Отец, если будет время, то напиши хоть пару слов, это для меня самая большая радость, потому что без тебя ужасно соскучился.
Твой Вася. 4.III.41 г.".
Глава 2 Комэск
СССР, Калининская область, район деревни Семкина Горушка. 5 марта 1943 года.
Мыслей не было. Вообще.
Пропали куда-то.
Даже чувства угасли, словно их задуло, как свечки.
Быков не верещал: "Где я?! Что со мной?", не гадал, не рефлексировал.
Он действовал на автомате, будто робот какой.
Ручку на себя…
"Як" взревел, набирая высоту.
"Фоккер" в это время входил в пике, валясь с "горки" и посылая очереди туда, где должен был оказаться верткий самолет "ивана". А вот хрен…
Ребята в Афгане звали его "ганфайтером", как тех стрелков на Диком Западе, что лихо обращались с "кольтом". Так и он.
Великолепная координация движений, быстрота реакции, холодный и точный расчет – это в нем от папы с мамой.
Промахов не дождетесь!
"Колорад" сбросил рычажок-предохранитель и вжал гашетку. Самолет сотрясся, вспарывая серо-голубое брюхо "Фокке-Вульфа" очередью снарядов и пуль.
Есть!
Немецкий истребитель перевернулся, показывая серо-зелено-бурую "спину", да так и крутился, ввинчиваясь в воздух, пока не забурился в землю, пятнистую от не растаявшего снега.
Прах к праху. Аминь.
Быков глянул в зеркальце, прицепленное к козырьку фонаря. Сзади его догонял еще один "фоккер", а в стороне летело звено "Яков".
Наши!
– Коля, где командир? – пробилось в наушниках сквозь треск и шипение помех.
– Хер его знает!
– Командира зажали! – крикнул третий голос.
– Идем вверх на семьдесят! – пробасил первый.
"Это я, что ли, командир?" – подумал Григорий с холодным безразличием, словно вчуже.
Ну, нехай себе командир…
– Ваня, наверх! Будете нас прикрывать. Шульженко, атакуем! Ведомые, смотрим в оба!
– Андрей, отходи со снижением на девяносто! На девяносто снижайся!
– Серега, ты, давай, набирай. Володька, оттянись при атаке.
Набирая высоту, "Колорад" вошел в вираж.
Немец пустил за ним вдогонку очереди из курсовых.
Мимо.
"Як" пропустил трассы за собой, резко ушел в сторону и вниз, резанув очередью по размазанному силуэту "фоккера".
Попал!
Немец пыхнул огнем, мгновенно укутавшись пламенем – видать, снарядики бензобак разворотили.
Аминь, как говорится…
Пара вражеских истребителей уклонилась, уйдя к земле, и разделилась.
Быков за двумя зайцами гоняться не стал – довернул, взял в прицел того, что летел справа, и вжал гашетку.
Остро запахло порохом.
Шнуры очередей сплелись на крыле "фоккера", подрывая боезапас крыльевой пушки.
Полыхнуло здорово, отрывая плоскость напрочь.
Однокрылый "Фокке-Вульф" закувыркался и врезался в бурую плешь луга с наметами серого снега.
Готов.
– Командир третьего завалил!
– Вижу… Вовка, становись от меня слева. Идем на девяносто с набором.
– Противник слева, с превышением!
– Идем в наборе. Шульженко, прикрой! Атакую!
Далеко в стороне завиднелись странные изломанные силуэты – сильно растянутые по горизонтали буквы "W" с культяпками понизу.
"Лаптежники"! Пикировщики "Юнкерс" анфас.
А мы вам в профиль…
Пара "Яков" атаковала "лаптежников" чуть ли не на перпендикулярных курсах.
– Аркаша! На тебе атака. Отбиваю.
Вспухла пара-другая дымных шапок от разрывов, рыжие кляксы от тридцатисемимиллиметровок расплылись наискосок.
– Группа, набираем высоту. Ведомые, чуть оттянитесь и тоже бейте! Атакуем все!
"Ju-87" поспешно ушли в разворот, от греха подальше, но пушки оказались быстрее – тот из "Юнкерсов", что летел левее, задымил чадно, потянул к земле, да и взорвался на окраине какой-то деревушки.
Правый "лапотник" поспешно улепетывал, держа к юго-западу.
– Командир! – пробился уже знакомый – сердитый – бас.
– Я! – разлепил губы Быков, замирая.
– Ты чего ведомого бросил?
– Виноват, – буркнул "Колорад" и похолодел: это был не его голос.
– Ладно! – толкнулось в уши. – Отходим.
– Есть.
Нарезав пару кругов, эскадрилья "Яков" повернула к востоку.
До дому.
Быков едва дождался своей очереди на посадку, а когда "Як" прокатился по бурой траве, притираясь к полосе на все три точки, и лопасти замерли, он торопливо полез в карман кожаного реглана. Та-ак…
"Удостоверение личности начальствующего состава РККА".
"И кто я?.."
"Предъявитель сего Василий Иосифович Сталин, полковник, командир 32-го гвардейского истребительного авиационного полка" – значилось в документе.
"Колорад" очень медленно, очень аккуратно закрыл удостоверение офицера, спрятал и лишь потом снял шлемофон, чтобы лучше рассмотреть свое лицо в зеркальце.
Это было не его лицо.
На Быкова смотрел Василий Сталин, баловень судьбы, сын вождя.
– Попаданец? – фыркнул Григорий.
Дурость какая…
Тут его окатило – нет, не страхом, не отчаянием, а раздражением.
Произошедшее с ним Григорий воспринял, как непристойный, срамной розыгрыш, а то, что все по правде, как раз и бесило.
Что попал, то попал, усмехнулся он.
Как это в книжках про "наших там" зовется?
Перенос сознания? Или этой… как бишь ее… психоматрицы? Ладно, разберемся.
По крайней мере и позитивчик имеется в его попаданстве. Организм-то молодой! Глаза зоркие…
Быкова передернуло.
Касаться языком чужих зубов, ощущать чужую слюну во рту было противно.
Стоп.
Григорий поднял свои руки. Быстро содрал перчатки с крагами, внимательно рассмотрел ладони, перевернул…
Да его это руки!
Вон, на указательном пальце белый, едва приметный шрамик – это он в детстве порезался.
А вот родинка на суставе. И тот самый заусенец, что он вчера состричь не удосужился…
Татушка!
Быков стремительно расстегнул куртку и гимнастерку.
Чуть не порвал, оголяя плечо.
Скосил глаза.
Бледно-коричневое изображение орла наличествовало. Проступало размыто, но проступало.
Григорий хмыкнул довольно, успокаиваясь.
Эту наколку ему сделали в Таиланде, на пляже Паттайи.
Там постоянно бродили местные, кутаясь от солнца, даже перчатки надевали (загар считался приметой черни).
Поделки всякие впаривали, рубины фальшивые, кукурузу вареную и рыбу жареную. Педикюр предлагали или наколку сделать.
Он тогда подвыпивши был, вот и согласился.
Роскошный орелик получился, за сотню бат сторговались…
Так могла ли быть у Василия Сталина такая же тату?
Нет, конечно.
Значит, он не только ментально переместился, но и телесно чуток?
Быков сразу повеселел.
Ну, коли так, можно и в пространстве-времени определиться. Командиром полка Сталин заделался вроде как в феврале 43-го. Сейчас, пожалуй, весна – март или апрель.
Стало быть, воюют они на Калининском фронте, а этот аэродром – Заборовье, к западу от Осташкова.
Уже что-то…
Сдвинув плексигласовый фонарь, Григорий стал выбираться и похолодел.
Парашюта не было.
Полковник Сталин летал без него.
Нельзя было сыну вождя, ежели собьют, в плен угодить…
Тяжело спрыгнув на землю, Быков кивнул подбежавшему технарю и пошел навстречу капитану Долгушину, командиру 1-й эскадрильи.
Быков усмехнулся: спасибо продюсеру!
На съемках он целый альбом перелистал со старыми фотками.
И этот губастый военлет, что шагает к нему с грозным видом Зевеса, тот самый Долгушин.
В принципе Сталин, как комполка, мог делать боевые вылеты в составе любой эскадрильи, но он чаще всего выбирал "коллективчик" Сергея Федорыча.
Летал обычно в звене Долгушина ведущим второй пары, а ведомый его… дай бог памяти… Володя Орехов.
Это от него, выходит, оторвался Вася Сталин, человек добрый и бескорыстный, но увлекающийся.
Хотя какой, к черту, Вася?
Это Гриша, выходит, подзабыл о ведомом! Твою ж медь…
Долгушин приблизился и отдал честь.
– Товарищ полковник! – отчеканил он. – Эскадрилья капитана Долгушина посадку произвела. Задание выполнено. Уничтожено пять самолетов противника. Потерь нет.
– Вольно, Серега, – буркнул "Колорад". – Знаю, что заигрался, бросил Володьку.
Комэск растерялся – он не узнавал Ваську Сталина.
На него смотрел тот самый разгильдяистый комполка, вот только взгляд был иным – серьезным, суровым даже.
– Все понял? – промямлил Долгушин.
– От и до, – хмуро ответил Быков. – Ладно, пошли ужинать.
Здание столовой расположилось в новеньком срубе, низеньком, словно распластанном, прикрытом маскировочной сетью, в ячеях которой торчали ветки и целые деревца.
Ни дать ни взять – холмик с краю поляны.
В столовой разносолов не подавали, но котлеты с макаронами были.
И роскошный компот. Расщедрился начпрод.
В рифму вышло, подумал Быков.
Напротив "Колорада" примостился его ведомый, робкий парень, часто смущавшийся, зато, как улыбнется – вылитый Гагарин.
– Извини, Володя, – сказал Быков. – Подставил я тебя.
– Да ладно! – сразу заулыбался Орехов.
Григорий покачал головой, налегая на котлету.
Вкусно, однако…
Так, правильно, если в этом пахучем произведении кулинарного искусства ничего, кроме мяса, лука, хлебца, вымоченного в молоке, да яйца?