Безусловно, Воронов был виноват. Но, помимо этого, главы соседних семей еще и были к нему пристрастны, не могли ему простить именно этого, - этих машин, вездеходов, самолетов и даже конвертопланов. Безусловно. Большинству из них всякая такая бросающаяся в глаза техника, готовое железо, казалась опасной нескромностью, дурным франтовством, нарушением обычая жить укромно. Александр Сергеевич глубоко имел ввиду их неодобрение, - вас не трогают и вы меня не трогайте, - но, как оказалось, - до случая. Теперь ему припомнилось все, и, ежели бы не жадность собратий, не желание их избыть беду за его счет, дело могло кончиться и совсем скверно.
Небо уже светлело, когда участники болотной экспедиции утопили в чарусе тяжеленные круги, назначением которых было увлечь за собой нижнюю часть широких цилиндрических мешков из бездефектной пленки, бесконечных чулков, по длине как раз достигавшие поверхности. Эти своеобразные якоря пробили слой ила и надежно улеглись на слой плотной глины, - той самой, по сути, которая и позволяла существовать топям. Следующим делом, спешным и трудным, было замаскировать все это, поэтому все время, которое оставалось еще до настоящего утра, когда растает утренний туман, строители надували "малые" плоты, натягивали маскировочные сети и ставили пятнистые палатки. Впрочем - сама по себе гиблая местность эта всячески способствовала попыткам скрыть строительство от посторонних глаз. Тут некому было - ходить, и некому - летать над бесконечными пространствами заболоченного леса и откровенных топей.
Делом следующих двух ночей было заполнение всех трех притопленных мешков смесью, монтаж ЭХГ, - тоже притопленного на три четверти, - и доставка первых порций метанола, призванного питать этот генератор. Вообще же вечная, неизбывная с самого начала Перезакония Проблема Метанола никогда еще не вставала во весь рост в такой степени. Сколько его было перевезено короткими майскими ночами на берег Фединой Чарусы, - лучше даже не говорить. Лучше молча побледнеть и утереть со лба хладный пот, потому что истине все равно никто не поверит. Тем более, что снаружи все равно почти что ничего не было видно. Зато, когда вся предварительная работа была переделана, дел практически и вовсе не осталось, - кроме как ждать и надеяться. Все остальное происходило без человеческого пригляда в погруженных в болото мешках, отвердевших и превратившихся в гигантские цилиндрические емкости: две покороче и пошире, а одна подлиннее-поуже. В тех, что пошире - кристаллизовались изделия хоть и важные для осуществления замысла, но незамысловатые: два сорокатонных топливных элемента "взрывного" типа, те же, по сути, электрохимические генераторы, только одноразовые, заполненные компонентами загодя, раз и до конца, - а еще очень-очень торопливые, успевающие выплеснуть весь запас своей энергии за считанные секунды. Использование внешних источников энергии для запуска тяжелых ракет давало неслыханные выгоды, позволяло разрешить множество проклятых проблем ракетостроения - и имело для своей реализации такие технические трудности, преодолеть которые казалось просто немыслимым. А еще это самое использование являлось темой докторской диссертации Михаила Левенберга, решившего подзаработать во время отпуска.
Монтажный коэффициэнт, - новое понятие, порожденное внедрением м/с технологий, - у готового изделия был очень низким, иначе они попросту не справились бы, но он все-таки был: разумеется, не было и речи о том, чтобы вырастить полезную нагрузку вместе со всем остальным. Вообще она была изделием принципиально новым, - композицию-то делал свой специалист, а вот конструкцию разрабатывал знаменитый Богомил Димов, сын застрявшего в СССР болгарского строителя. Он же, кстати, чуть ли ни первым отказался от неизбежного на протяжении многих лет, обладавшего на момент создания чудовищной избыточностью Иртеневского "МПБ": даже тут проявилось, что творец был государственным служащим а не частником, поскольку нормальный капиталист, даже создав сразу ВСЕ, выпускал бы и выпускал все новые образцы, превосходящие прошлые - процентов на пятьдесят-сто, и в итоге - озолотился бы, вынуждая людей купить вместо одного - десяток изделий. В конструкции же Димова тубулярный углерод проявил себя в новом качестве, из него-то, в основном, и состояло главное процессорное устройство станции: матовый, непроглядно-черный шар размером со средний арбуз, остававшийся холодным во время самой напряженной работы, несокрушимо прочный и химически стойкий. Физический принцип давал такую компактность "упаковки" элементов, что даже и при этих размерах все основные цепи были многократно дублированы. Разумеется, это было не все, основной объем занимали и составляли основную часть массы всякого рода вспомогательные и обеспечивающие устройства, но Димовская конструкция позволяла разом решить множество неприятных и труднопреодолимых проблем, уложившись, в общем, в тысячу двести килограммов.
Как раз эти-то килограммы и предстояло доставить, спустить к месту сборки, и смонтировать под обтекатель. Процесс в главной емкости к этому моменту уже завершился, остатки маточного раствора из нее откачали, и теперь Левенберг сутками лазил по необъятному тулову своего детища то с ультразвуковым, а то и с изотопным дефектоскопом, возвращался грязный и измотанный настолько, что валился на матрас, не всегда успевая разуться. Дело в том, что, помимо монтажного коэффициента применительно к изделиям достаточно сложным существовал еще и контрольный коэффициент: определенный процент устройств, конструктивно ненужных, но необходимых для того, чтобы работоспособность и состояние изделия можно было как-то проконтролировать. Низкий коэффициент был удобен и выгоден, повышение его неимоверно усложняло композицию, но зато при нем использование всякого рода устройств было сопряжено с определенным риском, поэтому в большинстве случаев конструктора находили некую золотую середину. Любители риска и низких коэффициентов любили шутить, говоря что контрольный коэффициент нас самих и вообще равен нулю. Широкое использование новых технологий привело к техническому парадоксу: Левенберг меньше всего боялся за автоматику, надежную, как кувалда и многократно дублированную, и больше всего боялся за свечу, - гигантскую шашку, в которой был сосредоточен основной запас топлива. Малейший дефект в гигантском рефлектитовом монолите - и от изделия останется одно воспоминание, но время от времени конструктор задавался мыслью: а что будет, если он найдет дефект? И - покрывался холодным потом, потому что, прозевай он дефект или сыщи, - для него лично вовсе без разницы, потому что исход будет один и тот же.
Все были страшно заняты, и только когда дело подошло к завершению, осознали, что управились меньше, чем за месяц. Со всем - включая конструирование и композицию, которые, хоть и потребовали для расчетов "супер" марки "ТрансФин - 2", но, в общем, длились не так уж и долго: двое суток с периодическими инъекциями витаминных коктейлей. Вдруг оказалось, что ждать - больше нечего, а тянуть - просто незачем. Старт наметили на двенадцать часов дня по местному времени, пятого июня. Накануне топь посетил Воронов чтобы самолично проследить за эвакуацией лагеря и возможно-полным устранением следов: больше, конечно, для очистки совести. Разумеется, он догадывался, что затея предстоит из ряда - вон по сложности и риску. Более того, - она и планировалась как дело предельно трудное, не всякому, - да никому! - в подъем. Но только ввязавшись в это предприятие, он осознал, насколько оно сложное и рискованное, - а заодно и то обстоятельство, что ни при каком раскладе не удастся упрятать в воду ВСЕ концы. Так или иначе, на берегу Фединой Чарусы не осталось ни единого человека, - только автоматика и дремлющие под тонким покровом болотной водицы изделия. Небо хмурилось, с неба накрапывал мелкий дождичек, и стояла первобытная тишина, такая, что слышно было звон первых в этом году комаров. Ровно в полдень, по расписанию, в низкое небо вонзились два раскаленных шила, тянущие за собой шлейф белого дыма: две небольшие ракеты, результат глубокой модернизации зенитных "Стрел", поволокли на пятикилометровую высоту две аккуратные бухточки сверхпроводящего кабеля, - невзрачного проводка в тройной оплетке из алмазной нити и толщиной со стержень от шариковой ручки. Там развернулись и повисли два небольших парашютика, предназначением которых было - поддержать проводки в подвешенном состоянии на считанные секунды работы взрывных генераторов. Малютки еще не успели достигнуть заданной высоты, когда посередине болота глухо, страшно ахнуло, и в фонтане мутной воды, в столбе белого дыма взметнулось кверху острорылое тело изделия, выброшенного в могучем толчке "минометного" старта.
"А вот сейчас, сейчас, - толкались веселые мысли в голове Миши Левенберга, - мотнет проводки в ту или другую сторону, пережжет их выхлопом, - и ага! Даже одного достаточно… Валится он назад, и болото вскипает. Ну, вскипеть-то не вскипит, а вот градусов на десять согреется. Или на пять?"
Изделие не успело еще потерять скорость, не зависло, когда сорокатонные бочки генераторов вышли на рабочий режим. Изрядная доля их мощности расходовалась на поддержание магнитного поля, только оно предохраняло материал дюз от соприкосновения с выхлопом термоэмиссионного ракетного двигателя бустеров. Свет этого пламени показался бы наблюдателю прозрачным и призрачным, потому что как минимум на девяносто процентов состоял из жесткого, как проволочная щетка, ультрафиолета, а огромная тяга обеспечивалась по преимуществу за счет страшной скорости истечения выхлопа, который уже не был газом, пусть сколько угодно горячим, а просто-напросто не до конца ионизированной плазмой. С момента старта прошли считанные мгновения, а изделие уже нырнуло в низкие тучи, как ныряльшик - в серую воду.