- Ерунда. Никого, - отрывисто пресёк извинения Колька. - Я не помню ни отца, ни матери. Отец был инженер, мать - врач. Они были местные, не имперцы… но помешанные на своей работе. Я рос в интернате при министерстве, даже когда они ещё были живы, а потом их убили где-то за Балхашем. Мне тогда было всего восемь.
- Ужасно, - искренне сказала девчонка. Колька пожал плечами:
- Да что там… много таких. И потом, я же говорю - я их даже не видел почти. Не знаю даже, был ли я им нужен, по-моему, они меня сделали случайно. То есть, прости…
Кажется, такое равнодушие покоробило девчонку. Она сменила тему разговора:
- А ты учишься?
- Я экстерном школу закончил, мне ещё только двенадцать было. А год назад вообще сбежал отсюда подальше, говорю же - вот, вчера вернулся.
- А что дальше делать будешь? - кажется, Колька в глазах девчонки становился всё более интересной личностью.
- А я и не знаю пока, - спокойно признался юноша.
- Погоди… постой… - девчонка, кажется, была растеряна и сбита с толку. - Но тебе же нравится что-то делать?!
- Как тебе сказать… - Колька посмотрел на небо. - Я многое умею делать хорошо, правда. Вожу вот этого парня, - он щёлкнул по бензобаку. - Стреляю. Дерусь. Могу работать в артели рыбаков, охотников, даже лесорубов. Почти как взрослый, без скидок… Хорошо рисую. Смогу одним топором поставить за две недели добротный дом. Есть у меня права пилота легкомоторной авиации, хотя летал я очень мало. Но я пока не решил, чем хочу заниматься всю жизнь.
Элли изучающе смотрела на сидящего рядом парня. Если бы это было в Империи, она бы уже рассмеялась и сказала: "Да врёшь ты!" - и спокойно ждала бы реакции, мальчишка наверняка стал бы доказывать в возмущении, что это всё правда. Но этот не станет ничего доказывать, и она видела, что он не станет, даже если она в лицо ему скажет - из чистой вредности - что он врёт. Он говорил правду, и более того - Элли чувствовала это - ему было всё равно, поверят ему, или нет, потому что он говорил то, что говорил, совершенно спокойно, сцепив на колене узкие сильные ладони с длинными пальцами.
- Ой, мы, кажется, всё съели! - спохватилась она почти с облегчением. - Извини… ты же на себя одного покупал…
- Да пустяки, - Колька скомкал промасленную бумагу и точным неуловимым движением отправил её в урну неподалёку. - Дома у меня кое-какие продукты есть, вчера ночью купил. Только готовлю я не очень, вот этого в числе моих талантов нет… так… набил холодильник, даже не глядя.
- Я приготовлю, - быстро сказала Элли и смутилась, потому что Колька рассмеялся. - Ты чего?
- Да так… Это будет просто первый раз, когда девушка в моём доме будет для меня что-то готовить.
- А разве… ну, у тебя нет… нет девушки?
- Нет, - Колька перестал улыбаться. - Ну, одевай шлем, поехали!..
…Держась за бока этого странного парня и ощущая, какие у него мощные мышцы, Элли не переставала недоумённо размышлять о том, что здешние девчонки, похоже, слепые дуры?! Если бы эти фиалковые глаза появились на улице, где стояла её школа для девочек - выстроился бы почётный караул…
Как и большинство имперских девушек её возраста, Элли ни с кем ни разу ещё не была в постели. Парень её - он остался в Минске - собственно, был нужен ей, чтобы держать на расстоянии других поклонников, иначе они надоедали бы толпой. Элли едва ли понимала в своём типичном девичьем бессердечии, как мучается бедняга, самоотверженно и безответно влюблённый в неё и забыла, едва вошла в вагон поезда дальнего следования. Но этот Колька совсем не такой. Элли вдруг почти с испугом поняла, что над ним нельзя будет посмеяться, нельзя будет назначить ему свидание, не прийти, а назавтра с равнодушным изящным зевочком сказать: "Знаешь, я забыла…" - и быть уверенной, что он всё равно никуда не денется.
Спина Кольки шевельнулась:
- Приехали, - коротко сказал он, тормозя ловко выкинутой вперёд-в сторону правой ногой.
4.
Дом Кольки был самым обычным, только, что странно - двухэтажным. Точней - полутора, над первым этажом был ещё мезонин. Но сад вокруг оказался предельно запущен, и между шестигранными гранитными плитками, которыми в незапамятные времена была вымощена дорожка, густо пробилась трава. За сплётшимися ветками кустов и деревьями дом был почти не виден. Он стоял в одичавшем саду, словно заколдованный домик из сказки. Большинство окон были наглухо закрыты ставнями. Гараж за домом, похоже, не открывался уже и вовсе сто лет.
- Там отцовский ведеход, но я туда года четыре вообще не заходил, - пояснил Колька, ставя мотоцикл у крыльца и доставая из кармана ключ. Стоя на нижней ступеньке, Элли с неожиданной робостью осматривалась. Ей было не по себе, когда она представляла, что этот парень живёт тут один… со скольких лет? Бррррр…
- Ты что, совсем один тут живёшь? - не выдержала она наконец.
- Тут - да… да где ж он… - Колька явно искал ключ. - Вообще-то у меня есть старшая сестра, но она на двенадцать лет старше, замуж выскочила и уехала, ещё когда родители были живы. Хорошо ещё, потом опекунство оформила, руки мне развязала… а. Вот.
Щёлкнув замком, Колька ногой открыл дверь и рывком вкатил "харлей" внутрь.
- Заходи…
…Внутри был полумрак. Элли различила под потолком пустой патрон лампочки.
- Проходи наверх, - кивнул Колька, чем-то шурша и звякая, - там дверь сразу в мою комнату. Почти все остальные заперты. Давай. А я сейчас.
На неудобной и непривычной, как в старинном замке, лестнице было посветлей. В стенной нише под утопленной вглубь длинной лампой дневного света белела розетка - в неё ничего не было включено. А дверь в саму комнату оказалась приоткрыта…
…Первое, что бросилось в глаза Элли - относительный порядок. У неё были двое братьев, и она имела представление о том, как живут мальчишки - никакая лицейская дисциплина не могла, похоже, заставить мальчишек отучиться пихать мокрые после купания плавки в кеды и вешать носки на торчащий в мишени нож.
Мишень тут тоже была. И нож в ней, кстати, торчал - настоящий финский илве-пуукко. С наборной из берёзовых плашек рукоятью. Но на нём ничего не висело.
У окна стоял большой рабочий стол - с телефоном, электронной пишущей машинкой и даже телетайпом (правда, не верилось, что он подключен - наверное, остался после погибших родителей) Два шкафа - вделаны в стену; в углу, под лампой с зелёным абажуром, стояло глубокое мягкое кресло.
В ногах узкой кровати устроилась тумбочка. Над кроватью висели скрещенные охотничьи ружья: изящная одностволка (12-го калибра, определила Элли, но марку не угадала) и полуавтомат-"сайга" 20-го, такими часто вооружались юнармейцы. Над ними - очень дорогой, отделанный сандалом и серебром, крупнокалиберный штуцер, а ниже - длинный пистолет с прицелом.
Но самым интересным были, наверное, стены комнаты. На них не было того, что обычно украшает стены в комнатах мальчишек - коллекций, вещей, определяющих интересы обитателя, охотничьих трофеев, портретов военных, учёных и путешественников, снимков космических кораблей, разных плакатов, грамот за отличия в разных делах, патриотических панно и лозунгов. В нишах шкафов стояли кассетный магнитофон, стереопроигрыватель и самодельная лазерная установка - но даже это могло показаться вполне обычным…
Слева у окна, над столом, висела моноплоскостная чёрно-белая фотография с изображением нескольких человек, мужчин и женщин, играющих на гитарах на какой-то сцене. Рядом - четыре очень хороших репродукции Лисичкина (1.), все эти картины Элли видела. Они были подписаны в правом нижнем углу странным вензелем алого цвета - что-то вроде вихря-юлы, и она догадалась, что Колька так подписывает свои картины, он же Ветерок… Между стволов ружей был приклеен липкой лентой карандашный рисунок - худое, полное юмора лицо пожилого мужчины в шапке из хвостов каких-то животных. Наверху рисунок пересекала чёткая, ровная надпись на английском -
Raising an axe, boy, look - whether somebody is not necessary behind.
Old "B" - in your fourteenth birthday. (2.)
1. Лисичкин Виталий Владимирович (1990 г. от Р.Х. - 26 г. Серых Войн). Художник-реалист времён Безвременья и начала Серых Войн, фактически человек, воссоздавший школу реализма в живописи в Империи. Создатель знаменитой Владивостокской Галереи (2 г. Безвременья). С 8 г. С.В. - дворянин Империи. Пропал без вести во время экспедиции на п-ов Индостан. 2.Замахиваясь топором, мальчик, посмотри - не стоит ли кто-нибудь сзади. Старый "Би" - в день твоего четырнадцатилетия. (англ.)
Кроме этого, в углу, где стояло кресло, висели шесть портретов. Четверых Элли знала по урокам в школе.
Угрюмый мужчина с копной густых волос и прямым носом. Композитор Бах. Иоганн Себастьян Бах.
Военный в парадной форме гвардии - Виктор Сажин, бард и воин времён Безвременья.
Ещё один военный - бурский поэт Дирк ван дер Воорт, герой Орании (1.).
1. Орания (Ранд Ораньестаад) - бурское образование, возникшее на основе нескольких посёлков во 2 г. Безвременья. С 1 г. Серых Войн - официально созданное государство-конфедеративная республика. В 17 г. Реконкисты вошла в состав Англо-Саксонской Империи на правах автономии.
.
И третий - тоже поэт и тоже военный, ещё в совсем старой русской форме, Николай Гумилёв.
Ещё двоих - скуластого весёлого парня в расстёгнутой ковбойке и одетого в камуфляж уже немолодого седоватого мужчину с полными сдержанного юмора прищуренными карими глазами - Элли не знала. Но все портреты были помечены тем же вензелем-вихрем, что и репродукции.
- Рассматриваешь мою компанию? - Колька, войдя, указал рукой в кресло, сам присел к столу.