Но даже тогда мысль о пришельцах ещё не приходила Эйнеру в голову. Он просто не знал, что думать, поэтому стал искать. И нашел, чёрт побери, и пришёл в ужас от собственной находки. Работали обычным методом - отслеживали контакты, поверяли документацию - и скоро выявили целую цепь. Уже на четвёртом её звене сомнений во внецерангской природе "шпионов" не осталось. И пошло дело! В одном только Арингораде удалось отловить десяток инопланетных тварей! А что делается в других странах? Поневоле задумаешься, не пора ли налаживать тайные связи с разведками врага, объединяться пред лицом угрозы извне?
Одно только и останавливало цергарда от этого сомнительного с государственной точки зрения шага: не был уверен, существует ли угроза в действительности? Здравый смысл подсказывал: разведка военная, даже если она имеет инопланетное происхождение, вряд ли станет держать в своих рядах таких паршивых, неподготовленных агентов. Только гражданские могут действовать настолько грубо, по-любительски. Учёные какие-нибудь. Или, допустим, миссионеры…
Так уж был воспитан Эйнер Рег-ат, и не было в том его вины, что всех, кто не носил погоны, он воспринимал как людей не совсем полноценных, и невольно переносил это снисходительное отношение на пришельцев. Версия насчёт благонамеренной высшей расы начинала казаться ему всё более убедительной.
Пока в его руках не оказался мнимый доктор Гвейран. О, эта тварь была совсем иного сорта! Это вам не чудаковатый Дором! По внешности, манерам, поведению - абсолютный, стопроцентный человек. Легенда - не придерёшься. В жилище - чисто. Только и есть, что две маленькие нестыковочки в документах двадцатилетней давности, и один роковой, совсем недавний контакт с "седьмым номером", упорно величающим себя Новор о гом Вер-атом, хотя имени такого вовсе не существует, и в удостоверении личности прописано чёрным по белому: "Норвог". Эйнер на допросах смеялся ему в лицо: "Хоть бы собственное имя удосужился выучить! Самому эта комедия не надоела?" Тот лишь краснел шеей и талдычил своё: "Я лояльный гражданин! Я арестован незаконно!" Стоило больших нервных усилий, не дать ему кулаком в квадратную, типично человеческую рожу. Вот почему, услышав похожую фразу от Гвейрана, Эйнер был разочарован и не хотел видеть его целых шесть дней.
Шесть дней никого из обитателей камеры 7/9 не вызывали на допрос. Про них будто забыли. Два раза в сутки лязгало маленькое окошечко, проделанное в железной двери, кто-то невидимый подавал миски с едой, которые требовалось быстро опорожнить и вернуть - вот и все контакты с внешним миром. Полная изоляция, даже телевизор перестал работать.
Гвейрана это не слишком опечалило, он его и дома нечасто включал - что толку, если показывают одну пропаганду и сводки с фронтов, наверняка сильно приукрашенные? Но земляне почему-то начали беситься. Женщины плакали, мужчины колотили кулаками в дверь и требовали вызвать начальство.
- Чего вам спокойно не сидится? - взывал он к их здравому смыслу. - Это же обычная тактика контрразведки. Они игнорируют нас специально, чтобы вывести из душевного равновесия. Не надо поддаваться на их уловки, только и всего.
Его не хотели слушать. Он сидит слишком недолго, чтобы судить. А они здесь уже три (два, один) месяца, в безвестности, в изоляции, и больше просто не в состоянии выносить эту медленную мучительную пытку!
- Люди годами сидят, и ничего, - толковал он. - Полстраны сидит.
Люди?! Кого он, собственно, называет "людьми"? Дикарей-аборигенов, методично уничтожающих собственную планету? Конечно, отчего бы им не сидеть спокойно, если это заложено в их культурных традициях, если таковы нормы в их больного общества? Но мы-то с вами представители гуманистической цивилизации, и сравнивать нас с этими существами попросту некорректно! Вы же не допускаете мысли, что кто-то из нас станет, подобно местным, снимать одежду с трупов, или убивать этих несчастных мутантов-бронзоггов? Слишком мы разные, чтобы мерить одной меркой!
Что он мог на это возразить? Что приходилось ему и с мертвецов одеваться, и бронзоггов жечь огнемётами? Что в тот момент, когда тебя собираются сожрать заживо, о собственной цивилизованности и, тем паче, гуманизме, забываешь начисто? Или что несчастные существа, гибнущие от голода и непосильной работы в арестантских лагерях, отнюдь не воспринимают своё положение как дань собственным культурным традициям? Но был ли смысл в таких откровениях? Его не желали слушать, не желали понимать. Иногда людям Земли нравится чувствовать себя страдальцами, видно, такова их природа…
Отчуждение, возникшее с первых же минут, крепло с каждым днём. Нет, всё было очень цивилизованно и благопристойно, за рамки научных дискуссий их споры не выходили. Но общего языка найти не удавалось. Они не понимали друг друга. Они в самом деле были чужими . Только теперь Гвейран (так он сам о себе думал: "Гвейран", а не "Вацлав"!) начинал сознавать, какая пропасть отделила его от собственной родины - не тюремные стены, не чернота вселенной, нечто неизмеримо большее. Стал ли он полноценным церангаром за двадцать лет - судить трудно. Но настоящим землянином больше не был - это точно.
Хуже всего - он больше не знал, и долго не мог решить, чьи интересы важнее для него лично - благополучной далёкой Земли, или измученного, погибающего Церанга?
Когда же оно было приято, это решение, он ни минуты не ощущал себя предателем.
… Через час после межвосходной трапезы в камеру зашёл широкоплечий офицер в звании регарда, осведомился, нет ли больных. На него набросились с вопросами, суть которых сводилась к одному: "долго ли это будет продолжаться?"
Регард выслушал их возмущенные выкрики очень спокойно, и так же спокойно объяснил. На допросы никого из них, кроме задержанного Гвейрана, больше водить не будут. Господин Верховный цергард Эйнер желает говорить только с ним, потому что остальные слишком глупы от природы и к нормальному человеческому общению не приспособлены. В отличие о них, задержанный Гвейран не производит впечатление существа слабоумного. Но опыт подсказывает господину Верховному цергарду, что он принадлежит к той категории допрашиваемых, которых не пугают страдания физические. А потому, если он продолжит упорствовать в молчании, соплеменники его подвергнутся жестоким пыткам у него на глазах, и все муки, а возможно, и смерть бедных безмозглых тварей, останутся на его совести. Выбор за ним.
Человека, землянина Стаднецкого подобная дикость должна была ввергнуть в негодование. Церангару Гвейрану стало забавно. Его почти восхитила изобретательность палача: надо же такое придумать - "бедные безмозглые твари"! И он, Гвейран, будет, видите ли, "виновным в их смерти"!
Он так прямо и спросил, едва перешагнув порог знакомого кабинета:
- Вы это серьёзно, насчёт их слабоумия?
- Нет, конечно, - лучезарно улыбнулся цергард, будто радуясь, что его шутку оценили по достоинству. - Мы отдаём себе отчёт, что имеем дело с высшим разумом. Мне просто хотелось вас позлить. Было так любопытно наблюдать ваши реакции, - он кивнул головой в сторону монитора, установленного с левого края стола. - Вы как зверушки в клетке, никогда не знаешь, чего выкинете в следующую минуту…
Гвейран вежливо улыбнулся в ответ. Он понял, что его продолжают злить, и обижаться не стал. "Пусть мальчик развлекается", - подумал снисходительно.
Но тот сделался серьёзен, люди в этом мире не умели веселиться подолгу.
- Сейчас я буду говорить, а вы слушайте, - велел он. - Потом я дам вам время на размышление. До завтрашнего дня, к примеру. И если вы не примете нужного решения - ваши соплеменники пострадают. Договорились?
Гвейран кивнул - а что ему ещё оставалось?
Цергард говорил долго. Он рассказал всё. Как был вычислен первый из их группы, и как он погиб. Как ловили остальных, и какая слабая была у них конспирация - "даже стыдно!" Как в них впервые заподозрили пришельцев, и как долго не хотели этому верить, всё искали "рациональное объяснение" многочисленным странностям, но так и не нашли. Как страшно, страшно до жути стало потом, когда пришлось поверить. Он предъявлял конфискованные вещи, и Гвейран зубами скрипел от злости, потому специально ведь объясняли на вводном инструктаже, какие предметы можно держать при себе, какие нельзя, и надо совершенно не иметь мозгов, чтобы протащить на планету класса "С" голографический портрет любимой жены на фоне лунных кратеров или микролазерный депилятор, или макролазерный резак! Он показывал распечатки разговоров, записанных в камере - земные слова Церангскими знаками, и некоторые уже с переводом - и убийственные результаты биологических анализов. Он делился собственными размышлениями о космических захватчиках и благодетелях - сам понимал, как они наивны, но не боялся показаться смешным. "Нет смысла отрицать вашу внецерангскую природу, - внушал он, - она нам очевидна, это давно доказанный факт. Возможно, у вас есть свои причины хранить молчание, это мы можем понять. Но пора, по крайней мере, перекатить изображать из себя "лояльных граждан Арингорада", потому что это уже наводит на мысли о клиническом идиотизме!"