- Ладно, - швыряя шпагу мне под ноги, устало сказал Разумовский. - Твоя взяла.
- Постараюсь сделать для тебя облегчение участи…
- Не для меня, для нее!
Елизавета Петровна, о которой так трогательно заботился Алексей, ждала меня при полном параде. Забавно, но новые веяния в моде она с удовольствием примерила на себя. Длинное шелковое платье с оборками на подоле, без всяких признаков корсета, с зауженной талией и впечатляющим вырезом, открывающим груди. Наверняка лифчик присутствует, уж больно они неестественно поднятыми смотрятся. Вряд ли ее прелести изменились в лучшую сторону за прошедшие годы.
По мне, жутко напоминает платья из фильмов про канун Первой мировой войны. И ведь я ей точно ничего такого не рисовал. Вкус имеется.
В целом очень приятная картинка. Не зря ее называли одной из первейших русских красавиц. С худыми манекенщицами из двадцать первого века ничего общего. Что называется, в теле, но без излишеств. Говорят, и мамаша ее была похожей комплекции. Где-нибудь в виде крестьянки на поле была бы на своем месте и пользовалась у мужиков повышенным спросом еще долгие годы.
- Чем обязана столь странному визиту? - осведомилась возмущенным тоном.
Что-что, а самообладание на высоком уровне.
- Все подданные, в том числе и цесаревна Елизавета, - отвечаю скучным голосом, - присягали на кресте и Евангелии в верности Анне Карловне как правительнице Империи Российской. Нарушение обязательства есть государственная измена и карается по всей строгости.
- И что же я совершила?
- Шведский посол Нолькен в обмен на обещание согласиться на "все меры, которые его величество и королевство Шведское сочтут уместным принять для этой цели" обещал помочь деньгами, нужными для организации мятежа в столице. Фредерик I начинает войну против России, его войско наступает на Петербург и тем самым облегчает переворот в твою пользу.
- У нас в России, - с отчетливым ударением и ясно слышимым гневом восклицает, - не принято обвинять без наличия доказательств.
- А за тем дело не станет. Доподлинно известно: камер-юнкер служил посланником, дав понять, что принцесса, возвращаясь сегодня в Петербург около восьми часов, будет приятно удивлена, если представится случай встретить ее по дороге. Лестока неоднократно приглашали в дом к послу шведскому, и он носил письма. Еще были десять тысяч рублей, переданные через посредника на подкуп гвардейцев. Когда их вздернут на дыбу, думаешь, запираться станут? Тем более Нолькен имел дурь отписать домой помимо всего хода ваших бесед резюме: Елизавета обещала "не только отблагодарить короля и королевство Шведское за все издержки этого предприятия".
Сидит, слушает с нахмуренным лбом. Интересно, что предъявить смогу.
- А еще специально написанный для распространения в России манифест шведского командующего провозглашает… - Извлекаю выписанное на бумажку из расшифровки. - "Я, Карл Емилий Левенгаупт, граф, объявляю всем и каждому сословию достохвальной русской нации, что королевская шведская армия вступила в русские пределы не для чего иного, как для получения, при помощи Всевышнего, удовлетворения шведской короны за многочисленные неправды, ей причиненные иностранными министрами, которые господствовали над Россиею в прежние годы, также потребную для шведов безопасность на будущее время, а вместе с тем чтобы освободить русский народ от несносного ига и жестокостей, с которыми означенные министры для собственных своих видов притесняли с давнего времени русских подданных, чрез что многие потеряли собственность или лишались жизни от жестоких уголовных наказаний… избавить достохвальную русскую нацию для ее же собственной безопасности от тяжелого чужеземного притеснения и бесчеловечной тирании".
- И что с того? Где про меня хоть слово?
- Юлленборг предложил, чтобы в случае неудачи готовилась бежать в пределы Швеции, "когда наступит момент нанесения решительного удара", дабы потом с обозом оккупационной армии вступить в Санкт-Петербург.
- Пусть Юлленборги и Нолькены говорят и пишут что хотят, не существует подписанных мной обещаний!
Ей бы еще звонок к адвокату потребовать и санкции на арест. Молодец, хорошо защищается. Только у нас нынче еще не правовое демократическое государство, а обычная неконституционная монархия. Высшая инстанция приказала, вариантов нет. Веры тебе ни на грош.
- Да кому они требуются, - говорю с досадой. - Достаточно уже известного, чтобы отправить на плаху, а примется Ушаков с пристрастием разбираться, не один Лесток, а начиная с Никиты Трубецкого, - глаза Елизаветы расширились, такого она не ожидала, - запоют сообщники соловьями. Знаешь, что противнее всего? Готовность заплатить шведам полученными твоим отцом землями по Ништадтскому миру. За свое непомерное честолюбие готова отдать не просто земли, сотни тысяч жизней и мечту Великого Петра.
- Ты, Миша, будто амбиций и тщеславия лишен.
- И я не ангел, но то же твоя страна, раз на трон замахнулась. Как раздавать территории? Хуже любого предательства.
- А кто сказал, отдала бы? Ничего я не подписывала!
- О! То есть с самого начала собиралась кинуть благодетелей. Они тебе деньги и помощь военную, а ты им фигу!
- Не говорила я такого!
- И не надо. И так понятно. Снимаю свое возмущение по поводу наследства Петрова. Ты хитрее, чем полагал. Или посоветовал кто?
- А ведь могло все быть иначе, не появись Алеша. Случай. Ты бы при мне остался и первый за Елизавету Петровну бы стал. Так еще не поздно! Будь со мной, и все изменится. Все получишь!
Поздно, подумалось. Слишком много времени прошло, и не вижу причин менять сторону. Тем более подобного рода обещания - прах и тлен. Сейчас и корону предложит, а затем сам на Камчатку отправлюсь. Кому приятно видеть рядом свидетеля слабости и поражения.
- Наверное, так могло произойти, - отвечаю вслух, - но не Разумовский, так еще кто меня сменил бы в твоей постели.
Он ведь не один был, кто же того не знает.
- Ну, Анна тоже не скучает одна, есть кому заменить любовника, пусть и женского пола.
- Еще и клевета на царствующую особу, - говорю с тяжелым вздохом. - Хотя куда уж больше. Вставай, и пойдем.
- Куда? - упавшим голосом спросила Елизавета.
- Для начала в Шлиссельбургскую крепость, в соседнюю камеру с Бироном. Ну да теперь скоро с семьей в ссылку отправится, места освобождать для новых узников потребуется.
- А он ведь тоже злоумышлял на власть, а не на плаху, в ссылку. А куда?
- В Астрахань с семьей, под надзор, - охотно делюсь.
Ну что поделать, раз Анна у нас такая вся из себя гуманистка. Даже врагов по-христиански почти прощает. По мне, лучше бы промолчала насчет здоровья Елизаветы Петровны, тогда можно было бы случайно с лестницы уронить вниз головой. Нет человека - нет проблемы. А пока дщерь Петрова жива, неприятности не закончились. Видать, знает меня не хуже себя, сразу приказала не трогать. Неужели нечто такое когда-то говорил, а у нее в памяти отложилось? Не помню…
- И чем я хуже?
- Не станешь запираться, все как на духу выложишь, по старому знакомству замолвлю слово.
- Обещаешь? - недоверчиво спрашивает.
Натурально с Анной общалась достаточно, чтобы все соображать про реакцию и как себя поведет. А боязно. Сама решилась на переворот, почему та не сумеет отправить на эшафот? Со злости, от обиды, в гневе. Лишняя страховка не помешает. Эх, красавица, и чего тебя Анна Иоанновна замуж за немецкого герцога не выдала? А то за французского. Пусть и не на золоте, однако сытно едала бы до конца дней и развлекалась. Не дано нам знать, где найдем, а где потеряем. И к лучшему.
- Не я буду приговор выносить, но повлиять постараюсь.
Но тебя рядом ни при каких условиях не оставлю. В Пелым, Березово или Нерчинск, в острог-одиночку, и при попытке освобождения охрана имеет право прикончить на месте. И никак иначе. Понадобится - силком заставлю царицу инструкцию написать. Вплоть до обещания отставки. Живая Елизавета Петровна - вечная угроза династии и доказала то реальными действиями. И ребенок от нее тоже. Даже не монастырь, Евдокия Лопухина и там умудрилась родить, по слухам. Пришло время показать, кто в доме хозяин. А сделать это можно, только отказавшись от роли "доброй женщины" и выступив во всей силе самодержавной государыни. В одиночку, до смерти!
Арестованных требовалось колоть срочно. Поэтому в процессе допросов помимо людей Ушакова поучаствовал еще полицмейстер Санкт-Петербурга Яков Петрович Шаховской. Доверие к главе Тайной канцелярии пропало напрочь, когда на показаниях всплыло имя личного адъютанта Ушакова. Очень похоже, если и не знал в подробностях, мог догадываться о происходящем. Сидел и ждал, чем закончится история. Пока никто "слово и дело" не кричит, его хата с краю. Генерал-прокурора Трубецкого привлекать к следствию поостерегся. Убитому сержанту Трубецкому, тому самому, приходился дальним родственником. Здесь все повязаны помимо лично Ломоносова, и приходится учитывать при любом раскладе семейные связи.
А князь Шаховской крайне заинтересован показать свои достоинства в лучшем виде. Еще недавно уверенно творил карьеру под руководством Бирона, показал себя умелым администратором и ничем особенным себя не скомпрометировал. Потому до поры оставался на прежней должности, как и большинство чиновников. Позже многих из них планировалось перевести на иную должность и проверить реакцию. Шаховскому светила должность обер-прокурора Священного Синода. На духовные дела у меня давний нехороший прицел, и требовался подходящий человек. С тамошней коррупцией и небрежным ведением дел, упорным нежеланием нести образование в массы требовалось что-то делать всерьез.