Мрак хижины избавляет меня от необходимости видеть эмоции на лице собеседника, как это было с Матавкиным и Рожественским. И, наверное, говорить так о грядущих катастрофах гораздо легче. Нет чернеющего от горя лица Аполлония, как отсутствует и меняющееся от красного к белому и обратно лицо Рожественского. Просто темнота передо мной, из которой время от времени нет-нет да и донесется тяжелый вздох. От Мищенко я не скрываю ничего, рассказывая все подчистую: чем должен был закончиться поход Тихоокеанской эскадры, что ждет Россию не далее как в этом году… Краснея, упоминаю об игре на амбициях Линевича и наступлении, которого не должно было быть в природе. Тот почти не перебивает, задавая лишь иногда уточняющие вопросы о датах, местах событий и людях…
Несколько раз уличная дверь отворяется адъютантом, удивленно взирающим на непривычно долгого собеседника у командующего отрядом. И каждый раз, удивляясь, адъютант слышит в ответ:
- Потом! Не беспокоить! Все вопросы к генералу Логинову!
В темноте помещения, как нельзя кстати соответствующей описываемым событиям, прямо на ветхом столе вырастают уличные баррикады, по которым неуклюже взбираются депутаты первой Думы, подгоняемые улюлюканьем бастующих рабочих. Короткое затишье, венчаемое трехсотлетними Романовскими торжествами, уже накрыто огромной тенью прыщавого юноши Гаврилы Принципа, подносящего спичку к пороховой бочке… Миг, и ликующая толпа превращается в усталые лица солдат, марширующих на убой в самый центр Европы. Орудийная канонада и бессмысленные штыковые атаки на пулеметы, где ценой отвоеванной версты земли становились десятки тысяч их жизней… А огромная, алая кровавая река уже неотвратимо течет оттуда назад, бодро занимаясь над страной зарницами новой, братоубийственной войны. И вот уже над Россией развевается иной, доселе невиданный стяг со звездой. Прикрепленной на околыши фуражек людей, что не моргнув глазом всаживают пулю за пулей в закрывающихся руками обитателей Ипатьевского дома. Мрачно поплевывая, обладатели кожаных тужурок докалывают штыками еще живые тела тех, чья фамилия венчала элиту Российской империи последние три столетия…
Наваждение сходит. Я неожиданно понимаю, что сижу в темноте убогой китайской фанзы, где-то в центре территории, именуемой Маньчжурией. Что, в свою очередь, находится рядом с одной из окраин огромного, все еще сильного государства. Неуклюжего глиняного колосса, ступни которого дали пока всего-навсего несколько мелких трещин, но не больше…
С противоположной половины стола не раздается ни звука. Уже довольно давно - с того момента, как рассказ перешел на Первую мировую. Откуда-то с улицы в комнату проникают запах дыма и свежей похлебки. В которой, очевидно, и нашла свое последнее пристанище изловленная поваром курица. До моих ушей долетают смех и звуки расстроенной гармони: неумелый музыкант довольно коряво пытается взять несколько аккордов. Инструмент у него в итоге отбирают более продвинутые товарищи, и под всеобщее одобрение на свет извлекается незамысловатая мелодия…
- Вопрос, господин… Смирнов, - из темноты звучит неожиданно-бесстрастный голос. - Ответьте… Полет на Луну в ядре, что планируется умами Академии наук в будущем году, состоится в намеченный срок? Я присутствовал при закладке секретной пушки год назад, хотелось бы знать - достроят ли?
"Чего-о-о-о-о?.. - От неожиданности я едва не валюсь со скамьи. - Какой пушки, какой полет?.. Это же… роман Уэллса!.."
- Ваше превосход…
- Отвечайте, быстро!.. - Удар кулаком по столу. - В следующем? Или, как обычно, не уложатся в сроки?!.
- Первый полет на Луну состоится в тысяча девятьсот шестьдесят девятом… - ошарашенно произношу я. - Полетят американцы…
- В ядре? - Горячее дыхание Мищенко чувствуется совсем рядом, почти в упор.
- В космическом корабле… Толкаемом ракетой. В ядре это невозможно - толчок при выстреле убьет пассажиров, да и как они верн…
- Жизнь на Луне?..
- Голый камень без атмосферы… Какая жи…
- Служили в армии? - перебивает он меня.
- Да!.. Сейчас в запасе…
- Чин?.. Ваш, там?
- Лейтенант!
- Названия кораблей, где несли службу?
- Лейтенант в моем времени - общее воинское звание, в том числе и на суш…
- Военная профессия?
- Начальник расчета самоходной огневой установки ЗРК "Бук"!
- Что это?.. - На сей раз ошарашенным звучит голос генерала. - Зэ… Эрка?
- Зенитно-ракетный комплекс! "Бук"… Название дерева, не расшифровывается… - беспомощно развожу я руками.
- Предназначение… Этого вашего комплекса?
- Борьба с маневрирующими воздушными целями на малых и средних высотах, ваше превосходительство! - моментально выскакивает многократно заученная на военке формулировка. - С самолетами и верт… С воздушными целями противника!
- Высота подобных целей?
- От нескольких десятков метров до восемнадцати километров!
- Стихотворение мне, любое, из будущего! Читайте, быстро!
Быстро, быстро, Слава! Ну?! Не рэп же ему читать? Чем можно доказать?!.. А ну-ка… Ну-ка… Как будет тебе, Павел Иванович, вот это?
- Можно песню, ваше прев…
- Можно, слушаю!
- Гимн того государства, о котором я вам рассказ…
- Весь внимание!
- Союз нерушимый… Республик свободных… - хрипло затягиваю я. - Сплотила навеки великая Русь! Да здравствует созданный волей народов…
Слова песни номер один несуществующего еще ни здесь, ни уже в моем будущем государства крепнут, отражаясь от стен убогой хижины. Не озарил еще никому Владимир Ильич светлого пути. Нет, не было и никогда, положа руку на сердце, не будет той дружбы народов, о которой гласит этот гимн, что плотно засел в голове со школьных еще времен… Да и идеи коммунизма, воспеваемые этой песней, являются лишь жалкой утопией. И в этом времени, и уже в моем… Как странно!..
Старательно выводя припевы, через пару минут я добираюсь до последних строк: "…И красному знамени славной отчизны - мы будем всегда беззаветно верны!.."
Когда мое соло заканчивается, в фанзе повисает мертвая тишина.
- Я пристрелил бы вас, господин… Смирнов. - Глухой голос выводит меня наконец из ступора. - Пристрелил бы без всякой жалости, если бы… - Слышно шевеление и жалобный звон упавшей со стола бутылки.
"…Если бы это хоть что-то могло поменять?"
Тело превращается в струну. Невольно зажмуриваюсь в ожидании яркой вспышки перед глазами. Пожалуй, лишь сейчас до меня доходит, сколь безумные эмоции должен испытать преданный своему Отечеству человек, услыхавший подобное. Об этом не знает Линевич, не подозревает Рожественский… Я тщательно щадил и берег от такого будущего Матавкина, всякий раз сводя его любопытство на очередную шутку.
Это ведь мое мрачное послезнание еще не дошло до тридцатых… Не упоминал я и о Великой Отечественной, с ее десятками миллионов погибших…
Время отсчитывает томительные секунды медленно, ой как медленно…
- Простите великодушно! Крайне погорячился… - Мищенко грузно поднимается, пинком отодвигая скамью. Сделав несколько шагов, ощутимо прихрамывая, генерал останавливается у окна, бессильно облокотившись на раму. Скупой свет, проникающий с улицы, тускло освещает поникшую, сгорбленную фигуру.
О чем думает сейчас этот человек? Говорить в этой ситуации что-либо бессмысленно, и потому я просто молча смотрю.
Пройти долгий путь офицера, воевать, рискуя жизнью… Отважно врываться в японские тылы и не менее дерзко выскальзывать из расставленных в них ловушек… Иметь наградное оружие, врученное лично императором… Любить свое Отечество, быть преданным ему всецело, и… И?
Дверь распахивается без стука:
- А-а-а… Павел Иванович?.. - Низенький Баратов влетает в комнату, будто вихрь. - В темноте сидите, ага? А выходить пора уже, пора… - Оставив дверь открытой, начинает он в характерной для него манере летать по помещению. - Фураж пополнен, кони отдохнувши, пора выдвигать… - Оказавшись подле Мищенко, подымает голову и замолкает на полуслове. - Павел Иванович?..
От неожиданности полковник будто налетает на невидимую преграду и, замерев, пристально всматривается в генеральское лицо. Несколько секунд царит тишина - Баратов переводит взгляд с Мищенко на меня и обратно. Затем неуверенно делает шаг назад:
- Э… Раз я помешал, господа, то…
Тяжело оторвавшись от оконной рамы, Мищенко распрямляется. Медленно вытянув папиросу из портсигара, несколько раз чиркает спичкой. Когда та наконец разгорается, прищурившись от облака табачного дыма, находит в нем остолбеневшего Баратова.
- Выступаем ровно в пять, как и планировалось. Коней седлать, костры тушить… - Глухой голос звучит без каких-либо эмоций. - Господин поручик… - Генерал поворачивается ко мне, и я ощутимо вздрагиваю.
Я уже видел один раз такое лицо. В первый день моего попадания в прошлое, в лазарете… Вмиг состарившееся, с четко обрисованными морщинами и отсутствующим взглядом. Будто черное… Точно такое же выражение было у Матавкина.
- …Полчаса вам на сборы. Во дворе полевая кухня, успейте подкрепиться… Свободны!
Больно ударивший по глазам свет солнца заставляет закрыть на миг глаза. Сделав несколько шагов, я едва не спотыкаюсь о расположившихся прямо на теплой от июньского солнца земле казаков. Обойдя группу стороной, слышу позади себя:
- …И одолеем басурманина, а там и домой, глядишь… Жинка соскучилась, да соседка страдат!..
- Соседка-та чавой страдат? - после дружного взрыва хохота слышен молодой совсем, недоуменный голос.
- А соседка страдат, что сосед ей женат!.. - захлебывается от смеха первый. - Молодой еще, слушай старших!.. Мотай на ус!..
Слова тонут в новых смеховых раскатах.