* * *
Он очнулся на полу, совершенно измотанный и подавленный, и равнодушно уставился на капли крови перед глазами. Язык ныл, как расколотый зуб, но он знал, что с этим можно и подождать. Он знал, что его отравили и он бредил, и очевидно, теперь он должен радоваться, что все это уже позади.
Лицо сильно чесалось, и он поднес руку к лицу, чтобы почесаться, – и замер. С галлюцинациями покончено, но руки почему-то все еще покрыты золотистым мехом. И тут объяснение происходящего всплыло из таинственных глубин мозга, где все время таилось, и он знал, что это правда. Это несколько усилило его депрессию, потому что означало, что надо собраться с силами и встать, и начать что-то делать. Только чтобы формально подтвердить то, что он и так уже знал, он ощупал лицо. Да, как он и подозревал, лицо его тоже было покрыто пушистым мехом. Только этого и не хватало, подумал он кисло.
Очевидно, он сейчас в последнем из тел, брошенных Джо – Песьей Мордой, а сам Джо Бог знает где в собственном теле Дойля.
А интересно, в чьем теле я сейчас? Как это в чьем, Стирфорта Беннера, конечно. Беннер упоминал, что он завтракал со стариной Джо неделю назад, и Джо, должно быть, скормил ему какую-то смесь из алхимических трав, то, что развинчивает шарниры человечьей души, и в субботу совершил переход.
Итак, подытожил Дойль, это был Джо – Песья Морда в захваченном теле Беннера – тот, кого я встретил в субботу у "Джонатана". Неудивительно, что он… был сам на себя не похож. И конечно, именно поэтому он так беспокоился, чтобы заставить меня что-нибудь съесть или выпить. А как иначе он смог бы впихнуть в меня дозу этого своего средства для перехода души? И когда я ничего не захотел, он услал меня искать несомненно вымышленного человека и таким образом получил возможность взять чашку чая, кинуть туда свои мерзкие листья и вынудить меня выпить это пойло.
Несмотря на измотанность и апатию, Дойль содрогнулся, когда до него дошло, что рыжая обезьяна, которую застрелили на его глазах в тот день, – это и был сам Беннер, бедный сукин сын, мимоходом втиснутый в покинутое тело Джо – Песьей Морды.
Поэтому теперь, думал Дойль, он взял мое тело и волен идти повидаться с Дерроу и заключить сделку, не вмешивая во все это Беннера или меня.
Дойль приподнялся, позволив себе вслух застонать. Его рот, нос и горло сильно болели, во рту ощущался вкус ржавчины от высохшей крови, и он понял с унылым изумлением, что славный старина Джо Обезьяний Человек изжевал свой собственный язык как раз перед тем, как освободить тело, чтобы быть уверенным, что новый постоялец не сможет за то короткое время, пока яд не доконает его, сказать что-либо, что весьма всех удивит.
Он встал – с легким головокружением от своего нового роста – и огляделся по сторонам. Он не удивился, обнаружив ножницы, щетку, бритву и брусок серого мыла на полке у кровати: Джо – Песья Морда, вероятно, покупал новую бритву каждую неделю. Нашел он и зеркало и с замиранием сердца посмотрелся в него.
О мой Бог, подумал, одновременно трепеща и ужасаясь, я выгляжу, как волкодлак или как тот парень во французском мультике "Красавица и Чудовище"… или нет, скорее как… да, да! – я понял, как Трусливый Лев из страны Оз.
Густая золотистая шерсть волнами спадала с подбородка и струилась по щекам, чтобы стать гротескными бачками, и змеилась вверх по носу, чтобы соединиться с ниспадающим каскадом пышной золотистой шерсти, которая начиналась от гребня бровей и переходила в буйную гриву, свисающую на его могучие плечи. Шерсть росла даже на шее и под челюстью.
Ладно, подумал он, поднимая ножницы и отхватывая прядь волос на лбу, нет смысла откладывать это дело. Чик… Ну вот, на одну прядь меньше. Надеюсь, я еще не забыл, как пользоваться опасной бритвой.
Через час он уже постриг и побрил нос, щеки и лоб, внимательно следя, как бы не сбрить ненароком брови, и решил, до того как приступить к мудреной задаче бритья собственных рук, посмотреть, как он выглядит. Он прислонил зеркало к стене под другим углом, отступил назад и с вызовом глянул на то, что получилось.
Он внезапно почувствовал пустоту в груди, и участившиеся удары сердца в этой пустоте бухали, как тяжелые удары в барабан. После первоначального потрясения он начал наконец разбираться, что же, собственно, произошло, и ему стало смешно при мысли, как мастерски все проделано. "Конечно же, я действительно приходил в кофейню "Джамайка" во вторник в одиннадцать, – изумился он, – и фактически я все-таки там написал – или по крайней мере скопировал по памяти – "Двенадцать Часов Тьмы". И я таки останавливался в Хоспитабл-сквайре на Пэнкрас-лейн. И это тело действительно застрелило одну из танцующих обезьян у "Джонатана" в субботу. И это вовсе не похищение и не альтернативный 1810 год".
Потому что Дойль узнал лицо в зеркале. Оно было Беннера, конечно, но с буйной гривой волос и бородой ветхозаветного пророка, с новыми линиями измученности на щеках и на лбу, и каким-то странным, новым выражением глаз, это было также, вне всякого сомнения, лицо Вильяма Эшблеса.
КНИГА ВТОРАЯ
ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ ТЬМЫ
Глава 1
Он сказал мне, что, как. ему показалось, в 1810 году он встретил меня на Сент-Джеймс-стрит, но тогда мы разошлись, не заговорив друг с другом. Он упомянул об этом случае – и я опроверг его как невозможный: я находился в то время в Турции. День или два спустя он показал своему брату человека, шедшего навстречу по другой стороне улицы. "Вон, – сказал он. – человек, которого я принял за Байрона". Брат же его тут же ответил: "Как? Это именно Байрон и никто другой". Но это еще не все. Некто видел, как я ставлю свою подпись в числе дознавателей по поводу здоровья короля, страдавшего тогда от безумия. Так вот: в то самое время, насколько я могу судить, я лежал в Патрах с лихорадкой…
Лорд Байрон. Из письма к Джону Мерри. 6 октября 1820 года
Хотя найти и правильно подключить все миниатюрные моторчики и подвести к каждой крошечной свечке вентиляционный короб оказалось весьма непростым делом, "Village Bavarois", как месье Дидрак назвал свою неслыханно дорогую игрушку в половину человеческого роста, похоже, была готова к действию. Все, что оставалось сделать, так это только зажечь свечи и повернуть рычажок, замаскированный под крошечный пенек в углу, вправо.
Доктор Ромени уселся и мрачно уставился на кунштюк. Окаянному Ричарду хотелось бы, чтобы тот включил игрушку, – пусть деревянная обезьянка посмотрит ее в действии, до того как появятся яги, – но Ромени отказался из опасения, что столь сложный механизм может не выдержать повторного включения. Он протянул руку, осторожно коснулся головки маленького вырезанного из дерева дровосека и недовольно сморщился, когда фигурка сделала несколько шагов по нарисованной тропе, помахивая топором не больше зубочистки и издавая звуки, словно часы, прокашливающиеся перед тем, как пробить очередной час.
"Пожри меня Апоп, – раздраженно подумал он, – будем надеяться, я ничего не сломал. Откуда такое падение нравов? Ведь помню же я еще время, когда яги требовали в плату за свои услуги изысканные шахматы, секстанты и телескопы. А что теперь? Чертовы игрушки. И к тому же, – подумал он сокрушенно, – они никогда не отличались должным почтением, но теперь и вовсе охамели".
Он встал и тряхнул головой. От дыма курившихся благовоний в палатке царил полумрак; он поспешно подошел к выходу, откинул полог и зажмурился от неожиданно яркого солнца, заливавшего вересковые луга Айлингтона.
Ведь это произошло совсем недалеко отсюда, припомнил он, когда восемь лет назад бедняга Аменофис Фике отдался псоглавому богу Врат и, утратив почти весь разум и магические способности – за исключением этого проклятого дара переселения из тела в тело, – сбежал. С пистолетной пулей в животе и отметиной Анубиса – шерстью, растущей по всему телу… сбежал, чтобы начать сомнительную карьеру Джо – Песьей Морды, оборотня, которым лондонские мамаши пугают непослушных детей. Сбежал, оставив Ромени – ка, которому полагалось бы давно уже уйти на покой, – ответственным за все Объединенное Королевство.
"Ну, – не без самодовольства подумал Ромени, – Мастер хорошо постарался, ваяя этого ка. Не думаю, чтобы Фике – или даже Романелли! – смогли бы лучше вести дела Мастера в Британии. Должно быть, он отзовет меня, вернув в исходное небытие, вскоре после переворота – то есть уже на этой неделе. Ничего, я уйду без сожаления. Восемь лет жизни – большой срок для ка.
Хотелось бы мне только, – подумал он, хищно прищурив глаза, – разгадать тайну тех опасно образованных чародеев, которые использовали для своих путешествий по времени Врата, случайно открытые Фике. О черт, это! Дойль, которого я отловил тогда, вполне мог бы расколоться, будь у меня чуть больше времени поработать над ним. Откуда они все-таки взялись?"
Он нахмурился. "Но это же совсем несложно узнать, – вдруг сообразил он. – Для этого достаточно вычислить, какие еще Врата были открыты одновременно с Кенсингтонскими. Судя по всему, они из тех, что существуют парами, – большие, продолжительные здесь и довольно короткие в другом времени. Они относительно редки, к тому же меня всегда интересовали только продолжительные, и все же вычислить, из какого времени они все появились, не так сложно, и эта информация сможет пригодиться тому, кто придет за мной следом".
Отвернувшись от солнца, он снова сел за стол и начал рыться в своих записях. Он нашел датированную первым сентября и, нахмурившись, углубился в ее изучение.
Не прошло и нескольких минут, как он нетерпелива прикусил губу, окунул перо в чернильницу и, зачеркну! старые вычисления, принялся старательно считать все заново.