– Вы действительно верите, что большевики собрались на Луну? – перебил его конгрессмен. За его невольной невежливостью скрывалось изумление.
Миллионер, не оценив тона, кивнул.
И тут он засмеялся… Постепенно, заражаясь его весельем, захохотали почти все. Демократов, по традиции в комиссии было больше, и они задавали тон. Республиканцы вели себя тише, но и им ничто человеческое было не чуждо, сдержанно улыбались забавному утверждению.
– У них нет денег на борьбу с голодом в собственной стране. Чтобы выжить, они распродают царские сокровища, а вы говорите о захвате Луны!
– Большевики на Луне это не самый скверный вариант… Большевики над Вашингтоном и Нью-Йорком – это куда хуже…
Зал его не слышал – продолжал хохотать. Вандербильт, не выдержав, грохнул кулаком по трибуне и воздел руки вверх:
– Господи! Вразуми их!
Шум не стих, а напротив, усилился. Не те тут сидели люди, чтоб их остановил голос пусть и богатого, но не самого богатого из них.
– Большевики не продают царское золото! Большевики его сеют! Сеют, чтоб потом пожать стократно больше!
Две-три минуты он стоял и слушал их смех. В этот хохот он и обронил с трибуны последнюю фразу.
– Ну, что Господа, пора кончать это словоблудие… Жаль, что мне не удалось убедить вас в подступающей к нашему порогу опасности… Обратившись к Конгрессу я не нашел понимания. Значит, я обращусь к американскому народу и то, что не хочет делать правительство, сделает частная инициатива!
Так и не услышанный, он сошел с трибуны и покинул зал.
Год 1929. Апрель
САСШ. Нью-Йорк
… Преподобный Бакли умильно смотрел поверх круглых очков и ждал главного – момента, когда чек с пожертвованием перекочует из руки мистера Вандербильта в его руку, а потом и в бумажник. Рука дающего качалась в привлекательной близости, но все ж не так близко, как того хотелось бы священнику.
– Разумеется, вы вправе потратить мое пожертвование как вам будет угодно, – подтвердил мистер Вандербильт. – Но вы не должны забывать, что не у всего в этом мире имеется продолжение.
Рука преподобного Бакли, протянутая к чеку, дрогнула. Он все понял правильно. Финансовая помощь миллионера Теософскому обществу должна быть обставлена какими-то условиями. Что ж. Это не страшно. Это даже очевидно… Если уж сама основательница Общества, госпожа Блаватская допускала прием пожертвований, то и им, её ученикам и последователям надлежит действовать в том же духе не нарушая сложившихся традиций.
– Мне бы хотелось, чтоб часть этого пожертвования…
Жертвователь остановился, словно прислушивался к чему-то происходящему в глубине самого себя или, возможно, к таинственному голосу, звучащему в голове.
–..значительная часть пожертвования была направлена на защиту старинных теософских святынь.
Он вновь замер, прислушиваясь к внутреннему голосу.
– … например, горы Джомолунгмы. Вы, вероятно, слышали о том ажиотаже, который подняли наши газетчики вокруг Тибетских вершин? Мне хотелось бы, чтоб теософское общество присоединило свой голос к голосам тех, кто предупреждает мир о святости этого места для всего цивилизованного человечества.
Преподобный Бакли замер.
– Вообще-то число теософских святынь невелико…
Миллионер разжал пальцы и чек, наконец, оказался в его руке. Преподобный посмотрел, не поверил, подслеповато прищурился и, чтоб убедиться, что не ошибся, поднес бумагу к глазам. Это был не просто чек. Это был король чеков!
–..но Джомолунгма, безусловно самая почитаемая из них. Госпожа Блаватская особенно выделяла и также как и вы понимала её важность для мирового порядка. Я думаю, мы сумеем привлечь внимание мировой общественности к нашей святыне…
Год 1929. Апрель
САСШ. Вашингтон
…После Конгресса настроение у миллионера было не очень. Однако, вспоминая смех, которым его провожали, он воинственно выпячивал челюсть. Они еще узнают, кто прав, еще пожалеют о вчерашнем дне… Это он сказал чашке с жасминовым чаем и та согласилась с хозяином. Издалека долетел телефонный звонок и голос секретаря.
– Кто там? – раздраженно спросил миллионер. Вареное всмятку яйцо со срезанной верхушкой призывно желтело, готовясь принять в себя немного горчицы и свежайшего сливочного масла из Оклахомы. Яйца "по-английски" были слабостью мистера Вандербильта. Уже понимая, что завтрак придется прервать, он отложил серебряную ложечку.
– Мистер Робински, – сказал секретарь. – Он звонит из Китая… Вы просили соединять в любое время.
– Естественно, откуда ему еще звонить, если я направил его туда, и плачу, что он там и оставался… – проворчал миллионер, чувствуя себя немножко мучеником. Телефон стоял рядом.
– Хэллоу! Мистер Робински, слушаю вас, говорите!
Тонкий голос корреспондента пробил толщу воздуха, земли и воды и электрическим током побежал по катушке динамика.
– Это я, мистер Вандербильт. Получил вашу телеграмму и спешу отчитаться…. Мне кажется, что выбор большевики уже сделали…
Шум вселенского эфира налетел волной и смыл голос.
– …они назвали эту операцию "Метеорит".
Миллионер наклонился над аппаратом, словно это чем-то могло помочь разговору.
– Что? Что? Джомолунгма? Повторите! Джомолунгма?
– Нет, мистер Вандербильт. Они затевают что-то на своем Дальнем Востоке. …. их дипломатическая активность в Китае…. У меня есть данные…
Шум нарастал и пропадал, словно прибой стучался в телефонный наушник.
– Вас обманывают! Могу поспорить на все ваши деньги, что все разговоры о советском Дальнем Востоке – фальшивка ОГПУ! Им нужна Джомолунгма! Поверьте моему чутью, что вся эта шумиха вокруг Дальнего Востока – только дымовая завеса… Ищите в этом направлении. Я приказываю искать!
Он порывисто прошелся по кабинету, не отрывая трубки от уха. Провод волочился за ним, словно шлейф королевской мантии.
– Это же обычная большевистская тактика – успокоить, а потом вонзить саблю в спину.
– Пока у меня нет данных о том, что они интересуются именно Джомолунгмой. По моим сведениям общий интерес к региону Дальнего Востока у большевиков нешуточный. Достоверно известно, что вся информация по региону собирается в Харбине в их консульстве.
– О чём вы?
– Они собирают дневники географических, геологических и даже этнографических экспедиций.
Голос дрогнул, поплыл, уносимый мировым эфиром, а мистер Вандербильт почувствовал себя рыбаком, у которого на другом конце лески появилась рыба его мечты.
– Они нам нужны! – крикнул миллионер. – Их надо добыть! Мы должны знать точно, что у них на уме! Купите! Украдите, чёрт вас подери…
– Не все в наших силах, – вздохнул голос из Китая.
Миллионер нахмурился.
– Вы понимаете, что стоит на карте, мистер Робински? Судьба западной цивилизации!
Он замялся, неожиданно сообразив, что для человека, более десяти лет проведшего в Китае, судьба Западной цивилизации может показаться чем-то не таким уж и ценной. Тут нужен был другой аргумент. Что ж. Такой аргумент имелся…
Мистер Вандербильт цинично усмехнулся. Слава Богу, его корреспондент не видел этой улыбки.
– Один ваш промах, и может статься, что из заработанного вами золота большевики отольют огромный унитаз! Это будет очень большой унитаз, потому что мы оба знаем, сколько я вам плачу!
– А что я могу? – прошелестел голос. Обеспокоенности в нем тепрь было куда больше чем в начале разговора. – Китайцы ленивы и не хотят отрабатывать деньги, которые им мы им платим…
– Что-о-о-о-о? Что вы мне тут рассказываете? Если эти ваши китайцы не хотят работать – найдите других! Их там почти пол миллиарда! Чан Кайши, Гоминьдан, Кофуций… Не важно кто. Пусть работают! Заставьте их работать!
Год 1929. Май
Китайская республика. Харбин
Майские дни 1929-го года в Харбине радовали только погодой. Политическая обстановка складывалась такая, что хоть святых выноси. Про святых Семен подумал образно, конечно. Выносить нужно было вовсе не святых.
Третий этаж… Высоко… Зато во дворе все еще никого не было.
Уже стоя снаружи Семен осторожно, чтоб не скрипнула, прикрыл одну створку, отодвинулся в сторону, прикрыл и другую.
За стеклом осталось бледное лицо первого помощника консула.
– На вокзал. Как можно быстрее, – почти беззвучно прошептал он. – Любым поездом до границы….
Семен кивнул.
Ухватив ручку портфеля зубами, старясь не думать о десятках людей, что таскали его в своих грязных и потных ладонях, совсем рядом с больными проказой и китайской чесоткой, он повис, нащупывая ногой выступ на стене.
Он помнил его, тот должен был быть где-то совсем рядом. Всякий раз, подходя к зданию консульства, Семен видел выступ и удрученно качал головой от беспечности начальства. Этот карниз казался ему удобной дорожкой для врагов, желающих добраться до сейфа в его кабинете, да насестом для толстых китайских голубей.
Теперь, отсюда, все смотрелось по-другому. Карниз должен был стать дорогой к спасению.
Гомон и птичьи крики китайских солдат, выбивающих парадную дверь, остались с обратной стороны, а тут… Тут пока не было ни птиц, ни солдат. Голуби сидели на крыше дома напротив и вместе с десятком узкоглазых с чайными чашками в руках, смотрели на него с удивлением, будто не видели никогда такого. Притворялись. Семен самолично видел, как китайские циркачи и не такое вытворяли…А может быть туземцы считали, что белому человеку это делать не положено? Ну и пусть. Для дела Мировой Революции Семен и не такое мог совершить!
Считая шаги, он добрался до угла и сполз по водосточной трубе вниз, прыгнул на крышу соседней скобяной лавки, с неё – на улицу.