- А хотите, я вам погадаю? - вдруг вновь становясь серьезной, заявляет Елена Алексеевна. - Давайте сюда ладонь. Не бойтесь… Ага! - Делая вид, что внимательно изучает ее, понижает голос до шепота: - Вячеслав… Викторович… Смирнов!.. Член… Шта-а-аба… Второй Тихоокеанской эскадры! - Большие голубые глаза, будто невзначай, загадочно хлопают несколько раз.
- И правда там все это написано? - Дурацкая улыбка, похоже, окончательно поселяется на моем лице.
- Еще ка-а-а-а-ак… - с таинственной важностью изрекает обаятельный оракул. - Кото-о-о-орый… Завтра едет на линию фронта. - Голосок вдруг делается совсем грустным.
- Это тоже там прочитали?
- Нет, узнала от отца… - отпуская мою руку, уже просто отвечает Елена Алексеевна. - Вы прикомандированы к штабу фронта по приказу генерала Линевича.
- Не зна…
- Провомдите меня до гимназии? - не дает девушка мне договорить. - У меня еще три урока и самый сложный класс! Расскажу о нем по дороге. Идемте же!
Катер отходит от пристани ровно в три, но сегодня почему-то запаздывает. От нечего делать я начинаю прогуливаться вдоль пирса, заложив руки в карманы. Зябко!
Вокруг обычная картина: на корабль возвращаются несколько матросов из увольнительной и мичман Кульнев, стоящий неподалеку с некой провожающей его дамой… Причем Кульнев что-то нежно нашептывает той на ушко, отчего та периодически краснеет… Фиг с ними, у меня здесь своя "романтика" начинается. Похоже…
По моим мыслям и чувствам татаро-монгольским нашествием прошлась Елена Алексеевна. Внезапным и уверенным таким нашествием… Оставив в голове лишь вытоптанную лошадьми степь. С редкими проблесками устоявшегося там быта.
"Итак: в первую очередь, конечно, она! Во вторую…" - Я изо всех сил пинаю ногой валяющуюся на земле зеленоватого цвета бутыль. С жалобным звоном та откатывается подальше, явно стремясь убежать. Не тут-то было, стоять!
"…Во вторую: оказывается, завтра я еду на фронт… Зачем? А за тем, Слава, что так распорядился генерал Линевич. Который теперь тоже в курсях твоей временной аномалии…" - Трусливая бутыль опять настигнута. Носком ботинка отправляю ее в новое путешествие к валяющейся поблизости коллеге. Мусорно тут, как нигде! А еще прошлое… Тьфу!
"…В-третьих, Вячеслав: а за каким чертом я там нужен? Чем я, исключительно гражданский тип из будущего, могу помочь русско-японскому фронту? А?!" - По спине вдруг пробегает неприятный холодок. Узнаю его моментально: предвестник жизненных перипетий!
"…Мать его… И вообще: как я расставил мысленные приоритеты, дурень? Сперва, значит, Елена Алексеевна, потом все остальное? Включая войну и помощь? Не рановато ли? Влюбился? Я?!." - Шарахнувшись, будто от змеи, я торопливо пинаю обе бутылки одновременно. С жалобным стоном те покорно катятся прочь.
"Помочь, помочь… Что там у них было-то вообще? Не помню же ни черта! Уже вон помог… Наврав Линевичу прирожественско, то бишь прилюдно… О наступлении, которого не было…" - Вновь поддевая ногой бутылки, я слышу позади какой-то шум. Однако продолжаю размышлять, не оборачиваясь.
Тактика Куропаткина была - на истощение. То есть вымотать силы японцев так, чтобы потом, типа когда-нибудь, перейти в решительное наступление. Учитывая, что снабжение японской армии осуществлялось весьма регулярно, - тактика крайне провальная. Ибо басурманина исправно кормили и одевали из родных пенатов… Оставив в покое бутыли, я рисую носком ботинка в грязи жирный крест. Железная дорога… Раз! Крест получается хоть и корявым, но для лужи сойдет.
Шум позади усиливается, но мне пока не до него. Что там у нас еще? Оружие? А что - оружие?.. Пулеметов было недостаточно вроде… Но к концу войны, кажется, увеличилось их количество, нет?..
Мысль о пулеметах не дает покоя, заставив даже присесть на корточки от волнения. Поближе к первому кресту… Что там с ними, родимыми? После напряженной секунды работы мысли рождается и ответ: а то, Слава, что на броненосцах имеется по десять "максимов"! Крайне ненужных и совсем новеньких. Плюс они же имеются и на крейсерах с миноносцами, кажется… Вполне возможно, и на вспомогачах. А вот в армии их - очень не хватает! Пока я торопливо рисую бутылкой крест номер два, шум позади материализуется в крики:
- …Сюда, я тебе сказал! Чего глаза выкатил как баран, сволочь? Ты, ты… Долговязый!..
Я удивленно оглядываюсь.
Из подкатившей к пирсу повозки, едва шевеля языком и иными конечностями, взывает к "суворовским" матросам нечто. В форме мичмана и абсолютно незнакомой наружности. Похоже, новенький и к нам. Вместо кого-то из убитых…
Изрядно перепивший юнец, наполовину высунувшись из извозчичьей двуколки, продолжает орать:
- …Подошел… Так, голубчик! Взял чемодан, отнес к причалу… Да осторожней, скотина, не то зубы вышибу, стервецу… - Высокий матрос молча берет чемодан из забитого багажного отделения. Лишь желваки на хмуром лице живут своей, отдельной от хозяина жизнью. Парень - из прислуги двенадцатидюймового орудия, хорошо его помню по походу. Смотрю на Кульнева - тот, оставив ушко дамы в покое, также наблюдает за происходящим.
М-да… А после еще удивляются: откуда бунты на "Потемкине" да восстания по России-матушке?
Мичман меж тем никак не угомонится:
- …Вот же, тварь бесхребетная… Иди сюда!.. Я кому говорил: осторожней, гад?.. Получи леща!.. - Сделав широкий размах и не рассчитав равновесия, он позорно вываливается из повозки прямиком в уличную пыль.
Не сговариваясь, мы с Кульневым тут же оказываемся рядом:
- Разойтись… Десять шагов назад, быстро! - Младший артиллерист лишь едва кивает матросам. Пространство вокруг мгновенно пустеет.
- А чего тако… - пытаясь подняться, развязно мычит жертва Бахуса. Наконец, с трудом сев, выкатывает глаза на нас: - Коллеги, приветс…
- Значит, слушайте меня, господин мичман… - Кульнев едва сдерживается, присаживаясь на корточки. - Вы на "Суворов"? - Тихий голос не сулит ничего хорошего.
- Да, а что, собст…
- Вы позорите мундир своим поведением, мичман… И нам вы пока - не коллега! - Кулаки его сжимаются. - Еще слово матросам - и я за себя не… - Кульнев не договаривает.
Поразительно видеть, как человек трезвеет на глазах. Только что перед тобой кривлялось пьяное быдло, а вот на тебе: уже стоит на ногах вполне офицер, почти как настоящий:
- Господа, я…
- Что - вы?.. Пьяны и ведете себя отвратительно! Должны извозчику?
- Нет…
Кульнев оборачивается:
- Бабухин и Сакулин! Сгрузить вещи его благородия… Погрузите на катер, на корабле снесете в каюту… - совсем уже тихо добавляет он.
Когда на задке коляски остается одна-единственная продолговатая коробка, меня будто кто ударяет по голове:
- Стой! Оставь… Я сам! - Тот, что Бабухин, отходит в сторону, пожав плечами. Быстро делаю несколько шагов назад, обходя повозку с нужного ракурса. Точно! Она самая! Лишь полотнища не хватает… Алого, для антуражу! И как я сразу не догадался?
Уже усаживаясь в катер, я бормочу про себя лишь одно несложное слово, состоящее из трех слогов и такое знакомое по детству: "Та-чан-ка!.."
Крест номер три мне поставить негде, ибо в катере царит образцовая чистота. Да он уже и не нужен.
Поразительно, но сегодня точно мой день! Не успевает катер подвалить к трапу броненосца, а я ступить на палубу, как меня останавливает зычный голос:
- Ваше благородие?
Все та же ординарская громадина, что под видом Маланьи утром измывалась над моей дверью.
- ???
Опять ты?!
- Вас ожидает его превосходительство господин вице-адмирал!
Оттолкнув плечом мигом присмиревшего мичмана, устроившего цирк на берегу, я торопливо следую за здоровенной спиной.
Удивительный факт, но из множества палубных надстроек броненосца, пострадавших в Корейском сражении, адмиральская каюта осталась практически нетронутой. Лишь в дальней стене зияет несколько дыр от крупных осколков - снаряд среднего калибра разорвался на верхней палубе, неподалеку. Почти не причинив повреждений, лишь осколком начисто срезав верхушку ветвистого дерева "а-ля лимон". И теперь из кадки вместо густой кроны торчит лишь куцый обрубок. Наподобие стручка. Как-то совсем не по-адмиральски!
Почему-то именно при виде этого чуда ботаники у меня вдруг возникает стойкое желание громко заржать, подавляемое мною с огромным трудом. Все же тень улыбки невольно прорывается наружу, что не остается незамеченным.
- Улыбаетесь?.. - Рожественский, оказавшийся в противоположном темном углу, наконец проявляется. Проследив направление моего взгляда, делает несколько шагов к кадке. Судьба растения явно вызывает отклик в сложной душе флотоводца.
Привычно вытягиваюсь:
- Ваше превосходительство, поручик Смирнов…
- А мне не до улыбок, господин Смирнов… - Дойдя до цели, он поворачивается ко мне. - Да и вам сейчас станет… - Все же, не выдержав, Рожественский нагибается к одинокому стручку. - Не до смеха. Завтра вы отправляетесь на сухопутный фронт в штабе генерала Линевича!
Распрямляясь, адмирал торжественно смотрит на меня. Будто ожидая, что выдал сенсацию.
Ха!.. Да мне еще Елена Алексеевна три часа назад об этом сказала! Так что ньюсмейкер из тебя никакой. А вот зачем ты все рассказал Линевичу? Пусть это остается на твоей вице-адмиральской совести… Подозреваю, судя по опухшему лицу, что разболтал по пьяной лавочке, а теперь деваться некуда… И вообще, господин адмирал, признавайтесь: вы бросили пить водку по утрам? Да или нет?..
- Так точно, ваше превосходительство, - дежурно выкатываю я глаза. - Как прикажете!
Не узрев ожидаемой реакции, тот разочарованно продолжает:
- Срок вам вытребован в три недели…
Генералом Линевичем, как я понимаю?