При внимательном рассмотрении Новгород, который все считают крепостью, оказался настоящей Венецией, пронизанной тут и там водными артериями. Волхов, Вишера, Веряшка, Мета, Вишерка, Пестова, Малына, Дерега, Вищера - все они протекали если не через самый город, то петляли по его многочисленным слободам. Шутка ли сказать, почти сорок тысяч населения! Великий город раскинулся далеко, далеко в стороны от крепостных стен. И если в какой-нибудь слободке не имелось своей реки - к ней обязательно тянулся укрепленный дубовыми сваями канал, к берегу которого могла швартоваться, как к причалу, довольно большая и тяжело нагруженная ладья.
Здесь вообще все протоки напоминали один сплошной причал - со стоящими неподалеку амбарами для товаров, с толстыми сходнями, дожидающимися весны возле крепких причальных быков. Примерно половина мест была уже занята: вмерзшие в лед корабли спали, вспоминая летние походы, бесконечные реки и морские шторма. Суденышки помельче были вытащены от греха на берег и, перевернутые брюхом кверху, отдыхали, напоминая затаившихся доисторических ящеров с выпирающими из спины толстыми хребтами.
Корабельная слобода располагалась на восточной стороне, по берегам и каналам Вишеры. Сама река еще была покрыта льдом, но работа у мастеров вовсю кипела. Поскидывав душегрейки на груды белых, едко пахнущих опилок, в подпоясанных веревками полотняных рубахах и таких же легких штанах, они стучали молотками, вырезали что-то топорами и стамесками, распаривали в длинных лотках доски, чтобы потом по месту изогнуть их на ребрах корпуса, нашивали палубы. Наверху еще только вставляли в пазы поперечные балки, просвечивало солнце сквозь будущие надстройки - а внизу вертлявые мальчишки уже смолили днище, макая в котлы с булькающим желтым варевом вместо кисточек длинные мочала.
Полусонный Лучемир, почуяв знакомые запахи, встрепенулся, сполз с седла, зачем-то снял шапку, сунул ее за пазуху и засеменил к судну, прищурившись и выставив вперед голову.
- Кто тут хозяин? - громко поинтересовался Василий Ярославович. - Это купца Ильи, сына Рассохина, мастерская?
- Она самая, - остановившись, отер лоб один из мастеров. - Кликнуть хозяина али так любопытствуете?
- Сказывали, ушкуи у него на продажу имеются?
- Как же, боярин, есть корабли. Вот этот ушкуй, мыслю, аккурат к половодью закончим. А вон слева, за навесом с досками, там ужо мачту подымают, оснастку натягивают. Почитай, хоть завтра спускать можно, коли вода будет.
- Не бери, княже, этой поделки, - неожиданно хлопнул по борту Лучемир. - Гнилое корыто, не станет оно долго ходить.
- Да ты чего несешь, старый пень! - в голос возмутились мастера, трое из которых, отложив работу, попрыгали с бортов вниз. - Как это ходить не станет! Работа чистая, никаких огрехов! А ну, иди отсюда, пердун хромой!
- Звияга, коней прими. - Андрей спешился и зашагал к старику, остро жалея, что не прихватил сабли. С тремя ремесленниками кистенем и ножами он еще управится, но коли остальные на выручку кинутся - забьют вместе с дедом. Пахом и боярин, считай, тоже безоружные, не помогут.
Между тем вид у корабельщиков был очень даже серьезный.
- Ты чего работу хаешь, нищета юродивая?! Ты хоть лодку простую сам сшивал?
- Я и яйца ни одного не снес, - хмыкнул старик, приглаживая пятерней белые волосы, - однако же свежее от тухлого отличаю на раз. Гляньте, доски у вас не пиленые, а рубленые. Оттого и стыков ни одного плотного быть не может. Древесина недосушенная и в смоле не варена, сверху по сырому мажете. Нечто такая в воде не загниет?
- Да ты чего несешь, хрыч старый?! Нечто зимнюю древесину сушат? Она и так сухая, как солома весной! И доски у нас отменные, от артели пильщиков Дубовицких - слыхал про таких?
- А что мне Дубовицкие ваши, коли доски рубленые? Нечто я такого и не увижу. А дерево, хоть бы и зимнее, а сезон вылежать должно. Иначе просмолки не примет. Как же ты сырое намочишь? Вымачивать токмо сухое можно. Оттого и мажете вы, что доски не мочатся, да?
- Чего там мочить, деревенщина?! - Мастера раскраснелись, словно в жаркий полдень, и размахивали молотками и топорами, однако кормчего пока не били. - Нечто ты топить его собрался - со всех сторон смолить? На дне тебе ни одна смола не поможет! И внахлест доски идут, внахлест, сам смотри! Почто тебе края щупать?
- Смола до сердцевины дерево пропитать должна, до сердцевины… - продолжал гнуть свое Лучемир. - Коли со всех сторон смола, то и бояться нечего. А ну, черпнем воды в море? И чего, через год до дыр днище прогниет?
- Коли на таком судне моря черпнешь, тебе не о днище, а о душе думать придется. То же тебе не чалка, то ушкуй морской, кикимора ты бестолковая. Тут, коли трюмы заливает, стало быть, совсем беда, поломали волны.
Боярин кашлянул, качнул головой в сторону ворот. Дескать, забери его, Андрей, пока совсем старый с хозяевами не рассорил, и князь обнял седого кормчего за плечи:
- Это хорошо, Лучемир. Я вижу, ты в своем деле дока.
- Нельзя на этой недоделке плавать, княже, - повернулся к нему холоп. - Никак нельзя. Я на нее и ногой не ступлю, Юрий Семенович, так и знай. Что хошь со мной делай, а не ступлю! Это ж утопиться проще.
- Я не князь Друцкий, я князь Андрей, - напомнил Зверев.
- Ась? - Лучемир откинул голову и прищурился изо всех сил.
- Да он еще и слепой! - с радостью расхохотались мастера.
- Идем… - Андрей повел кормчего к воротам. Звияга двинулся следом, ведя в поводу лошадей.
- Да что же это творится, княже! - продолжал возмущаться на улице Лучемир. - Совсем молодежь обленилась, работать не хочет, правил дедовских не блюдет.
- А может быть, это новые технологии такие, - предположил Зверев. - Более совершенная смесь, специальные присадки. Благодаря им дерево быстрее пропитывается, и его нигде варить не нужно.
- Скажешь тоже, Юрий Семенович, - не поверил старик. - Нечто можно зелье придумать, чтобы лучше дедовского, не один век проверенного, было?
- Я не Юрий Семенович, я князь Андрей Сакульский, - покачал головой Зверев. - Неужели не помнишь, что тебе князь Друцкий в усадьбе сказывал? До того, как сюда мы поехали?
- А как же, княже, помню! - обиделся Лучемир. - Сказывал, что новому князю послужить надобно, пока он на ноги не встал. Я хоть и не мальчик, а памятью не обижен, все до последнего словечка за всю жизнь помню.
Из ворот выехал Василий Ярославович, натянул поводья:
- Девятнадцать гривен. Правда, я не торговался.
- Девятнадцать… - Андрей прикрыл глаза, мысленно пересчитывая талеры в рубли. Первая валюта - это двадцать восемь граммов серебра, вторая - двести четыре грамма. Значит, девятнадцать на двести - это чуть меньше четырех кило. Разделить на тридцать - около ста двадцати талеров.
- Сто сорок талеров, - выдал свой вариант Василий Ярославович.
- Я на это корыто не сяду! - упрямо повторил Лучемир. - Оно потонет в первом же шторме. Али года через три, коли токмо по рекам плавать.
- Здесь, почитай, вся улица корабли сшивает, - сказал боярин. - Отчего бы и к соседям не заглянуть? Может, еще у кого ушкуй готовый окажется. Опосля можно выше по течению, в другую слободу смотаться. Али за Волхов, на Веряшку поскакать. Там еще слобода корабельщиков появилась.
- Давай съездим, отец, - пожал плечами Андрей. - Пока ледоход не кончится, нам все равно корабль не понадобится. А он еще даже не начинался.
Однако удача отвернулась от путников. Они заезжали на один стапель, на другой, на третий - но морских ушкуев не строили почти нигде. Ладьи, струги, чалы, умы, паромы, барки, моринки, насады, коломенки, дощаники, неводники, сотники, однодеревки, кабасы, каюки, устюжны, ужевки, белозерки, заводни, паузки, - пожалуйста. А ушкуи - только на паре верфей, и то небольшие, пятидесятиметровые, плоскодонные, речные, на которых еще во времена так называемого монгольского ига новгородцы Золотую Орду грабили. В некоторых дворах Лучемир с порога начинал ругаться, в некоторых - угрюмо молчал. Видимо, в его устах это была высшая форма похвалы. Пришлось перебираться за реку, в ближнюю слободу - и там на первом же стапеле увидели практически готовый морской ушкуй: Андрей сразу узнал знакомые очертания кормовой и носовой надстроек.
- Ну, старый, - вздохнул он, - чего скажешь?
Лучемир слез с седла, побродил вокруг судна, недовольно нахохлился:
- А че тут молвить, Юрий Семенович? Зараз видно, ровные доски, без зарубок. Дно не смоленое, а борта ровно лаковые, дерево напиталось, что хомяк перед зимовкой. Как сшито, не ведаю, но готовились со всем тщанием.
- Наконец-то, - перевел дух князь Сакульский и громко поинтересовался: - Много еще работы осталось, мужики? Когда на воду спустить сможете?
- А тебе зачем, мил человек? - ответил кто-то из-за борта. - Как готово будет, так и поплывет, родимый.
- А я, может, прицениться хочу. Хорошему кораблю хороший хозяин нужен. Как раз как я.
- Да есть уже хороший хозяин. Кто же, мил человек, за такую работу без задатка возьмется? Любовод Серый, купец с Федоровского ручья, сие судно запросил. Через день проверять является… Ой!
Над бортом появилась взлохмаченная голова и тут же с испуганным возгласом исчезла: мастеровой понял, что разговаривал не со случайным прохожим, а с родовитым боярином. А такой за панибратство и плетью угостит со всем удовольствием.