Я кончил переводить и почувствовал, как пересохло моё горло. Взяв фужер, я наполнил его до краёв рейнским и выпил одним глотком. Окружающие продолжали молча смотреть на меня.
Первой, как всегда, молчание нарушила Мария:
– Господа, я подтверждаю, он перевёл всё точно.
Все обернулись к ней, но тут из приёмника полилась музыка и красивый женский голос запел на английском. К счастью, этот язык здесь знали многие, и переводить мне не пришлось. Похоже, день плавно превращался в вечер чудес.
"Я не хочу говорить
О прожитом нами.
Хотя меня это и ранит,
Теперь это в прошлом.
………………………..
Победитель получает всё,
Проигравший довольствуется малым"
За окном послышался глухой звук далёкого разрыва, затем ещё два, но уже гораздо сильнее. Гости не обращали на них внимания, ведь сигнала воздушной тревоги не было.
"Я была в твоих руках,
Думала, принадлежу тебе.
Я делала вид, что ничего не понимаю.
……………………………………..
Но скажи мне, целует ли она тебя
Так, как целовала тебя я?
Чувствуешь ли ты то же самое,
Когда она произносит твоё имя?
Где-то глубоко внутри,
Ты, должно быть, знаешь,
что мне тебя не хватает.
Но что я могу сказать,
Правилам надо подчиняться"
Мужчины кивали головой в такт музыки, а у девушек на глазах появились слёзы.
"Победитель получает всё.
Победитель получает всё"
Тут грянул самый мощный взрыв, оконные стёкла жалобно задрожали и наконец, словно очнувшись от глубокого сна, взвыли ревуны воздушной тревоги. Все выбежали на балкон, опоясывающий здание. В голубом, безоблачном небе было пусто, лишь знакомый Петру аппарат, продолжал дымить высоко в небе.
Над Берлином подымался дым, похоже, бомбы упали в районе правительственных зданий и рейхсканцелярии.
– Что это? – спросил офицер люфтваффе, показывая на парящий в небе аэроплан.
– А разве это не ваше? – ответил я вопросом на вопрос. – Этот аппарат с обеда висит над Берлином.
Музыка в приёмнике оборвалась и зазвенел голос диктора:
– По сообщению пресс-центра министерства обороны, десять минут назад были поражены стратегические цели на территории Германии. Поражены здание штаба люфтваффе, министерства юстиции, рейхсканцелярия, Принц Альбрехтштрассе четыре, здания СД семьдесят два и семьдесят четыре на Унтер-ден-Линден, комплекс связи и штаб в Цоссене и Вольфшанце. А теперь… Реклама на радио "Маяк"!
Я переводил, но и без моего перевода всё было ясно. Лица офицеров серели с каждым новым названием, после упоминания центра связи на них стало страшно смотреть, а когда диктор упомянул какое-то логово волка, их затрясло.
Первым опомнился офицер люфтваффе, он бросился к телефону и начал торопливо набирать номер, попытки дозвониться продолжались минут пять, затем кто-то вышел на связь, и после короткого разговора, лётчик опустил трубку на рычаг телефона.
– Штаб люфтваффе полностью уничтожен, Мильх погиб, – устало произнёс он.
Гости быстро собрались и, попрощавшись с хозяевами, начали расходиться. Хозяин квартиры с невозмутимостью капитана идущего ко дну корабля, прощался с гостями и напевал:
"Победитель получает всё,
Проигравший довольствуется малым,
Не дотянув до победы.
Это её судьба."
Стал собираться и я.
В углу комнаты хозяйка громко шепталась с Марией:
– Мисси, ты просто прелесть, где ты откопала это русское чудо, об этой вечеринке будет говорить весь Берлин, подруги умрут от зависти…
Я понял, что если хочу спокойно покинуть помещение, то делать это надо сейчас.
Пожав на прощание руку гостеприимному хозяину, сохранявшему непоколебимое спокойствие всё это время, я вышел на улицу.
До дома я добрался без приключений, лишь два раза дорогу мне преграждали огромные колонны пожарных машин, несущиеся к центру Берлина.
Фрау Марта сидела как всегда у окна. Проходя мимо, краем глаза я заметил, как она раскрыла толстую тетрадку и начала писать. Владелица пансиона всегда записывала время ухода и возвращения своих постояльцев.
Зайдя в свою комнату и скинув штиблеты, я прямо в одежде упал на кровать. Мне не давала покоя одна фраза хозяйки вечера: "Об этой вечеринке будет говорить весь Берлин". Оно мне это надо?
Значит, что? Значит, на всю неделю нужно затеряться в киностудии, эсэсовцев туда не пускали, а через неделю, как сказала Мария, будет видно. У меня была припрятана бутылка шнапса, дрянного, но крепкого, чтобы иногда выпить стаканчик перед сном. Я открыл окно и выпил всю бутылку, глядя на вечернее берлинское небо. Мой сон не мог нарушить ни вой сирен воздушной тревоги, ни гулкий грохот мощных взрывов в центре города.
Я крепко спал, ведь завтра был понедельник, а для русских неделя начинается в понедельник.
Константин Зыканов, сотрудник прокуратуры, Санкт-Петербург.
День в прокуратуре начинался как обычно – утром девочки напоили меня чаем с конфетами и шоколадкой, сообщив заодно, кто чем сегодня занят, рассказали пару сплетен о том, кто, где, когда и с кем, после чего я традиционно отправил свой ударный батальон смерти в сад, в смысле в суд. Нет, надо было все-таки в следствии оставаться – там хотя бы есть с кем обсудить завтрашний вечерний матч "Зенита", а не выслушивать треп о помадах, бюстгальтерах и прочих прокладках, короче – крайне интересных для любого мужика предметах. Да, кстати о "Зените". Надо зайти на любимый сайт любимого клуба, глянуть новости – не сломался ли кто накануне матча с "мясом" и вообще. Хм… Интернет почему-то не фурычил. В смысле – подключался, но не открывался. Что за фигня? Позвонил Максу – бывшему своему "сокамернику", а ныне руководителю отдела пока еще СКП – именно предчувствие этого "пока" меня в свое время и тормознуло. Зря, наверное, тормознуло.
– Здорово, Макс! Как жизнь?
– Все путем, работаем. А ты чего с утра пораньше? Опять твои девки чего-то нарыли? (девки у меня такие – вычитывают дела от и до, следствие, что пока еще почти наше, что милицейское – волком воет – а что делать – этим девкам потом по этим делам в суде бодаться).
– Да нет, Макс, я по другому поводу. У тебя Интернет работает?
– Не залазил еще, сейчас гляну, – послышалось кряхтение – Макс, несмотря на то, что младше меня на 9 лет, имеет плотное, если не сказать полное, а если честно – то просто толстое телосложение.
– Хмм… Нет, что-то ничего не открывается. Опять городская не заплатила вовремя?
– Вряд ли, наверное, у провайдера или на линии какие-то проблемы.
– Стоп. У тебя телек включен?
– Да я его девчонкам отдал, меньше у меня тусоваться будут.
– Тогда бегом ко мне, тут сейчас какую-то важную хрень передавать будут.
"Что за хрень?" – думал я, спускаясь этажом ниже. – "Слава богу, что СКП пока не переехал". Для них уже ремонтировали отдельное от нас помещение в здании, предоставленном районной администрацией.
Спустившись вниз, я поручкался с Максом, который сказал, что я мог не гнать, как скаковая лошадь – до "важного сообщения" есть еще 10 минут. Эти 10 минут мы провели в курилке, смакуя отрыв наших от "Спартака" в турнирной таблице. Дел у меня – в смысле, тех самых дел, которые у прокурора – пока было немного – их понесут в пятницу, валом – а как же, конец месяца, выход дел в суд, так что все корпеть будем, а не только милицейский надзор, отбывать повинность предстояло только в 2 часа – переться по мошенничеству, если не перенесут – редиска-то на воле, болеть может до потери пульса – собственного, моего или судьи. Докурив, мы отправились в Максовский кабинет к Максовскому же телевизору – курящий Макс в своем кабинете сам не курит и другим не дает и не потому, что боится репрессий – в принципе, его сейчас и репрессировать-то некому, прокурору он уже не подчинен, а городское начальство эти фишки не волнуют – а потому, что терпеть не может полных пепельниц и еще больше терпеть не может полные пепельницы вытряхивать – короче, курить в своем кабинете ему не позволяет лень.
После первых слов сообщения мы с Максом затаили дыхание. Прослушав, закурили прямо в кабинете.
– Ну ни хрена себе – вырвалось у Макса.
– Макс, а ты ведь не служил?
– Неа. У меня вообще "белый билет" – даже на кафедру в универе не ходил.
– Мда. А мне, походу, придется вспоминать первую военно-учетную… Я по первому высшему-то – технарь, а по ВУСу – РТБ "трехсотого" комплекса… Даже попиджачил по-честному.
– Ерунда это. Для нас, – Макс решил, что сейчас его "белый билет" значения иметь не будет, – и по специальности работа найдется. В войну, я слышал, в каждой дивизии трибунал был, не говоря уже о всяких там особых отделах и СМЕРШах.
На экране возникла заставка, предупреждающая о том, что сейчас будет произведена проверка систем оповещения о чрезвычайной ситуации. Спустя несколько секунд, сопровождаемых знакомым всякому ленинградцу звуком метронома, с улицы послышался тоскливый вой сирены воздушной тревоги. Пока еще – учебной. Аж мурашки по коже…