Возможно, именно поэтому свербящий звук пролетающих над головой фугасных гранат в первые секунды артобстрела и не привлек практически никакого внимания. Тем более удар сразу трех гаубичных батарей обрушился не на шоссе, как совсем недавно, а на с таким трудом наведенную переправу. Снаряды разносили настил вместе с проходящей по мосту техникой, рвали в клочья пустотелые лодки-понтоны, превращали поверхность реки в бурлящую жижу, покрытую пятнами разлившегося бензина и масла или огненными всполохами. Налет продлился не больше двадцати минут, но эти минуты оказались последними в жизни почти полутора сотен гитлеровцев. Вместе с которыми на дно Луги отправились полдесятка танков, несколько бронетранспортеров и грузовиков. О подходе подкрепления и подвозе бое-припасов на ближайшие часы можно было забыть. Учитывая масштаб разрушений, для наведения нового моста придется все начинать с самого начала. При условии, что работе саперов не станет мешать отправившаяся на дно Луги бронетехника – в противном случае придется искать новое место, поскольку на расчистку дна времени просто нет.
Успевшие переправиться на восточный берег войска, сошедшиеся в смертельной схватке со сто девяносто первой СД и приданной ей танковой бригадой, остались в полном одиночестве…
* * *
В прошедшие недавние бои в Прибалтике гитлеровские панцерманы уже не раз и не два встречались с танками противника. За исключением того прискорбного случая под Расейняем , о котором было не слишком принято вспоминать, удача, как правило, оказывалась на их стороне. Но вот сегодня большевикам снова удалось их удивить. Впрочем, "удивить" – определенно не самое подходящее слово, если речь идет о серьезных потерях…
Когда немецкие панцеркампфвагены, дождавшись окончания авианалета, после которого у противника, казалось, не осталось ни единого шанса уцелеть, расчистили путь, безжалостно спихивая с дороги сожженную штурмовиками, артналетом и огнем ПТОП технику, со стороны затянутого дымом и пылью Ивановского показались русские танки, исключительно Т-34 и КВ, ни одного легкого. Не столь уж и много, количеством примерно до двух неполных батальонов. Атаковать в лоб большевики не стали, сразу свернув с дороги и начав маневрировать, грамотно используя рельеф местности. Причем двигались они таким образом, чтобы не перекрывать директрису уцелевшим под бомбами пушкам опорных пунктов.
В первые же минуты выяснилось, что от семидесятишестимиллиметровых снарядов башенных Л-11 и Ф-32 не спасает никакая броня, даже лобовая "четверок". Даже с учетом частых промахов, допускаемых вражескими наводчиками: счастливо избежавших смертоносного попадания тут же добивали их товарищи или следящие за ходом боя канониры противотанковых пушек. Легкие Pz-II и машины чешского производства и вовсе прошивало едва ли не навылет. А пару раз тяжелые КВ даже и вообще не стреляли, идя… на таран! Удара сорока пяти тонн брони хватало, чтобы без ущерба для себя отбросить и перевернуть leicht panzer весом в десять-пятнадцать тонн. Со средними танками русским порой приходилось повозиться немного подольше – но почти всегда исход оказывался тот же. Короткий высверк попадания – и следом взрыв боекомплекта или чадный дым вспыхнувшего бензина. Из экипажей выживали лишь те, кто успевал покинуть обреченную машину за те несколько секунд, что разделяли удар промалывающего броню снаряда и внутренний взрыв, превращавший могучую бронемашину в пылающий факел.
Попытки заманить большевиков под выстрелы наспех развернутых вдоль шоссе и на лесной опушке батарей ПТО ни к чему не приводили – они на подобное просто не велись. И даже наоборот: вычислив расположение противотанкистов, немедленно атаковали одним-двумя танками, перемешивая их с землей. Да и не могли маломощные 3,7-см Pak-35/36 причинить бронированным монстрам особого вреда – в лучшем случае разбить пару траков (что уже было серьезной удачей, поскольку потерявший ход танк становился прекрасной мишенью) или оставить на борту или башне пышущую жаром вмятину. В том случае, если успеешь выстрелить до того, как тебя намотает на гусеницы, а твою пушку раскатает в блин…
Подавив сопротивление в ближних окрестностях Ивановского, русские, потеряв всего две машины, как ни странно, не отошли назад, а двинулись в сторону реки. Атаковали грамотно, малыми группами по две-три машины, с максимальной эффективностью используя преимущество в маневренности и броне, прикрывая друг друга и немедленно отступая в случае серьезной опасности. Причем ухитрялись одновременно использовать и тихоходные "Духов-панцеры", и куда более быстроходные Т-34. Непробиваемый "призрак" шел первым, принимая на себя большинство снарядов, а тридцатьчетверки прикрывали с флангов.
Благодаря новой тактике за весь рейд они потеряли всего три танка. Один – это оказалась тридцатьчетверка – напоролся на выпущенную в борт с нескольких десятков метров болванку и взорвался. Другому сбили гусеницу, но экипаж не стал даже пытаться отремонтировать повреждение под огнем. Выбравшись через нижний люк, один из танкистов завел буксирный трос на подошедший на помощь танк, который и утащил его к своим. Остальные при этом защищали товарища огнем пушки и бортовых пулеметов. Третий панцер группы в этот момент прикрывал. И еще одному "panzer drei-vier" снаряд попал в двигатель. Экипаж, видимо струсив, бросил даже незагоревшуюся машину, забравшись на броню подошедшего на помощь камрада. Но когда пехотинцы забрались внутрь, чтобы выяснить, насколько сильно повреждена машина, неожиданно грохнул сдвоенный взрыв, вызвавший детонацию боекомплекта. Танк оказался заминирован – уходя, русские оставили между снарядами боеукладки и под сиденьями мехвода и стрелка-радиста парочку ручных гранат…
* * *
Учитывая особенности узкого дефиле на участке Поречье – Ивановское – того самого "бутылочного горлышка" – и огневое противодействие противника, немецкие пехотные командиры приняли единственно возможное решение – отправили личный состав через лес, намереваясь выйти к превращенному в укрепрайон селу с флангов. Непосредственную огневую поддержку должны были обеспечить минометы и легкие пушки, благо не было ничего нереального, чтобы протащить их через чащобу. А затем, когда они доберутся до советских траншей, сперва подавив сопротивление минами и осколочными снарядами, их поддержат танки и бронетранспортеры – несмотря на потери, в распоряжении командования оставалось еще достаточно боеспособной техники.
Не знали они лишь одного: Кобрин прекрасно представлял, что именно предпримет противник. И использовал имеющиеся в его распоряжении неполные двое суток с максимальным эффектом. Поскольку обороняться в заболоченном лесу гораздо проще, чем наступать, главное, грамотно использовать особенности местности. Которых вокруг Ивановского хватало более чем с избытком: овраги, русла ручьев, многолетние буреломы и подтопленные поляны, с виду выглядящие вполне обычно – ровно до того момента, пока не ступишь на покрывающую землю изумрудную траву. Главное, первым занять оборону в нужных местах, до срока замаскировав позиции, – и сдерживать врага можно будет сколько угодно. Тем более с высланными вперед немецкими разведчиками нашлось кому разобраться – практически никто из них назад не вернулся.
Еще вчерашним вечером бойцы 191-й стрелковой дивизии скрытно заняли замаскированные узлы обороны и теперь дожидались, когда смогут неприятно удивить оккупантов, заставив их бояться каждой кочки, каждого куста, каждого дерева на родной земле…
Штудируя в далеком будущем информацию о боях на Лужском рубеже, Кобрин по намертво въевшейся привычке обращал внимание не только на сугубо исторические сведения, но и на, скажем так, "сопутствующие". Началось это, пожалуй, еще с тех пор, когда он хотел найти своего пропавшего без вести предка. Или хотя бы точное место его гибели. Потому, работая с архивами Минобороны, Сергей и просматривал более чем многочисленные файлы, касающиеся работы военных археологов, что отыскивали останки незахороненных советских бойцов и пытались их опознать. Погибших на трехсот-километровом фронте бойцов РККА было много, очень много. Как, впрочем, и гитлеровских солдат, чьи почерневшие кости и изъеденные ржой личные жетоны – сказывалась влажная почва – попадались в руки тех самых легендарных "поисковиков" древности ничуть не реже, чем останки советских воинов. Но сейчас, получая сведения с передовой, комдив мог с абсолютной уверенностью сказать, что ТЕПЕРЬ в заполненных мутной болотной водой раскопах куда как чаще будут встречаться кости именно солдат Вермахта. Несравнимо чаще, поскольку соотношение потерь складывалось отнюдь не в пользу фашистских вояк. Особенно, памятуя его собственные слова, впервые прозвучавшие еще там, на западной границе, неподалеку от Граево, в первые сутки великой войны: "в моем батальоне пропавших без вести не будет". И неважно, что нынче под его командованием вовсе не батальон и даже не бригада, а целая дивизия. Приказ бывшего комбата 239-го СП оставался прежним: всех погибших учитывать строжайшим образом…