- Угу.
Ганс осторожно потрогал повязку, повесил на плечо пистолет-пулемет, выдернул из стола свой штык-нож, покосился на, лежащую рядом, каску и шагнул в темноту за порогом.
Бестманн отыскался на западной окраине села.
- Как башка, Ганс?
- Нормально, только шкуру порвало, но скальп вроде на месте. Как у нас дела?
- Все в порядке. Кстати, мои поздравления - ты отлично сработал, вовремя батарею взял. Эти ублюдки уже начали разворачивать пушки, еще бы немного и начали бы по нам в упор палить!
- Точно. По мне вот пальнули.
- Слышал. Тебе и твоим парням очень крупно повезло, даже больше чем ты сам думаешь. Мы перетрясли все трофейные боеприпасы и, знаешь что заметили? У русских не было шрапнели. Вообще. Осколочно-фугасных сколько угодно, даже бронебойные есть, а вот их любимой шрапнели - нет! Потому и стреляли по вам осколочным в упор - у них просто ничего более подходящего не нашлось. Видать их крепко прижали перед этим, вот и растрясли свои запасы. Даже НЗ выпустили. А новых шрапнелей им видимо не подвезли - только ОФ. А то получил бы ты прямо в лоб заряд шрапнели, поставленный на картечь.
- Не получил бы. Я на дороге лежал. А вот парней бы покрошило, точно. Ладно, что теперь гадать? Будем считать, что нам улыбнулось военное счастье. Хотя вообще-то оно чаще улыбается именно тем, кто лучше готов к бою.
- Можно и так сказать.
- Угу. Какие у нас планы на завтра?
- Как рассветет, сдашь командование Геро и смотаешься в госпиталь - пусть тебя там заштопают как следует. Мы как раз транспорт с раненными отправлять будем, наш эскулап клянется, что к утру всех подготовит к транспортировке.
- Утром будет жарко, иваны наверняка попытаются отбросить нас с дороги.
- Не переживай. У нас теперь артиллерии вдвое больше, снарядов хватает, позиция хорошая. Саперы уже ставят мины. Противотанковый взвод встанет в балке, справа - будут расстреливать всё, что пойдет по дороге во фланг. Обрубки поставим за селом - пусть навесом бьют. А трофейную батарею окопаем под деревьями, она оттуда все подходы простреливать сможет, прямой наводкой.
- Ага, хорошие пушки. Из таких и танки бить можно.
- Можно. Дивизионная трехдюймовка. Русские любят этот калибр. Ну и нам, если что пригодится. Снарядов к ним захватили много. Хорошо бы еще тягачами разжиться, и можно было бы эту батарею себе оставить…
- Хорошо бы. Лишняя батарея никогда не помешает.
- Точно. Вот что, раз уж тебе все равно в тыл ехать, завернешь после госпиталя в штаб дивизии - передашь там мой рапорт о бое и требование на предоставление нашему батальону четырех легких тягачей, для транспортировки трофейной техники и вооружения. По идее должны дать, а там как знать, может и задержатся у нас эти трофеи…
Но радужным надеждам штурмбаннфюрера не суждено было сбыться, хотя причины этого были несколько неожиданными…
* * *
Обстоятельства, помешавшие разведывательному батальону "Тотенкопф" обзавестись дополнительной артиллерийской батареей, вызвали пристальный интерес не только у солдат и офицеров этого батальона, но также и у людей весьма далеких от кипящего уманского котла. Причем людей, зачастую, весьма могущественных. Двое из них: Рейнхард Гейдрих и один из его ближайших соратников - шеф Гестапо Генрих Мюллер встретились для обсуждения этих обстоятельств и вытекающих из них перспектив на летном поле в главном аэропорту Берлина "Темпельхофф" спустя всего два дня после памятного для Ганса Нойнера ночного боя.
- Прошу, экселенц. Машина ждет.
- Отлично. Едем сразу на Принц-Альбрехтштрассе - дела не ждут. По дороге введешь меня в курс дела.
- Не стоило так спешить Рейнхард. У меня уже давно все готово - ситуация под контролем.
- Стоило! Стоило, Генрих. Смерть Эйке это такое событие, ради которого стоит оставить на некоторое время ставку фюрера и прокатиться на самолете. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, какие перспективы это перед нами открывает?
- Что тут объяснять? Мы ждали такого случая пять лет! Похоже, Фортуна решила забросать нас подарками.
- Ничего в этом мире не дается бесплатно, Генрих. Фортуна дает лишь шанс, да и то только тем, кто в состоянии его разглядеть. Ты верно заметил, мы готовились к этому событию с тридцать шестого года, поджидая подходящий случай. И вот этот случай настал…
- Да уж - русские оказали нам просто неоценимую услугу, хотя вряд ли они об этом подозревают.
- Бесспорно. Думаю, они уже успели сто раз об этой услуге пожалеть и в дальнейшем пожалеют об этом еще не раз.
- В дальнейшем - возможно, а сейчас-то им чего переживать? Они ведь еще не знают, к чему это может привести… Или?
- А что тебе вообще известно об обстоятельствах гибели нашего дражайшего Теодора Эйке?
- Почти ничего. Только то, что он погиб в бою под Уманью два дня назад и теперь все концентрационные лагеря обмотаны черными лентами в знак траура. Сам понимаешь - такие подробности приходят не сразу.
- Хм. Погиб в бою - хорошо сказано. Он ехал на машине практически без охраны в свои передовые подразделения. Хоть он и маньяк, и практически официально признанный психопат, но в храбрости ему не откажешь. Постоянной линии фронта там нет - наши части ведут наступление, русские пытаются прорваться из окружения… В общем он въехал в какое-то селение, в котором оказались русские. В завязавшейся перестрелке его убили, а кое-кто из сопровождавших сумел ускользнуть и добраться до других частей его дивизии. Вот тут-то все и началось! Каким бы психом ни был Эйке, но в дивизии его любили - это факт, так что, когда узнали о его смерти, "мертвоголовые" просто озверели. Их еще во Франции прозвали "солдатами разрушения" за исключительную жестокость и упорство в бою, так что можешь себе представить, что они учинили после таких новостей.
- Могу и представить, но ты видимо в курсе всех подробностей - просветишь?
- Конечно. Гейнц Ламмердинг - любимчик Эйке и начальник штаба дивизии принял командование на себя и первым делом отдал приказ три дня не брать пленных. То село, где погиб Эйке, взяли штурмом в тот же день и буквально сровняли с землей. Перебили там всех и жителей и солдат. Вообще все живое уничтожили! Русские, на свою голову, попытались прорваться из котла как раз на участке дивизии… В общем бойню там устроили капитальную. Сколько там положили - никто не считал, но факт остается фактом - ни одного пленного дивизия так и не взяла, хотя другие на соседних участках их тысячами собирают.
- A' la guerre comme a' la guerre*. Не думал, что Эйке сможет добиться такой преданности от подчиненных. Маньяков редко удостаивают подобной чести.
- Честно говоря, когда он возглавил дивизию, вместо того чтобы управлять лагерями, я считал, что это ненадолго - максимум до конца французской компании. Но всё указывает на то, что Эйке не на шутку сроднился со своим соединением. Впрочем, теперь это уже не важно. Эйке мертв, а у нас еще полно дел. Итак, что мы имеем?
- Мы имеем вакантную должность инспектора концентрационных лагерей.
- Нет, пока что эту вакансию имеем не мы, а Гиммлер. Инспекторат концлагерей подчиняется СС. И возглавляет его с октября 39 года и по настоящий момент Рихард Глюкс, который к структуре РСХА никакого отношения не имеет.
- Формально - ты прав. А фактически - нет. Инспектором концлагерей все это время был Эйке, Глюкс лишь его заместитель, который временно исполнял его обязанности, пока Эйке командовал дивизией на фронте. Такое положение вещей - идиотизм с точки зрения здравого смысла, но только таким образом Гиммлеру удавалось держать лагеря под своим контролем, ведь формально их по-прежнему возглавлял фанатик Эйке - убийца Рема, любимец фюрера. Теперь, когда Эйке наконец-то здох, мы без проблем подомнем лагеря под себя.
- К чему ты мне это рассказываешь, Генрих? Я все это знаю не хуже тебя. Все это выглядит легко лишь в теории. Дьявол - в деталях!
- Вот о них и поговорим. Глюкс не справляется со своей работой - в лагерях бардак, коррупция и взяточничество. Мои "политические отделы концлагерей" провели совместно с юристами из других управлений РСХА ряд расследований во всех крупных лагерях. Везде обнаружены случаи хищений, взяточничества и финансовых махинаций. Штурмбаннфюрер Конрад Морган из отдела финансовых преступлений при РСХА, с помощью моих "политотделов", распутал масштабные махинации в Майданеке и Бухенвальде - дело пахнет смертной казнью для комендантов этих лагерей и еще кое-кого. Дела хоть сейчас можно отправлять в суды СС, доказательства железные - никто не подкопается.
- Интересно. А что Глюкс?
- А у него перманентная депрессия, которую он топит в шнапсе. Называя вещи своими именами, Рихард Глюкс в настоящий момент является натуральным алкоголиком. И доказательств этого у нас предостаточно.
- И они достоверны?
- Вполне. На счет его полной недееспособности это конечно перебор, но пьет он действительно чрезмерно. В общем мы сможем доказать его алкоголизм даже консилиуму врачей, не говоря уж про фюрера и судей СС.
- Замечательно. Что еще?