- Не стану забегать далеко вперед и вдаваться в лирику, молодой человек… Но Зиновий Петрович предоставил мне весьма убедительные доказательства вашего… - кивает в сторону стола. - Вашего невероятного путешествия во времени. И о пусть и небольшом, но все же посильном вкладе в морском сражении с японцем…
Чего?!. Я не ослышался? Небольшом посильном вкладе? Удивленно перевожу взгляд на флотоводца. Почему-то как раз именно сейчас Рожественский решает вдруг срочно озаботиться пустыми рюмками, недрогнувшей рукой боевого адмирала наполняя их из графина.
- Господин поручик… - Нависая сверху, Линевич дышит мне прямо в лицо, понижая голос до полушепота: - Нашему… - делает секундную паузу. - И вашему, поручик, Отечеству необходима помощь. Ваши знания для нас - бесценны. Рассказывайте все, чем владеете. В первую очередь нас интересуют действия японской армии на суше. - Он наконец отступает на шаг.
Большие напольные часы с маятником робко отбивают половину одиннадцатого. Сквозь стену слышатся очередные бурные овации - наверняка кто-то только что толкнул яркую душещипательную речь в честь победы русского оружия.
В кабинете же по соседству сидят трое. Один из которых отчего-то чувствует себя мелкой разменной монетой в руках крупных воротил. А слова про Отечество, Родину… Это все для тех, что сейчас аплодирует через стенку. Как и гимназистки в белых платьицах… Здесь - лишь карьеры и крупные дела. Так что уберите ваш напускной пафос, генерал Линевич. Я и без того готов рассказать все, что знаю. За минувшие сто лет не изменилось ни-че-го…
Наконец я нарушаю затянувшееся молчание:
- После Мукденской победы японская империя мечтала о заключении мирного договора. Находясь на грани финансового истощения. И разгр… - Мой внезапный кашель в последнюю секунду предотвращает катастрофу. Хорошо заметно, как напрягается Рожественский. А я чуть было не сболтнул лишнего! - И несколько бомльшие потери в морском сражении этот мирный договор приблизили.
Уф… Отлегло. Чуть было не сдал такого крутого адмирала. Который вот смотрит сейчас на меня, как солдат на вошь… Не дрейфь, Петрович. Не предам я тебя. Я же не ты!
- Продолжайте? - Линевич почти не дышит, внимая каждому слову.
А чего это я… Кстати? Меня внезапно осеняет. Раз вы мне, господа, настолько верите и спор о моей будущей принадлежности не вызывает сомнений… А не… По моей спине пробегает неприятный холодок. А не сыграть ли мне в свою игру? Вы ведь играете, как я посмотрю, с помощью меня? Так почему бы мне не придумать историю, которой не было? Но которой очень хотел бы ты, Слава?
Неожиданно для самого себя я уверенно поднимаюсь на ноги. Будь что будет.
- Вы, Николай Петрович… - медленно наступаю я на опешившего генерала, - бомбардировали Петербург телеграммами с просьбой довести количество войск до полуторного превосходства над японскими. Только в таком случае вы планировали начать полномасштабное наступление по всему фронту, ведь так? - Запорожский казак от неожиданности делает шаг назад, упираясь спиной в шкаф.
- А откуда это… - Генерал явно чувствует себя не комильфо. Сам напросился.
- Тем не менее в конце июня вы все-таки это наступление начали… (Вдохновенная ложь, но… посмотрим!) Однако завершить его победой вам помешало лишь неожиданное перемирие. Для которого Япония приложила все усилия!..
На лице Линевича так и читается: "Да, правда? Это все я?!." Ты, ты… Слушай дальше, Тарас Бульба:
- …И вы, Николай Петрович, вошли в историю не как генерал-победитель, а приблизительно на одном уровне с Куропаткиным.
Краем глаза я заметил, как Рожественский опрокидывает рюмку. Кстати, за время моего допроса тот не произнес еще ни слова. С чего бы это?
Линевич угрюмо молчит, припертый к стенке. Как в переносном смысле, так и буквально. Как быстро меняются роли! Я проходил это в прошлом не в первый раз. Стоит лишь взять человека за одно чувствительное место, и…
Не успеваю я додумать про место, как входная дверь внезапно распахивается, являя в кабинете настоящий ураган.
- Господа, господа… - Шуршащий вихрь, состоящий из дамского платья и шляпки, проносится мимо, подлетая ко все еще не пришедшему в себя генералу. Превратившись по дороге в ту самую учительницу, что дирижировала гимназистками на сцене. - Здравствуйте! - легкий кивок в нашу с Рожественским сторону. - А мой папам разве не с вами?
Что такое? Где я мог слышать этот голос?
- Э-э-э… Елена Алексеевна, господин Куропаткин где-то в общем зале… - Линевич смешно вытягивается, явно смущенный. - Попробуйте поискать там! Мы с господами… Зиновием Петровичем Рожественским… - адмирал грузно поднимается, бряцая саблей, - и господином поручиком… (Я тоже вытягиваюсь.) У нас происходит небольшое совещание! - Почему-то при этих словах генерал отчаянно краснеет.
Сумбурное существо разочарованно поворачивается, и мы встречаемся глазами.
Два испуганных глаза у забора, красивая обнаженная грудь… "Не зажигайте вторую спичку, господин поручик!" Мгновение спустя я заливаюсь краской не хуже Линевича.
У красавицы правильные черты лица, строгая осанка… Взгляд, немедленно ставший надменным, почти не удостаивает меня вниманием, лишь на секунду задержавшись на левом глазу. Зато Рожественский одаривается обворожительной улыбкой.
- Господин адмирал, прошу прощения за беспокойство… - Легкий книксен в его сторону. - Не смею вам больше мешать, господа! - И, отметив меня на прощание убийственным взором, мадемуазель Куропаткина мгновенно скрывается за дверью.
Сомнений в том, что я узнан, - никаких…
Час спустя я с толпой офицеров покидаю Морское собрание в окончательно испорченном настроении. Выложив сухопутному и морскому командованию все, что помню и чего не помню о русско-японской войне. После упоминания о высадке японского десанта на Сахалин Рожественского скривило, будто от зубной боли, и, быстро свернув беседу, тот приказал мне в обед быть на броненосце. Линевич же, наоборот, все выспрашивал цифры да статистику предстоящего наступления. Которого не было и в помине… Да уж, Слава. Ввязался ты…
Свернув в небольшой переулок подальше от людского шума, я забредаю в частный сектор города. Бесконечные бревенчатые избы уходят вдаль, ноги же то и дело выплясывают диковинные пируэты, стремясь избежать коровьих лепешек.
Странно. Пожалуй, самое большое впечатление от беседы, что отложилось у меня, это ее будничность. Вот прибыл человек из будущего… Ну, здорово! Теперь надо выпытать у него все, что знает, и применить это к реалиям. Приписав все заслуги себе, разумеется. Да берите, мне не жалко… Только вот… Не буду я у вас пешкой, ребята. А если и буду, то как минимум проходной.
Пройдя еще пару кварталов, я оказываюсь почти на самой окраине. Отсюда, с возвышения, хорошо виден почти весь Золотой Рог. Вот чуть курится дымок из трубы ставшего уже родным "Суворова", за ним "Бородино", "Александр III", "Орел", "Ослябя"… Дальше стоят крейсеры, начиная с "России". Из сухого, "Николаевского" дока на берегу торчат трубы "Богатыря"…
Зябко и ветрено здесь, и, поеживаясь, я глубоко засовываю руки в карманы. Что там такое? Достаю свернутую газету. Старая, пятидневной давности. Развернув, начинаю механически читать первую страницу, продираясь сквозь непривычные "еры" с "ятями":
"Окончательно подтверждена гибель броненосца "Адмирал Ушаков" в Корейском сражении. По словам очевидцев трагедии, с прибывшего впоследствии в порт миноносца "Грозный", израненный корабль, покинув строй, перевернулся в дневной фазе боя, после чего наблюдался сильнейший взрыв. Попытка моряков с "Грозного" спасти команду не увенчалась успехом из-за атаки японцев. Спасенных с броненосца на нашей эскадре нет. Выражаем глубочайшие…" Дальше поименно перечислены все офицеры корабля, первым из которых числится Владимир Николаевич Миклухо. Почему-то без второй части знаменитой фамилии - Маклай…
Неизвестной остается лишь судьба единственного крейсера - "Адмирала Нахимова". Подняв перед боем сигнал о неисправности в машинном отделении, тот тем не менее замыкал строй отряда Небогатова большую часть сражения. Безнадежно отстав, лишь когда эскадра прибавила в скорости. Видевшие его в последний раз наблюдали большой пожар, разгорающийся на носу…
- А что, господин поручик, вы намеренно бродите по владивостокским окраинам? В гордом одиночестве? Дабы выручать жертв подвыпивших матросов? - Насмешливый голосок заставляет меня вздрогнуть. Даже не оборачиваясь, я уже знаю, кому он принадлежит.
Вот ведь… Желание съехидничать, съязвив в ответ, что неразумные жертвы сами лезут непонятно куда, исчезает само собой, как только я оглядываюсь. При этом я почему-то вновь отчаянно краснею. А оттого, что краснею, - заливаюсь еще больше. Такой вот круговорот красноты в природе… Дела.
Ловко минуя коровьи "мины", худенькая фигурка достигает наконец меня.
- Чего встали, как истукан? Господин Смирнов? - Почти детское личико выглядит крайне недовольным. Вот-вот, кажется, ехидно высунет язык.
- А… Разве мы… представлялись? - запинаясь, выдавливаю я из себя. В последний момент осознав, что ляпнул что-то не то. Поздно!
Глаза Елены Алексеевны начинают расширяться. Неожиданный заливистый смех порождает стойкое желание провалиться сквозь землю.
- Не знаю, как вы, господин Смирнов… - вновь приняв напускную серьезность, добавляет она. - Я к "преставленным" себя до сей поры не относила. - И, не давая мне времени опомниться, немедленно подытоживает: - Хотя, глядя на вашу внешность… - Девушка вдруг замолкает на полуслове. Очевидно, поняв, что сморозила глупость, коротко зыркает из-под длинных ресниц.
Ну, вот что с ней делать? У меня окончательно опускаются руки.
Наш общий смех заставляет обернуться даже пасущуюся неподалеку буренку.