Председатель "Зари гумунизма" был без шапки; волосы, прилизанные дождем на затылке, кудрявились по бокам.
- Гравию! - воскликнул он, наклоняясь и недоверчиво ее разглядывая. - А экскаватор? Я лопатой, что ли, сыпать буду?
Александра Васильевна с отвращением почуяла ядовитый запах перегара.
- Какой экскаватор?! - Твердунина в ярости сделала попытку выбраться наружу, но вовремя остановилась, замарав только самые носы ботинок. Твой-то экскаватор где?
- Эва! - Глинозубов презрительно усмехнулся, словно разговаривал с несмышленым ребенком. - Мой-то экскаватор еще весной в силосную яму завалился…
Александра Васильевна онемела. Приняв ее молчание за естественную паузу, Глинозубов ухмыльнулся.
- А я гляжу - никак ваша "Волга"! Ну, думаю, приехали… Генке толкую: гляди, никак Твердунина сидит! А он: нет, у Твердуниной серенькая. Какая серенькая?! Самая что ни на есть белая! Я ему и говорю: ну, говорю, если это Твердунина, ждать мне седьмого выговора! А он…
- То есть как завалился?! - полыхнула вдруг Твердунина, стремительно высовываясь из машины, будто собака из конуры; она бы и вывалилась, если б не поручень, за который успела схватиться. - Гумунизм выходит!.. нам полмира!.. кормить!.. отстраивать!.. А у тебя экскаватор завалился?! Да за такое не выговор! Билет на стол положишь! С председателей полетишь к чертовой матери!
- Ах, билет! - ответно взъярился Глинозубов, отшатываясь.
- Сядешь ко всем чертям за развал хозяйства! - крикнула она.
- Ах, за развал! - отозвался он, сжав кулаки и едва не скрипя зубами.
- За удои! За падеж! - перед этим Александра Васильевна несколько утянулась, а теперь опять бросилась.
Глинозубов снова отшатнулся.
- Топора в руках давно не держал? Подержишь!
- Ах, топора! - Глинозубов попятился, прижал кулаки к груди и закричал, по-волчьи поднимая мокрое лицо к низкому ненастному небу: - Отвечу! За все отвечу! А за это кто ответит?! - Он широко махнул рукой, описав круг. - За это кто ответит?! За жизнь мою бессмысленную кто ответит?!
- Таким в гумрати не место! - бессвязно выкрикивала Твердунина, с гадючьей стремительностью высовываясь из кабины. - Таким знаешь где место?! Каленой метлой таких к дьяволу! Я на тебя сейчас Клопенку! В бараке сгниешь!..
- Ах, Клопенку?! - Глинозубов отвернулся и завопил в сторону трактора: - Все! Хватит! Наслушался! Кто за жизнь мою ответит?! Пусть сидят тут до ночи! Не отцепляй! Не отцепляй, кому говорю!
Тракторист, возившийся у тракторного форкопа, распрямился.
- Молоко сдавать! Поехали! Нечего тут середь дороги разговаривать!
- На бюро! - вслед ему кричала Твердунина. - На бюро поговорим! Ты еще попомнишь! Вот чтоб мне провалиться - Клопенко с тобой разбираться будет!
- Да вы что, Александра Васильевна! - Витюша испуганно глядел то на Твердунину, то в спину шагающего по глубокой грязи Глинозубова. - Прикажите ему, пусть вытащит! Что ж мы тут! Чего нам ждать-то?! Прикажите!
Тяжело дыша, Твердунина откинулась на спинку сидения и закрыла глаза. Губы ее были непреклонно поджаты.
- Кириллыч! - заголосил Витюша в окно. - Не бросай ты нас ради бога! Дерни хоть до околицы, я уж там выберусь!
- А мне тут с вами недосуг! - ответил Глинозубов, сделав такое телодвижение, будто должен был пуститься вприсядку. - У меня молоко скиснет! Я-то за все отвечу, что мне!..
- Кириллыч! - Витюша брезгливо спустил ноги в грязь и зашлепал к нему, погружаясь выше щиколоток. - Дерни ты ради Христа, что тебе стоит! Ну, пошумели немного, так что ж нам тут теперь, ночевать, что ли! А, Кириллыч!..
- Дерни! - Глинозубов снова глумливым плясовым движением развел руками. - Теперь вот на тебе - дерни! А комбикорма нет! А косилок - нет! Знай только орать, что Глинозубов ответит! Клопенкой меня пугает! Пугай, пугай! Глинозубов-то ответит! А вот вы тут посидите пока! Может, найдется добрая душа - вы-ы-ы-ытащит!..
- Да на тебе креста, что ли, нет, Кириллыч! - чуть не плача, взывал Витюша. - Как можно! Живые люди же!
- На мне-то креста нет? - удивился Глинозубов. - На!
Он раздернул ворот телогрейки, расстегнул рубаху.
- Видел? Нет, ты скажи: видел?!
Витюша немо мотал головой. Дождь намочил волосы, вода стекала по лицу.
- А теперь пойди у нее посмотри: есть на ней крест? - спросил Глинозубов, понижая голос. - На ней-то вместо креста лягушачья лапка, понял? На ней вместо креста кикимора болотная зеленой жижей кукиш рисовала… да что я тут с тобой!..
Он задрал ногу и поставил на гусеницу. Сапог был облеплен комом глины.
- Кириллыч! - возопил Витюша, молитвенно поднимая руки.
- Я уж сорок лет Кириллыч! Давай, поехали!
Вытирая руки и ухмыляясь, тракторист забрался в кабину. Глинозубов умостился рядом. Трактор заревел, дернул, поволок бочку, переваливающуюся по ямам. Страшно грохоча и чавкая, проехал мимо машины, - но неожиданно дернулся и встал.
- Последний раз! - заорал Глинозубов, снова распахивая дверцу. - Вот чтобы сдохнуть мне на этом месте!
- Кириллыч! - заблажил Витюша. - Я же знал! Сейчас, сейчас!..
Бормоча и оскальзываясь, он обежал машину, потащил из багажника трос.
- Да куда ты тянешь, как я тебя тут разворачивать буду! За задницу цепляй! Ничего - раком проедешься!
Витюша повалился на сиденье, тракторист дернул рычаг, и "Волга" поползла назад - мягко, будто ватрушка в киселе.
Александра Васильевна смотрела в стекло, на дорогу, отступающую перед глазами, на удаляющуюся опушку леса, на лужи, по которым хлестал серый дождь, на низкое темное небо - и выражение непреклонности не покидало ее лица.
Маскав, четверг. Настя
Найденов повернул ключ и открыл дверь.
В прихожей пахло гречневой кашей.
Этот запах въелся в жизнь, как въедается грязь в потрескавшиеся от работы руки. Он сам же и разъяснял Настене когда-то: гречка универсальна: во-первых, вкусна, во-вторых - содержит полный набор элементов и витаминов, необходимых организму; кроме того, она необыкновенно дешева; поэтому если ты ограничен в средствах, если тебе не везет и ты не можешь найти постоянной работы, нет ничего более разумного, чем приналечь на гречку - будешь сыт, здоров, а в конце концов, возможно, и разбогатеешь.
Настя оказалась рачительной и экономной хозяйкой - гречка в доме не переводилась. Два дня из трех, открывая вечером дверь, Найденов улыбался и говорил: "Ого! Гречневая каша! Здорово!.." Прошло семь лет, и теперь он боялся, что когда-нибудь ему не хватит сил на улыбку при этой фразе, да и на саму фразу не хватит сил, и тогда он буркнет, заведомо ненавидя себя: "Опять эта проклятая гречка? Бог ты мой, как надоело!" И если у Настены к тому моменту останется больше мужества, чем у него, она отшутится и достанет какую-нибудь вкусную заначку, сберегаемую к Майским или ко дню Великого Слияния, - селедку, банку сгущенки, пакетик сушеной дыни; а если нет подбоченится и спросит неприязненно: "А ты заработал на что-нибудь другое?" Когда он видел эту сцену во сне, то просыпался в холодном ужасе.
- Ого! Гречка! - сказал Найденов, улыбаясь, чтобы согнать с лица гримасу отчаяния. - Здорово!
Он уже решил, что ничего не скажет, а просто улизнет на время под каким-нибудь простым предлогом; но увидел ее радостное лицо, почувствовал прикосновение теплых шероховатых губ - и понял, что все равно не сможет соврать как следует.
- В общем, я нашел билет, - с некоторым вызовом сказал он. - Слышишь?
- Что, милый? - Настя повернулась от плиты. - Какой билет?
- Вот.
Она вытерла руки о фартук.
- Ну и что? - Пожала плечами. - Старый билет кисмет-лотереи. Я такие сто раз видела.
- Это где же?
- Зачем он тебе? - спросила она, неприязненно крутя в пальцах посверкивающий пластикатовый прямоугольник. - Он что, действительный?
Найденов хмуро кивнул.
Настя положила билет на стол и присела рядом.
- А сколько стоит?
- Триста таньга. Вообрази. Но сдать нельзя. К сожалению.
- Почему?
- А черт их знает. Жулики. Говорят - нельзя. Вчера можно было… за сутки можно. А сейчас нельзя.
- И что тогда?
- Не знаю.
- Но ты же не…
- Подожди, - сказал Найденов. - Подожди. Дай я тебя поцелую.
- Ты туда все равно не пойдешь, - сказала Настя. - Вот смешной. Как будто я тебя пущу. Это просто курам на… - он все-таки попытался ее поцеловать, но она, отдернувшись, упрямо закончила: - …на смех курам это все! Правда? Ты же не пойдешь?
Найденов молчал.
- Красивый, - вздохнула Настя, снова беря билет в руки. - Блестит. Она встала и двинулась вокруг стола, поворачивая радужное зеркальце билета так, чтобы зайчик плясал по всей комнате. - Красивый. Дорогой. Жалко, сдать нельзя. А раз сдать нельзя…
Найденов прыгнул, успел схватить за руку у самой форточки.
- Ты что!
- Дай, гад! - впилась ногтями в ладонь. - Дай!
Возмущенно сопя, он сунул билет в карман.
- И не надо, вообще… потому что…
- Дурак, - сухо сказала Настя. - Ты мне больно сделал. Ну и пожалуйста. Подавись своим билетиком. Ты все равно туда не пойдешь.
Поджав губы, она со стуком поставила на стол тарелку.
- Да ладно тебе, - примирительно сказал Найденов. - Я же не сказал, что пойду.
- Не пойдешь?
- Не знаю… Не решил еще.
- Ты что - совсем?! - Настя покрутила пальцем у виска. - Ты думаешь, что говоришь?! Ты обо мне подумал?
Найденов поднялся, выдвинул ящик стола, взял ложку, с таким же стуком положил возле тарелки и снова сел.
- Лешенька, милый! - Настя обняла его сзади. - Ты не пойдешь никуда, правда?