ах да. Сегодня же сочельник. Месье Арчибальд, так ты у нас католик?
Месье Арчибальд откликнулся:
- Конечно. Франция - любимая дщерь католической церкви…
- Ну да, - сказал Матадор. - А Польша - Христос народов.
Мыло встал и прошёл на кухню - поваров теперь не было, все в отпуску.
- Всю горилку в борщ не лей! - наказал вслед ему бармен.
- А он-то что не едет? - сказал Печкин.
- Не пускают его в хату, - сказал Киндер.
- Кто?
- Жинка молодая да сын родной, - сказал маленький сталкер.
- Там такое дело, что царь Эдип отдыхает, - сказал Матадор. - Вот какие страсти кипят в простом народе! Это вам не гнилая интеллигенция…
- Я ему предлагал, - сказал Киндер. - Пройду вперёд, да и поучу сыночка, как положено уважать батьку. Но! Он же ради своего Богдасика…
- Более доброго и сердечного человека, чем Степан Олексович, - сказал Матадор, - я и на Материке не встречал. Потому и хожу с ним в связке столько лет… И руки тоже золотые…
- Вот на таких добрых воду и возят, - сказал Киндер. - Он и деньги им переводит, и всё прочее…
- Я тоже перевожу, - сказал Печкин. - Теперь вот племяннник пожелал в Британии учиться. У меня-то не было богатого дядюшки!
- Что семьи, - сказал Матадор. - Весь мировой хай-тек держится на Зоне. И в один злосчастный день изобретут они такое, что мы им больше не понадобимся. Наделают армию мистеров Снупи. И тогда сама Зона не сможет нас защитить.
- Да она и не будет, - сказал Печкин. - Хороший сюжет: возвращается сталкер домой, а там…
- Есть такая книжка! "Одиссея" называется, - сказал Матадор. - Гомер - всем рапсодам пример!
- Нет, - сказал журналист. - "Одиссея" будет следующей. Под названием "В поисках Белого Сталкера". Поэтому им и занимаюсь. Как, например, объяснить читателю, почему Белый всюду поспевает? Почему он спасаемого непременно вырубает? Только не надо мне про утопленника рассказывать… Да, и почему Топтыгина выбрал в связчики?
- Лет пять назад, - сказал Киндер, - покойный Паганель залез к Белому в рюкзак…
- Вот же козёл, - сказал Печкин. - Ворюга и есть ворюга. Сколь волка ни корми. Повесить его надо было…
- Паганель думал, что у него какой-то особый артефакт имеется, - продолжал седой сталкер. - А там только продукты, хорошая аптечка и старый офицерский планшет со старыми же картами. Все здешние места. Карты отличные, даже двухвёрстки есть. И из атласа автомобильных дорог страницы выдранные…
- Ну и вывод? - сказал Печкин.
- Вот ты и делай вывод, - сказал Матадор. - Ты же на физика учился. А Паганель, хоть и ворюга, сложил голову за общее дело. Его надо помянуть.
Вернулся Мыло. За ним шла Синильга с подносом, на котором благоухала кастрюля с борщом. Мыло принял кастрюлю, водрузил её на стол и разлил содержимое по тарелкам.
- Нема цыбули - нема смаку, - виновато сказал он.
- Зато чеснока не пожалел, - сказал Киндер. - Печкин, а вдруг с чесноком у тебя получится так же хорошо, как с собаками? Вдруг он кровососов отпугивает? Они же вампиры…
- Сам пробуй, - сказал Печкин. - Дневной свет им нипочем, осинового кола никто не применял… И девиц истеричных кровососы не обольщают… - Он закашлялся. - Мыло, ты что, вправду туда горилки набуровил?
- То козацький мудрый борщ, - сказал Мыло.
- Коньяк пьём, - сказал журналист, - горячей горилкой закусываем… Запорожское сакэ!
- Здоровее будем, - сказал Матадор. - Ну, за тех, кто остался в Зоне по людской злой воле, а не по её ужасным чудесам…
Глава третья
Умилительное зрелище, если глянуть со стороны: утонул в сугробах хорошенький домик, яркий свет льётся из фонаря, установленного на крыше рядом с расчехлённым "эрликоном", свет манит усталого и замёрзшего путника туда, где приготовлены для него и добрая чарка, и лучший кусок, и протопленная банька, и чистая постель. Ласково потрескивают дрова в камине - завозные дрова, здешними топить нельзя, рентгенов много. Но - в такой вечер можно себе позволить…
Словно и не затаилась под снегами чужая враждебная жизнь, словно и не было её никогда, словно почудилась она путнику в кошмарном сне на привале…
- Ахтунг, ахтунг! - сказал из динамика Колчак. Ему полагалось блюсти бар весь мёртвый сезон. - Майор и… точно, шахид! Вон как замёрз, бедолага! Впустить?
- В такую погоду, - сказал месье Арчибальд, - и в такой день - это долг каждого доброго христианина. Майору же лучше вообще не препятствовать…
- Будем считать, что у шахидов тоже бывают актированные дни, - сказал Матадор. - Только пусть снимет пояс. Он на такие морозы не рассчитан, мало ли что…
- Ага, - сказал Колчак. - Вы будете там сидеть спокойненько, а пояс у меня отогреется и рванёт… Дай-ка я сам сниму, нерусь теплолюбивая, а то у тебя руки как палки…
На шахиде было дорогое длинное кашемировое пальто, на голове - несерьёзная кепка с наушниками, хорошо хоть обуться он догадался в "луноходы". Майора же защищали от холода необъятная камуфляжная куртка миссии "Deep Impact", пушистая шапка, ватные штаны и унты.
- Водки ему, - скомандовал Майор. - Аллах простит. Или не заметит.
Синильга принесла горилку, и Майор самолично залил её в глотку мученика веры, несмотря на его сопротивление. Сопротивление, впрочем, было пассивное, так как руки и ноги не слушались беднягу, он только пытался выплюнуть обжигающую влагу и крутил головой.
- Где ты его взял? - сказал Матадор.
- По дороге нашёл, - сказал Майор. - Смотрю. Идёт. То есть он думает. Что идёт. Внутри сугроба. Его на блокпосту. Пропустили для смеха. Шутники. Оставь мне. Присосался!
- Билого не бачив? - сказал Мыло.
- Ну. Ты спросил, - сказал Майор. - Кто же Белого. Увидит на белом.
Он усадил шахида в кресло у стены, а сам принялся раздеваться, приговаривая:
- Унты. Два раза хороши бывают. Когда обуваешь. И когда снимаешь.
Шахид угрелся и вдруг начал горячо говорить.
Месье Арчибальд послушал и сказал:
- Он алжирец. Зовут Кемаль. Ох ты, он ещё и бакалавр!
- Так и объясни бакалавру, что сегодня канун Рождества пророка Исы, - сказал Матадор. - И что положено его отмечать в кругу родных и друзей, а не на задании…
Бармен объяснил, а бакалавр Кемаль только кивал головой.
- Синильга, - сказал бармен. - Поищи на кухне консервы с арабскими буквами. А то вдруг ему других блюд не полагается…
- А Синильга-то почему осталась? - спросил Печкин, сразу утратив всякий интерес к шахиду.
- Из-за Белого, - сказал Матадор. - Не из-за Киндера же.
- Я же сто раз говорил, - возмутился Киндер. - Ничего не было! Я что - не понимаю разве?
- Не было, - сказал Матадор. - Потому что я ситуацию держу под контролем.
Официантка подошла к столу, словно догадавшись, что говорят о ней.
- На зимовку устроилась? - сказал Матадор. - За двойной оклад?
- А кто Белого кормить будет? - вызывающе сказала она. - Кто обстирает? Он же как ребёнок…
- Ты книжку мою прочитала про Настасью Филипповну? - строго, как учитель, сказал Матадор. - Тогда бы всё про него поняла…