Выдержка изменила Едропумеду. Ростовщик подобрался в кресле, опустил глаза.
– За что тебя хан наградил? – спросил Щавель.
Едропумед молчал.
– Что ты стяжаешь средства на железную дорогу, я знаю, – равнодушным голосом внёс ясность старый командир. – Купцы мне в красках поведали. Как занимали, как ты проценты к сумме долга причисляешь, как товары задарма сливаешь на торгу ради превращения в звонкую монету. Придётся тебе ответить, зачем понадобилось срочно собирать деньги прямо сейчас, в форсированном темпе выбивая долги у всех подряд.
Недрищев сглотнул слюну.
Из-за окна донеслись гневные вопли пьяной толпы. Директор встрепенулся, прильнул к стеклу, обернулся, побледневший.
– Народ поднялся, – пролепетал он.
На губах Едропумеда расплылась торжествующая улыбка.
* * *
Есть в графском парке томный пруууд,
Служанки там гребууут.
Служанки там гребууут.
Гре-бууут…
Струны задумчиво и печально стихли. Обеденная зала взорвалась рычаньем и криками речной сволочи. Барда хлопали по спине, каждый старался поднести ему пива, а Филипп только зырил на Лузгу и похабно скалился. "Висельная баллада" имела успех у водников, которые были согласны даже на петлю, лишь бы не утонуть. Нельзя было не отметить конъюнктурное чутьё подлого музыканта. Воровка, отмеченная клеймом Водяного царя, закачалась на суку, а не попала в объятия волн, что привело в восторг коноводов и гребцов. Они тоже надеялись обмануть судьбу.
Лузга приуныл. Бард умело растоптал победу в словесном состязании, умалив её донельзя. Хотелось пристрелить наглую тварь. Лузга протиснулся к Филиппу, подёргал за рукав.
– Дай бухла, уважь нахала, – потребовал он и, получив от щедрот полную кружку, жадно присосался, осушив большими глотками.
Когда в кабак ворвался молодец в чёрном кафтане, Жёлудь ощутил на лице ветер перемен.
– Братва, выручай! – заблажил гонец. – Опору нашу гнобят злые гады! На Едропумеда Одноросовича наехали варяги и чурки с севера! Грабют, рушат святой Дом! Спасайте, бродяги. Всех награда ждёт!
– Защитим кормильца! – зычно выкрикнул из-за стойки кабатчик. – Едропумед из наших, с Селигера! Он весь как есть наш. Мы даже брату его доверие оказали, да славятся Близнецы! Не допустим произвола. Все в Дом!
Его приказа не ослушался никто. Знали, кто останется или замнётся слегка, хрен потом в кредит получит пойла. Бродяжня повалила на выход. Выкатилась, построилась и двинулась вверх по улицам.
– И мы, рысью! – поторопил Лузга парней.
Ватага присоединилась к арьергарду. Набирая попутно праздношатающийся люд, группа поддержки просквозила через город и встала у ворот Недрищева.
– Открывай! – замолотил кулаками по доскам вышибала.
– Отворяй! – загудела толпа. – Не дадим! Гады! Едропумеда к нам давай. Не сдадим батюшку! Бей чурок!
– Щас, пацаны, ну-ка, дай-кось! Дай я поговорю, – протиснулся к воротам Лузга.
Сволочь расступалась, поощрительно кивая самому борзому и сообразительному. Уж этот, мозговитый, верняк, всё разрулит. По заточке сразу видно, свой.
– Узнал? – шепнул Лузга в окошко ратнику. – Калитку приоткрой.
– Готов.
– Щас, братва, я схожу и всё разведаю. Вернусь, расскажу, – объявил он самым ближним и протиснулся через щель во двор. Калитка захлопнулась, по ней застучали ногами, да поздно – засов уже лёг в петли.
Лузга живо прошкандыбал к особняку.
– Чё как? – спросил у ратника в сенях.
– Третий этаж, найдёшь там.
Лузга взлетел по ступеням, придерживая котомку. Вприпрыжку преодолел анфиладу до кабинета и застал разбор в самом разгаре.
– Так не по закону же, – сетовал городской голова.
– Вы со своими законами в яму себя загнали, – холодно отпустил Щавель. – По совести надо поступать, а не по букве закона.
– По совести сам поступай, боярин, коли тебе воля дадена, – поспешил откреститься водяной директор.
– Теперь я здесь Закон, – Щавель обернулся к вошедшему. – Ты очень вовремя. Кто пьян, да умён, пистолет при нём!
– Да чё нет-то? – пожал плечами Лузга и покосился на окно, за которым бушевала толпа. – Хрена ли? С одной стороны, конечно, похрен, но, с другой стороны, ну бы его нахрен.
– Не бзди, прорвёмся, – подмигнул старому приятелю старый командир. – Есть ещё скрытые резервы.
Притаившемуся за столом ростовщику их разговор нравился всё меньше и меньше. Он уже не кипятился. Пар давно ушёл в гудок, и в кабинете воняло.
– Сейчас же двадцать четвёртый век, мы же цивилизованные люди, – зачастил Недрищев.
– Исчерпали вы ресурсы, братья-близнецы, – ледяным голосом известил Щавель, казалось, не одного Едропумеда, а кого-то ещё, незримо находившегося рядом. – Придётся ответить за то, что встал в первые ряды железнодорожного хода.
– Я не нарушал закон! – окрысился ростовщик, теперь уже по-настоящему почуяв края.
– Чё ты зыришь, как змея из-за пазухи? – фыркнул на него Лузга, запуская руку в котомку. – Богатому и умирать не хочется, верно?
Едропумед затравленно уставился на него и сжался. Невидящим взором скользнул по дружиннику, директору, остановился на лице княжеского посланца и заиндевел.
– Дохапался, либеральный ты экономист, – с ноткой сожаления сказал Щавель всё понявшему Едропумеду.
– Виновного в своих бедах ищи в зеркале, – напутствовал его Лузга.
Когда в доме грохнуло, толпа у ворот прекратила гомон. Сволочь стояла, прислушивалась. И в тишине отчётливо разобрала приближающийся размеренный и тяжёлый стук копыт.
В конце улиц Рабочей и Котовского строем по трое показались конные ратники.
– Копья к бою! – зычно скомандовал Литвин.
Первая шеренга опустила копья. До них было шагов пятьдесят, как раз разогнаться и вбить пики в толпу, насаживая на каждую по два неприкрытых бронёй тела. Бродяжня сразу очень хорошо почувствовала на своей шкуре место голытьбы в эпоху справедливости и замерла.
– Сюда, сюда, – зашептал Альберт Калужский, притягивая парней за локти, пятясь к домам на другой стороне. – Давайте расходиться.
Его услышали. Потянулись по Рабочей улице вверх, сигая через забор на кладбище, прыгая через оградки, залегая за могилками на всякий случай, если конники начнут стрелять. Толпа у ворот рассосалась вмиг. С социально близкими смылся подлый бард Филипп. На тротуаре напротив ворот остались только парни, да прижавшийся спиною к стене лепила.
– Заходите, – приоткрыл калитку ратник.
* * *
– Находясь под тяжестью предъявленных обвинений, Недрищев выхватил из-под одежды обрез двуствольного ружья и выстрелил себе в голову.
Лузга, пристроив лист шведской бумаги на заляпанном кровью столе, писал протокол под диктовку командира.
– Огнестрельное оружие изъято для передачи в княжеский арсенал и доверено на хранение оружейному мастеру Лузге, – Щавель придвинул протокол водяному директору. – Подпиши.
Директор трясущейся рукой принял перо, неловко выцарапал завитушку, накарябал в скобках расшифровку. Отступил, почувствовал под каблуком что-то скользкое и обнаружил, что стоит на пальцах трупа. Содрогнулся, отскочил.
– Могу я идти? – взмолился он.
– Топай, организуй какой-нибудь субботник для бечевника, – разрешил Щавель и приказал дружиннику: – Проводи. И дверь закрой.
– Вот же ж гнида был покойный, – оживился Лузга, когда они остались одни. – Я б его в параше утопил.
– Не тормози, – сказал Щавель, открывая шкафы снятым с трупа ключом.
Лузга зашарил в ящиках стола.
– Где ты лисой пройдёшь, там три года куры не несутся, боярин, – заметил он, выгребая на стол бумаги. – Светлейший князь, небось, жалеет, что тебя послал.
– Кто-то должен наводить порядок, – ответствовал Щавель. – Сам видишь, что творится.
– Волосы дыбом, командир, – согласился Лузга. – Чё-то денег ни хрена нет.
– На полках тоже. Если я не восстановлю людской ход, никто по-человечьи не сделает. Будут как раньше с оглядкой да со взяткой. Такими полумерами обойдутся, что лекарство окажется хуже болезни. Ага, есть! – Щавель сбросил на пол свитки, за которыми притаился ряд туго набитых мешочков. – Ну-ка, Лузга, сумку! Так вот, сам видишь, тут другое лечение нужно. Если гнилая рука заражает всё тело, руку лучше отрезать, а не набивать брюхо горькой плесенью в тщетном тщании впитать крохи пенициллина. Это всё, что ли? Да быть не может.
– В подвале надобно поискать, – предположил Лузга. – Наверняка там казна хранится, а тут так, для мелких расчётов.
– Казну не утащим, её придётся оформить и светлейшему отправить под конвоем. Основные фонды у него в товарах, наверное. Он же у купцов товарами хотел долги забрать да быдло грабил. Изъятое по описи имущество надо обратно раздать от имени князя, и будет светлейшему от народа любовь. А паразитов надо мочить. Желательно в сортире. В параше топить кровопийц, с конфискацией имущества.
– По живому ведь режешь, – высказался Лузга. – Смерть отца простят, но отобранную вотчину век не забудут.
– По живому, – согласился Щавель. – Так надо. Справедливое добрым не бывает.
* * *