- Ты знаешь. Я выстрелю. Я выстрелил в Фадара, хотя он мне нравится гораздо больше, Эльм, - меня распирала злость и обида. - Останови корабль!
- Щенок…
- Мы договаривались, - напомнил ему я.
Дверь распахнулась, и Эльм, не глядя на пленников, рыкнул:
- Выметайтесь.
Первым на снег вышел Эккер, помог спуститься корчащемуся от боли Фадару.
- Ты поплатишься за это, собачий сын, - процедил силач.
Кораблик вновь тронулся в путь, оставляя позади себя оставшийся без топлива военное судно. Магия шамана превратила энгу в воду, и теперь, чтобы двигатели титана вновь завелись, им потребуется слить все, пока оно не замерзло, и приготовить новый лед.
Эккер будет стараться, чтобы все произошло как можно быстрее, и чтобы капитан Бурген нагнал нас на дороге в Шапку.
Я смотрел в спину Эльма и боялся того, что он сделает после того как я собирался поступить. Кораблик торопливо хрустел льдом, держась в стороне от колеи, Фарри забился в угол и с видом побитой собаки смотрел в окошко.
Я отставил дальнобой в сторону, и в тот же миг Эльм развернулся и здоровой рукой врезал мне в челюсть, отправив в темноту. Но за миг до этого я услышал вопль Фарри:
- НЕТ!
Когда я очнулся, то не спешил открывать глаза, медленно проверяя, все ли со мною в порядке. Лежать было холодно, во рту царил привкус соли. Кровь запеклась на губах, и в ушах звенело. Я осторожно прошелся по зубам, обнаружив, что один из них шатается так, что из-за любого случайного движения он попросту вывалится изо рта.
- Эльм, он ведь спас тебе жизнь, - напористо говорил Фарри. Его голос с трудом пробивался сквозь дымку в голове. - Что если он теперь дураком навсегда останется?
- Не боись, собачий выкормыш, не останется. У него там кость одна. Я себе руку рассадил об этого поганца, и теперь у меня болят обе, - ворчал здоровяк. - Крепкая башка у придурка.
Я решил еще немного побыть без сознания.
- Я считаю, что он прав, - бурчал Фарри. - Этот Фадар очень хороший человек. Добрый. И рыбаки нам помогали.
- Тот, кто тебе рукав разодрал - тоже добрый был?
В Эльме чувствовалась вина за содеянное, и это меня обрадовало. Значит, не так страшно будет "приходить в себя". Вызвать гнев силача еще раз - перспектива удручающая.
- Он угрожал мне оружием.
- Но ты нарушил уговор!
- Это я слышу от гильдица-воришки? - хмыкнул Эльм.
Фарри обиженно засопел.
- Ладно, - примиряющее протянул здоровяк. - Извини. Не твоя вина. Это собачья жизнь виновата. Парнек дурной, но честный. Сразу видно - деревенщина.
Этот человек убил двоих рыбаков без всякого зазрения совести. Но сейчас он искренне сожалел о том, что сказал Фарри про его прошлое.
Я чувствовал, как потряхивает кораблик, проламывающийся сквозь лед и наносы. Голова раскалывалась от боли. Перед глазами плыло, и у горла стоял противный комок, от чего я балансировал на грани тошноты. В кабине пахло энгу.
- Если бы ты тогда не уговорил меня идти в деревню, ничего этого бы не было, - вдруг буркнул Фарри.
- Не нуди, сопляк. Я много для тебя сделал, ты мог бы сделать кое-что и для меня. Или забыл, как тебя донимали братья Ускланы? Или скучаешь по тому толстому факиру, что все норовил пристроиться к тебе, а? - зло процедил Эльм. - Кто их всех отвадил, а? Или мне нужно было позволить им издеваться над тобой? Считай, что это расплата.
- Вы и правда убили кого-то в деревне? - просипел я, отказавшись от маскировки. - Вы действительно…
- А, собачья вонючка очнулась, - вспыхнул злостью Эльм. - Фарри, держи штурвал прямо, я потолкую с засранцем.
Идти в тесной кабинке было недалеко, уже через секунду силач навис надо мною. От него пахло грязью, потом и кровью.
- Ты слишком болтлив, собачий хрен, - процедил он. Изо рта у него сочилась вонь, и меня замутило еще больше. - Слишком болтлив, запомни это.
- Что вы делали в деревне? - не сдался я.
- Не твое дело, собачья жизнь!
- Что вы делали…
Он ударил меня ногой в живот, оберегая кулаки. Я шумно выдохнул от неожиданной боли.
- Не твое собачье дело!
- Что вы…
Он ударил меня еще раз. И еще. Я попытался защититься, откатиться в сторону, но уперся в стену, а здоровяк поднялся во весь рост и саданул мне по ребрам ногой в тяжелом ботинке.
Я взвыл.
- Эльм! - Фарри бросил штурвал и кинулся мне на помощь. Он повис на своем товарище, стараясь оттянуть его в сторону. Но это было бесполезно. Бой шаркуна с ледовым медведем.
- Закрой свой поганый рот! - заорал Эльм и еще раз меня ударил, а затем нехотя отступил прочь, словно не замечая колотившего его по спине приятеля.
- Слышишь? - силач смотрел разъяренным зверем. - Никогда не спрашивай второй раз, если я не ответил тебе?! Так что заткни свой собачий рот!
- Что… вы… Делали…
Он рыкнул, рванулся вперед, и его нога врезалась мне в голову. Стало тепло, темно и в том мире не было боли.
Когда я очнулся в следующий раз, в рубке царила тишина. Двигатель ледохода не работал, но страшное понимание пришло позже. После того как хлопнула дверь и снаружи повеяло холодом.
- Очнулся? - очень спокойно спросил Эльм. - Вовремя.
Я не стал повторять тот вопрос, который так его разъярил. Мне было страшно, и все тело нещадно болело от побоев.
- Я немного погорячился, собачий сын. Извини.
У меня не было сил ему отвечать.
- "Пальцы" не выдержали. Гусеницу сорвало, растянуло и вдавило в лед. Мы везунчики, собачья жизнь. Так что дальше опять идем пешком. Так что поднимайся. Фарри все подготовил. Я полагаю, что до Шапки осталось не больше двадцати собачих лиг. Завтра уже будем в тепле.
Я с трудом выбрался из рубки ледохода. Снаружи сверкало солнце, вдаль шли путевые столбы, а снег сиял и резал глаза. Очков на сей раз на всех не хватило. Фарри нашел только две пары, одну из которых сразу забрал Эльм. Вторую мы с рыжеволосым мальчишкой использовали по очереди.
Здесь вновь было холодно и дул ветер. После рубки ледохода, хоть и не отапливаемой, мороз казался чудовищным. От него сразу задубела кожа на лице.
Эльм натянул на голову белую вязаную шапку, с прорезями для глаз. Дальнобой висел у него на плече. Раненую руку он обмотал шарфами, отчего казалось, будто у него там припрятан молот.
- Ну что, мальцы. Время пеших прогулок. Не отстаем, не разбредаемся. Фарри, поглядывай назад. Баки военных кораблей заполнить непросто, но я уверен, что собачий шаман работал день и ночь, чтобы заправить их. Но все же пока они сольют испорченное топливо, если он не промерзло, пока зачаруют новое. Надеюсь, что все будет хорошо. Но жизнь собачья, как вам известно. Ты наши глаза, Фарри.
Пока он говорил, то поглядывал по сторонам. От него веяло спокойствием и тихой радостью.
- Скоро будем в городе. А там я позабуду эту хрень, как страшный сон. Зайду в первый попавшийся кабак и выдую чашу самой паршивой "шаркунки", что там продается. День, мальцы. Остался только день.
Я стоял, чуть пошатываясь, и чувствуя во рту горечь. Ребра болели при каждом вдохе, голова кружилась и картинка казалась нечеткой, расплывчатой.
- Остался день, - повторил Эльм и уверенно зашагал вперед.
Он ошибся. До города мы добрались только через два дня. Два долгих, тяжелых дня в осенние морозы, когда пеший путь равносилен смерти. Неделей раньше это странствие показалось бы легче, но после избиения Эльмом я еле двигался. Потом начал кашлять, а потом рядом с нами вдруг очутилась Санса, говорящая о любви, а во льду под ногами, я увидел улыбающееся лицо шамана Сканди, который мне подмигивал. Когда же я заговорил с ними, то обеспокоенный этим Фарри попросил Эльма остановиться. И тогда я сел на снег и с улыбкой признался Сансе в том, что она самая чудесная, самая милая женщина, и что мне ничего от нее не надо, пусть живет как живет, лишь бы только я мог и дальше работать у нее в таверне.
Так началась горячка, и я не помню, как мы добрались до теплого города. Фарри рассказывал, что последние лиги Эльм нес меня на руках.
Я не испытываю к нему благодарности и по сей день. Несмотря на то, что тогда он все-таки спас мне жизнь. Такие долги порою не стоит отдавать. Хотя чтобы было, если бы так считал каждый? Пожалуй, мне стоило бы изменить это мнение. Будущее показало мне, что любой твой поступок может рано или поздно кардинально повлиять на жизнь.
И что долги гнетут.
Глава двенадцатая. "Снежная Шапка - Трущобы. Лайла."
Я очнулся в тепле, лежа на шерстяной подстилке и по подбородок укрытый ворсистым одеялом. Под головой оказалась не самая мягкая из подушек, но с той поры, когда я спал на чем-то более удобном, миновала, по ощущениям, целая жизнь.
Открыв глаза, я огляделся. Небольшая комнатушка, четыре на четыре ярда, без окон, с кроватью и двумя топчанами, на одном из которых я и лежал. На стене, над моим пристанищем, дрожал огонек лампадки. Точно такие же крепились над кроватью и вторым лежаком. У двери была приколочена грубо выкованная вешалка. Рядом со мною, на расстоянии вытянутой руки приютился хлипкий и видавший многие зимы столик. На нем стояла кружка, и я вдруг понял, что во рту так сухо, что язык, коснувшись неба, показался мне колючим.
Чувствуя слабость, разлившуюся по телу, я с трудом дотянулся до кружки, а потом с отчаянием понял, что мне нужно приподняться. Движение вызвало надсадный кашель, от которого заболели легкие, и сразу потемнело в глазах. Без сил повалившись обратно, я хрипло выдохнул. Жажда подождет. Чуть-чуть. Мне нужно просто собраться с духом и преодолеть слабость.