Разогнавшийся поезд уже в паре сотен метров от клина, казаки, проскочив генерала и остановившись, лишь бессильно наблюдают за происходящим, не в силах что-либо предпринять.
Поравнявшись с фигурой машиниста, Мищенко уверенно хватает того за ворот и в последнее мгновение с силой сдергивает вниз, перекидывая бедолагу через седло. Пригнувшись к лошадиной шее, резко осаживает скакуна.
В следующую секунду состав подбрасывает на дыбы, будто он игрушечный… Страшный скрежет вперемешку с грохотом рвет барабанные перепонки, и мне кажется, что сама земля в этот миг слетела с небесной оси. То, что пару мгновений назад звалось железнодорожными платформами, вмиг превращается в жуткое, усыпанное грязью и песком месиво. Корежась и наползая друг на друга в каком-то невероятном, диком в своей разрушительной природе хаосе…
Последним на препятствие налетает паровоз - словно на фотографии становится видна его верхняя проекция: блестящий от черной краски цилиндрический корпус, прямоугольник основания… Даже круг дымовой трубы сверху отпечатывается в глазах, будто это лишь обыкновенная, повернутая к наблюдателю боком моделька…
Страшный лязг, шипение, грохот от сминающегося под тяжестью удара металла и рвущихся заклепок…
Искореженная груда на земле, только что бывшая небольшим поездом из трех платформ, притягивает, словно магнит. Будто завороженный, я никак не могу оторвать взгляда от этой картины торжества разрушения. С трудом стряхнув наваждение, все же оборачиваюсь: оказывается, зрелище поражает не только меня. Казаки застыли, будто фигуры в музее мадам Тюссо, молча поразевав рты.
- Да уж… - Знакомый, поразительно спокойный для ситуации голос рядом. - А достанется мне от Николая Петровича, ой, как достанется… - Мищенко не торопясь спешивается, беря лошадь под уздцы. - Красота, господин поручик! Браво вашему знакомому! - Генерал прячет в усах довольную улыбку, дружески подмигивая. - Шав?..
- …гулидзе… - механически добавляю я, все еще не придя в себя окончательно.
- Именно, - согласно кивает тот.
Нет, я, конечно, немало повидал в своем времени, да и в этом пришлось хлебнуть лиха… Но чтобы вот так безмятежно улыбаться, лично вытащив на ходу машиниста и сгубив целый паровоз минуту назад… Который, почему-то думается, совсем недешев, и люлей от Линевича будет еще каких… Это дорогого стоит, Павел Иванович! Ты и впрямь легенда, как о тебе пишут историки.
- Наверняка сработает эффективней, если размещать устройство на повороте… Поможет сила инерции… - размышляет вслух Мищенко, теребя седой ус. - Хотя куда уж эффективней, ей-богу… - Оборачиваясь, вдруг резко свистит: - Построиться!.. Шустрей!
Пока пластуны бодро выстраиваются в две шеренги, на ум приходит еще кое-что.
- Еще момент, ваше превосходительство… - вполголоса окликаю я генерала.
- Да?
- После первых двух-трех случаев схода с рельсов поездов, вероятнее всего, японцы начнут пускать перед ними дрезину с солдатами… Возможно, не одну. - Морща лоб, перебираю в памяти все когда-либо прочитанное мной о партизанах в Великую Отечественную.
Мищенко берет меня под руку, отводя чуть в сторону:
- Вот как? Хотя… Это логично… - Глубоко задумывается. - Странно, ведь напрашивается само собой! Я бы так и поступил на их месте… А вы голова, господин поручик! И что предлагаете? - с интересом смотрит он.
Вот почему ты не Рожественский и даже не Линевич, Павел Иванович Мищенко? Отчего несправедливая судьба самых толковых и умных людей всегда оставляет на вторых ролях? Либо торопливо вычеркивает из мейнстрима, как адмирала Макарова или того же Столыпина? Ведь таких гор можно наворотить с вами… Это карма исключительно России, или везде так?..
- Предлагаю довести время на установку клина до кратчайшего минимума, ваше превосходительство, - оглядываюсь я на дымящиеся останки паровоза. - Там, где я… - прикусываю язык. - В общем, мой знакомый устанавливал его за две минуты.
- Шавгулидзе? - вновь улыбается. Кажется, на моей памяти тот впервые произносит эту славную фамилию, не споткнувшись.
- Именно… - отвечаю я его же интонацией, улыбаясь в ответ.
- Так и поступим, господин всезнающий поручик. И откуда только вы… - усмехается в усы. - Ладно, я ведь дал слово командующему. Ну, что ж, будем заниматься, пока не соблюдем эту норму… Вашего знакомого. - Генерал с лицом пофигиста хитро мне подмигивает, разворачиваясь к строю: - Слушай меня внимательно!..
Чего стоит разнос, устроенный Линевичем вечером нам с Мищенко за угробленный паровоз? С топотом, криками и обещаниями разогнать наш с генералом дуэт ко всем чертям? Разве полученного мною недельного жалованья поручика да так называемых "подъемных" за службу в штабе… В размере ста пятидесяти рублей золотом. Да еще одного приятного события, заключающегося в весточке из… Эх, если бы из моего времени! Но - и эта крайне радует!
Подходя к своему купе в мрачнейшем настроении несколько корявой походкой человека, проехавшего на лошади явно больше положенной дилетанту нормы, я слышу оклик:
- Господин поручик Смирнов? Ваше благородие, вы - он?
- Да? - недовольно оборачиваюсь, внутренне удивляясь столь необычному обращению. - Он - самый что ни на есть я!..
Кого еще принесло? Спать хочу!
- Вам письмо, ваше благородие… - Из темноты угла вагона робко возникает унтер-офицерский погон. Вслед за которым является и его обладатель - интеллигентного вида паренек в пенсне, с гигантской сумой через плечо.
- Вот как?.. Мне? - с любопытством разглядываю я большущий конверт в руках солдатика, стараясь скрыть волнение.
Интересно, адмирал Рожественский чего теплого написал? Мол, скучаю и все такое? В голове немедленно формируются читаемые при ночной лампадке строчки: "…И дорогой Вы мой человече, Вячеслав Викторович! С глубочайшим прискорбием сообщаю Вам, что душа моя адмиральская полна тревог и волнений, ибо не совладать нам с поганым японцем без Вас - откровенно никак!.. Посему жду, надеюсь и верю…" Тьфу ты! Ага, дождешься от него… Тогда чье же, интересно?
- От кого? - безмятежно дублирую я вслух свои мысли.
- От кого?.. - Тот переворачивает конверт. Вглядевшись в надпись и вдохнув побольше воздуха, громко начинает: - От Елены Алекс…
Мгновение - и конверт уже в моей руке. Другая же надежно зажимает рот выпучившему глаза бедняге.
Никто не слышал, нет? Вместе с насмерть перепуганным солдатиком я перемещаюсь в темный угол, где тот меня и дожидался. Оглядываюсь по сторонам - вроде поблизости никого…
Отпустив наконец несчастную жертву, подношу указательный палец к губам:
- Угу?..
Два испуганных глаза молча перемещаются вверх-вниз.
Порывшись в кармане, отыскиваю монету покрупней, с силой впихивая в холодеющую ладонь. Да держи ты, господи… Ни при чем ты здесь! Так, жертва случайных обстоятельств… После чего молча выпроваживаю потерявшего дар речи горе-почтальона к выходу.
Две минуты спустя, при тусклом свете светильника, волнуясь как подросток, я наслаждаюсь ровным каллиграфическим почерком и изящнейшим стилем изложения. Это вам не писулька в социальной сети типа: "Привки, как сам?.. Мм… а я тут пиваса надыбала…" Дойдя до последней строчки: "…И храни Вас Господь, Вячеслав Викторович!" - перечитываю еще на раз, лишь после дотягиваясь до выключателя.
Когда через пару дней моя походка приобрела наконец привычные черты, а желание освоить верховую езду оформилось в навязчивую идею, я бодро отправился на штабную конюшню. Где после тщательного осмотра копытных, изображая умный вид и хмуря лоб, выбрал себе спокойную с виду кобылицу в дальнем стойле. Носящую нехарактерное для русской лошади имя Жанна. Впрочем, "выбрал" тут подходит не совсем. Скорее, мне ее банально впарил косящий на один глаз конюх.
- Ваше благородие, ведь клад, не лошадь, ей-богу… - любовно похлопывая "клад" пегой масти по шее, таинственно улыбался мне солдат. - С тех пор, как их высокоблагородие полковник Малиновский в тыл убыли по хвори, так и стоит себе без ездока… Не пожалеете! Жанночка! - нежно потрепал он ее по холке.
- Да? - с опаской приблизился я к сокровищу. Которое, надо сказать, без особой любви взирало на нового обладателя. - Прям клад? Смирная?
- Точно так! - Рябой почему-то отвел нормальный глаз в сторону. Отчего его другой, косящий глаз, наоборот, уперся в меня. - Смирней не бывает…
- Ну, запиши на поручика Смирнова, раз такое сокровище… - в последний раз с сомнением взглянув на пятнистую кобылу, принял я наконец решение. - Оседлаешь завтра с утра.
Уже по дороге обратно в штаб, обернувшись к угрюмо вышагивающему мне след в след Терминатору, я трансформировал свои опасения в вопрос:
- Григорий, э-э-э… Ты знал полковника Малиновского? Что при штабе служил?
Привычно хмурое лицо казака, как обычно, высокими эмоциями не расцвечено. Но при упоминании данной фамилии почему-то ожило на одно мгновение. Утвердительный кивок в ответ.
- И?.. Чего он в тыл-то убыл?
- С лошади они свалились, ваше благородие. Расшиблись, - угрюмо посмотрел казак под ноги. - Пьяный, сказывают, были, а конь-то с норовом под ними… Вот и сбросил!
У меня вдруг почему-то очень начали чесаться руки. Так сильно, что я с трудом перебарывал желание вернуться обратно в конюшню. Глядишь, окулистом поработаю, зрение кой-кому вправлю… Косоглазное. Только не конь то был, нет, Григорий. Ошибся ты малость… Кобыла Жанна!