А я и сам не мог себя понять. Не находя себе места, я то присаживался к столу, пытаясь перекусить тем, что там было, то уходил к себе в комнатку. Ложился на постель, пытаясь успокоиться и не мог. Наконец, не выдержав, я оделся по-боевому, накинул перевязь с мечом и вышел в общее помещение. Все находящиеся в казарме с ожиданием воззрились на меня.
- Одевайтесь, - хмуро бросил я, - как для боя.
- Что-то случилось, господин сержант? - осторожно поинтересовался Хорёк.
- Не знаю. Муторно мне что-то... не хорошо... Короче! Собирайтесь и седлайте коней! Проедемся...
Пока отряд быстренько собирался, на ходу перехватывая куски со стола, и седлал коней, я нетерпеливо прислушивался, стоя возле ворот конюшни и оглаживая шею своего коня. Я ждал, когда же, наконец, появится наш разъезд. И потому почти с облегчением услышал доносящийся издалека и приглушённый туманом частый топот одиночного всадника, возвращающегося от перевала. Вскочив в седло, я с нетерпением оглянулся на остальных, собравшихся со своими лошадьми неподалёку:
- В седло!
Спустя ещё несколько секунд из тумана вынырнул мчавшийся во весь опор Цыган. Круто осадив своего скакуна, он выкрикнул:
- Сержант, горцы!
- Докладывай. Где, сколько, куда идут? - я вдруг как-то сразу успокоился. Стало понятно то напряжение, что не давало мне покоя всё утро. Осталась только холодная боевая злость. Да голова начала работать быстро и немного отстранённо, на ходу оценивая ситуацию.
- Сколько - сказать не могу. По следам на перевале видно, что табун лошадей большой прошёл. Пеших нет, все конные. Идут в сторону посёлка. Зелёный с Полозом следом пошли, а меня к вам отправили.
- Понял, - кивнул я, - так... Хорёк! Грызуна с площадки вниз. Идёт с нами. Как соберётся - выступаем.
- Есть! - отозвался тот и кинулся к лестнице на смотровую площадку.
Ко мне подошёл Дзюсай. Полностью одетый и со своим мечом, рукояткой торчащим из-за спины.
- Ты чего? - спросил я, - Уходить хочешь? Извини, но сейчас проводить тебя у нас не получится. Сам видишь - набег...
- Нет, - покачал он головой, - я с вами пойду.
- Куда? - не понял я.
- В посёлок. Там люди, которых я знаю. Им сейчас нужна моя помощь...
Я внимательно посмотрел на него. Он ответил мне прямым и требовательным взглядом. Спорить не было ни времени, ни смысла. С мечом он обращаться умел. Каков в бою - посмотрим. А лишний боец мне не помешает. Тем более, что Степняк с Одуванчиком, посидев вчера с нами какое-то время, уехали в посёлок к своим подругам. Решили не упускать возможности использовать свой законный выходной.
- Хорошо, - согласился я и повернулся к Циркачу, - оседлай монаху "горца". На нём поедет.
Циркач кивнул и, соскочив с лошади, опрометью кинулся в конюшню. Через пару минут он выбежал оттуда, ведя под уздцы одного из двух горских коней, добытых нами в памятном набеге с вызволением из плена купеческого сына.
Дзюсай вставил ногу в стремя и, как заправский кавалерист, уселся в седле. Следом из конюшни, уже верхом и пригибаясь, чтоб не задеть притолоку, выскочил Грызун.
Ещё раз бегло оглядев всех, я развернул коня.
- За мной - марш! - и пустил коня в галоп. Говорить никому ничего не требовалось. Каждый и так знал, что происходит и куда мы мчимся, сломя голову.
Уже на подходах к посёлку нам встретились Зелёный и Полоз. Туман понемногу рассеивался. Заметив нашу группу ещё за полмили, наш разъезд послал коней навстречу. Пристроившись рядом, Зелёный на ходу доложил:
- Отряд у них большой. Не меньше пяти сотен. Все конные. Но на посёлок только часть пошла. Примерно половина. А остальные ушли в сторону ущелья...
- Как - к ущелью? - я от такой новости даже попридержал коня, - Чего им там делать?
- Не знаю,- пожал плечами Зелёный, - что по следам прочли, то и говорю...
- Ладно, потом разберёмся. Сперва с теми, что в посёлок пошли, покончить надо. Надеюсь, мужики там успели подняться... Чёрт! Там же Степняк с Одуванчиком! Ходу, парни, ходу!
Позади распахнутых настежь ворот посёлка лежали тела нескольких караульных, нёсших сторожевую службу этой ночью. И сами не убереглись, и посёлок не сберегли...
А из глубины посёлка уже вовсю доносились лязг железа, яростные крики сражающихся и истошный женский вопль. В одном месте в небо уже потянулся пока ещё слабый и почти прозрачный дымок разгорающегося пожара. Надо было торопиться, иначе посёлку грозило полное выгорание, если пожар не затушить в самом начале.
Остановив коня на предвратной площадке, я развернулся к своему отряду:
- Зелёный, залезешь на крышу, какая повыше. Бей их стрелами! Полоз - с ним. Мечом прикроешь. Дворянчик, Циркач, Цыган - направо по улице, в сторону дома Линики. Там Одуванчик! Помогите ему. Остальные - за мной, к поселковой площади! Рубить всех подряд, схватки не затягивать! Вперёд - марш!
Прикрывшись щитами и выставив вперёд пики, мы с громким кличем ворвались в ворота. На ходу разделились на две группы, каждая из которых устремилась к своей цели. Зелёный с Полозом, на ходу уцепившись за карниз какого-то дома, птицами взлетели на его крышу, пробежались по дощатой кровле и выскочили на конёк. Зелёный, ещё на ходу перехватив лук поудобнее, вытянул первую стрелу, наложил и тщательно прицелившись, послал её куда-то вперёд, через наши головы. Мы же, промчавшись по короткой улочке, вынеслись на площадь и со всего разбега врезались в самую гущу дерущейся массы людей.
Бились здесь и пешие, и конные, смешавшись в одну бурлящую, орущую и рвущую друг друга на части толпу. Кого-то из горцев местные мужики ссадили с коня, и теперь он сражался пешим, а кто-то из поселковых, наоборот, бился, сидя в седле либо своего коня, либо отбитого у горцев.
Вылетев на площадь, я конём сбил какого-то неудачно подвернувшегося горца и вогнал пику в спину другого, как раз накладывавшего стрелу на свой короткий охотничий лук. Выдернув пику и не оглядываясь назад, я ринулся дальше, прокладывая себе дорогу к противоположной стороне площади. Там, как мне было известно, находилась вторая укреплённая линия обороны посёлка: дополнительный тын, выстроенный на случай, если горцы всё же ворвутся внутрь основного укрепления. Именно там сейчас и происходила основная часть боя.
За мной, не останавливаясь, верхом на своих лошадях, следовали Грызун и Хорёк, щедро раздавая удары пиками направо и налево. Дзюсая я на какое-то время упустил из виду. А когда вновь заметил, то невольно поразился тому, что он вытворял со своим мечом.
Чтобы долго не расписывать, скажу просто. Представьте себе ветряную мельницу, у которой во всю силу раскрутили ветряк, положили её на спину и, хорошенько разогнав, пустили вдоль улицы. Вы можете себе представить, что будет с каждым, кто попадётся ей на пути!? Вот приблизительно такую картину опустошения и кровавой каши я и увидел вокруг нашего бродячего монаха, соскочившего с лошади и ведущего бой пешим. Там, где он проходил, оставалась сплошная полоса поверженных тел и залитой кровью земли. Горцы, заметив монаха, поначалу кинулись было на него со всех сторон. Однако вскоре сами уже разбегались кто куда, стремясь как можно быстрее укрыться от его меча...
Однажды, разговаривая с нами о воинском искусстве, Дзюсай сказал:
- Когда истинный просветлённый воин вступает в бой, он начинает свой "Последний танец смерти". Он танцует его, как в последний раз, не думая о том, останется ли в живых или нет.
- Как это? - не понял Циркач.
- Вот, например, - продолжил монах, - скажи, Зелёный, если бы ты вдруг узнал, что впереди тебя ждёт самая последняя охота в твоей жизни, разве ты не постарался бы сделать её самой лучшей? Такой, чтоб потом об этой охоте рассказывали легенды. Разве не добыл бы самого редкого и могучего зверя? Или ты, Цыган, разве не постарался бы создать самую лучшую песню, на какую только способен, зная, что это последняя песня в твоей жизни? Такую, чтоб и через сто лет люди пели её и вспоминали тебя? И так каждый из вас постарался бы сделать наилучшим образом то, что он делает в последний раз в своей жизни. Так и просветлённый воин танцует свой танец смерти, как в последний раз и не знает, будет ли он жить в следующее мгновение...
И теперь, глядя на то, как бьётся Дзюсай, я отчётливо понимал, что именно он имел ввиду, говоря о "Последнем танце смерти".
Я никогда прежде не видел подобного стиля ведения боя на мечах. Дзюсай крутился, как волчок, приседал, падал, прыгал вверх, взмывая выше человеческих голов. Казалось, что в ногах его заключена неведомая сила, позволяющая ему ни на мгновение не останавливаться, отскакивая от всего, к чему бы они не прикасались, будь то земля, камень, дерево, стена дома или тело другого человека. Казалось, попасть в него мечом, копьём или стрелой было невозможно, в то время, как он сам беспрерывно наносил короткие и длинные уколы, либо размашистые и круговые удары мечом. Да и сам меч его порхал вокруг своего хозяина, ни на мгновение не останавливаясь и с лёгкостью перескакивая из одной руки в другую, непрестанно меняя направление и траекторию движения.
Покачав в изумлении головой, я коротко крикнул своим парням, чтоб не подходили близко к монаху и, метнув пику в горца, нацелившегося своим копьём в спину Грызуна, взялся за меч.
Бой продолжался недолго. Но нам этого хватило...