Высадка прошла без единого выстрела, люди попадались крайне редко, причем это были не сервы, а свободные граждане, которые находились в таком состоянии, что просто не верилось - как могли цивилизованные люди за каких-то несколько недель, прошедших с начала мятежа, дойти до такого состояния: все они были грязны, завшивлены(!), измождены и крайне запуганы - бежали, куда глаза глядят, едва заметив десантников.
Лекс тогда чувствовал определенную растерянность и никак не мог взять в толк, что же тут произошло. В конце концов сервы - это не рабы в Древнем Риме, они имеют почти те же возможности для нормальной жизни, что и полноправные граждане, их никто не может безнаказанно обидеть, лишить имущества или убить… ну, выбирать они не могут, не пускают их к участию в разных там плебисцитах… да это им и так не нужно! Что ж поделать, не повезло им - не родились на какой-либо из пятидесяти четырех основных планет метрополии, и поэтому не на всякую работу их берут и денег меньше платят… что же теперь - людей жечь?
Однако главные для Лекса события, о которых он старался вообще не вспоминать, начались тогда, когда перед рассветом их деция набрела на окраине города в квартале сервов на детский комплекс, где Охотники обнаружили вооруженных свободных граждан.
После небольшой перестрелки, где был ранен один Охотник и убито десятка полтора местных, завязались переговоры, в результате которых десантников пустили на территорию комплекса, представлявшего собой тесную кучку весело раскрашенных трехэтажных зданий, бассейн и подземный гараж.
Двое предводителей местных, заросшие мрачные люди с каким-то мусором в разлохмаченных волосах, с воспаленными горящими глазами и старыми пороховыми винтовками в руках, выступая от имени свободных граждан Биессы (как определил тот, что был немного толще и значительно грязнее), обрисовали обстановку таким образом: как и из-за чего началось буйство и зверство, они не представляют, но зато прекрасно знают, что эти нелюди, сервы и перегрины, всегда нелюдями были и ими останутся, ежели, конечно, господа Охотники, которых (слава Брату Неба!) Цезарь послал на выручку нормальным гражданам, их не выведут под корень, а вывести их надобно, потому как все они прыщи на лике славной Республики, каковые прыщи надо выдавить и изничтожить, поскольку вышеупомянутые сервы и перегрины есть гады и чудь неместная…
Говорили они вроде бы не спеша, но почему-то перебивали друг друга, и поэтому получалась каша. Старший гастат Альбин, командир деции, лохматых свободных граждан оборвал и, применяя тактику допроса с пристрастием дружественного населения (то есть без физического и психического воздействия и с психологическим воздействием первой степени), выяснил, что эти двое - издатель городской газеты и оператор секции санитарно-очистного коллектора (Лекс удивился: они были похожи, как близнецы) - выборные руководители, консулы (гастат Альбин поднял брови), а выбрали их на общем собрании сто сорок пять граждан города, из которых сто два мужчины (уже, наверное, восемьдесят семь, машинально поправил Лекс про себя) и сорок три женщины, и все эти граждане держат оборону на территории детского (тут санитар-оператор почему-то сплюнул) комплекса уже восемнадцатый день.
- Так, - сказал тогда Альбин. - А что противник?
- Убиваем, - пожал плечами санитар-оператор и снова сплюнул.
- Ликвидируем по мере возможности, - укоризненно глянув на соправителя, поправил местный медиамагнат. - Делаем вылазки… и вообще.
- Вылазки - куда?
- Да в город. За жратвой, - пояснил консул-санитар и поковырялся в зубах пальцем.
Лекс отметил про себя, что местные, обступившие двоих Охотников (Альбина и его - остальные десантники рассредоточились по периметру), не выглядели голодными. Грязные - да, но не голодные.
- Что-то не видели мы в городе сервов, - задумчиво произнес Альбин. Он уже не допрашивал, просто размышлял вслух. И еще Лекс видел, что гастату что-то не нравится.
- Дак ить все сбежали, - сказал санитар-соправитель и зачем-то рыгнул. - Как начали мы их жечь, так и подались они… подальше. Счас редко кого найдешь,
- Жечь? - поднял левую бровь Альбин.
- Совершенно верно, - встрял в разговор второй консул местного производства. - В ответ на противозаконные действия так называемых сервов, изначально являющихся людьми третьего сорта, выразившиеся в антигуманных протестах по поводу справедливой легитимной меры, предпринятой администрацией Биесского диоцеза, а именно предписании обязательного ношения так называемыми сервами отличительного знака на одежде, являющегося необходимым дополнением к прочим мерам, направленным на благо не-граждан Республики, причем вышеупомянутые протесты сопровождались вакханалией варварства и произвола со стороны так называемых сервов, примером каковой вакханалии являются погромы административных зданий и многочисленные убийства, часть населения свободных граждан Республики, проживающего на территории Биесского диоцеза, выразила справедливый протест, в результате которого некоторая часть террористов-погромщиков из числа так называемых сервов, а также примкнувших к ним несознательных перегринов, получила травмы, несовместимые с жизнью - в основном в результате самовозгораний их жилищ.
Некоторое время гастат Альбин, морща лоб, докапывался до смысла сообщения, а потом сказал:
- А говорите, что не знаете, из-за чего все началось… Но я все равно ничего не понимаю. А легионеры? Где армия?
Газетчик открыл было рот, но Альбин жестом остановил его и ткнул пальцем в санитара-коллектора:
- Говори.
- Ну… эта… где, значит, армейцы высадились, там их и положили. Эти-то гаденыши арсенал взяли, космопорт военный, систему планетарной обороны. Так что кого еще, наверное, на орбите сняли, а других - тех на земле уже и положили.
- Так где мятежники сейчас? - ровным голосом спросил Альбин.
- Так я ж и говорю - убрались, куда подальше. Улетели. А кто не знал, те остались. Но, думаю я, ненадолго…
- Чего ж вы здесь-то сидите? - огляделся Альбин. Лекс, хорошо его зная, понимал, что гастат находится сейчас в состоянии крайнего раздражения.
- А чем плохо? - удивился консул-коллектор. - Живем себе… ждем, пока Цезарь нам помощь пошлет. Мы - люди маленькие, у нас тут окраина…
- Видите ли, - опять влез консул-магнат, и на этот раз Альбин его не стал останавливать, - видите ли, в том положении, в котором на данный момент находится значительная часть морально здорового населения Биессы, то есть при наличии нарушенных систем административного управления, а также при отсутствии централизованной поставки товаров первой необходимости, в силу вступают определенные модели поведения, определяемые данными насущными потребностями граждан. Поэтому…
- Все, - сказал Альбин и посмотрел на Лекса. - Уходим. Связь с челноком через десять минут.
Лекс кивнул. Ему было тошно - от этих людей исходил мерзкий трупный запах, причем не в переносном, а в прямом смысле.
- Ну и воняет здесь, - с чувством произнес Альбин, когда они выбрались из здания и подставили лица прохладному ветерку. - Кажется, дождик будет…
- Вы тоже заметили, господин старший гастат?
- Что?.. Дождь?
- Нет, то, что воняет…
- А! Ну да. Трупами несет жутко. Откуда только, не пойму. Ну-ка, а ты определишь, с твоим-то носом?
Лекс принюхался - похоже, несло от полуразрушенного здания: кажется, это был бассейн.
- Разрешите, господин гастат?..
- Н-ну… сходи, если тебе интересно. Только быстро. Лекс бегом направился к бассейну.
Он и сам не знал, что его туда понесло - наверное, ощущение какой-то неправильности, недоделанности, желание восстановить гармоничную картину мира - пусть даже картина эта будет жестокой, злой, но - гармоничной, пусть кровь, но - оружие, враги, схватка, только не эта безопасная тишина и люди-крысы.
Лекс взбежал по скользким грязным ступенькам, миновал обгоревшую дверь, вышел к ванне бассейна.
Было темно, только сквозь крышу бассейна, наполовину сорванную и рухнувшую к дальней стене, виднелось темное сероватое небо, с которого накрапывал мелкий дождик. Вонь стала совершенно невыносимой, и Лекс, вытащив легкий респиратор, надел его.
Он прислушался. Капли дождя, падая на дно бассейна, как-то странно похрустывали, будто там, внизу, была расстелена полиэтиленовая пленка. Лекс включил фонарь и подошел к бортику.
Он удивился: дно оказалось слишком мелким… можно даже было сказать, что оно находилось почти вровень с бортиком. Действительно, его покрывала пленка… Лекс присмотрелся внимательнее и невольно отшатнулся.
На дне бассейна лежали трупы. Они были уложены ровно, штабелями, и трупы эти были голыми.
Словно в трансе, Лекс подцепил стволом автомата край пленки, приподнял его и направил фонарь вниз.
Дети. Это были дети. Все голые. Они лежали здесь, видимо, уже давно и порядком разложились - черновато-зеленые, страшные, кишащие личинками, которые скапливались в глазницах и паху, и ползали, и ели, ели, ели…
Лиц у детей уже не осталось - только черная сгнившая кожа и оскаленные зубы, а маленькие выпрямленные тела лежали аккуратно и смирно, словно дожидаясь, когда их уберут… или хотя бы снова накроют, чтобы уберечь от мелкого, нудного, холодного дождя…
Лекс медленно опустил пленку и пошел прочь.
Детей не расстреляли - слишком изуродованы некоторые тела (короткая память услужливо демонстрировала картинки - яркими вспышками). Разбитые головы… вспоротые животы… вообще очень много ножевых… и вырезанные гениталии.
Зачем?
Лекс что-то пропустил во времени и удивился, когда увидел шевелящиеся губы Альбина.
- …младший велит! Охотник, твою пятьдесят четыре! В чем дело?!
- Там… бассейн, - пробормотал Лекс.