– Так, видишь, все из-за сабли и получилось: боялся я, что узнает кто про его добычу, прирежут ночью. Отправился он в охране навикулария Стратигопулоса в Константинополь, почти сразу как мы в Киев пришли.
Князь почувствовал, что радостное возбуждение отпускает его. Он уже спокойно спросил:
– И с тех пор о нем не слышал?
– Почему же, слышал, этой весной видел я охранников Стратигопулоса – говорили они, что Константин в личной этерии василевса служит.
Я сидел за столом, думая, что сказать василевсу. А Комнин выжидательно смотрел на меня. Сказать василевсу можно было много, но в империи, где в погоне за властью брат мог убить брата, дядя задушить племянника, а тетка отравить, чем можно было убедить императора, что ты не хочешь участвовать в этой борьбе?
– Василевс, я понимаю твои сомнения. Но подумай сам. Во дворце меня почти не знают. Если раньше, когда я стоял на охране твоих покоев, меня еще видели, знали, что есть такой здоровый северный варвар, то сейчас уже почти забыли. И тем лучше для дела, что меня никто не знает, кроме тебя и великого логофета. И вообще думай обо мне как об инструменте. У хорошего мастера инструмент может много чего сделать – и никогда не поранит держащую его руку. Потом, твой сын Иоанн, умелый и опытный воин, мне кажется, что он с удовольствием займется новым делом. Конечно, ему никогда не стать настоящим воином тени, просто в силу его возраста. А вот опыт, приобретенный у нас, ему очень пригодится, когда будет василевсом. И кстати, поддержка такого подразделения в это время ему также, вероятно, понадобится, – закончил я многозначительно.
– Насколько я понял тебя, Константин, ты хочешь, чтобы мой сын стал твоим учеником.
– Василевс, этим мы решим несколько проблем: я буду под контролем твоего сына-соправителя, он узнает много нового, что поможет ему в будущем, а у меня в этом будущем появится василевс, который будет знать, чего стою я.
Комнин сидел задумавшись несколько минут, потом взял в руку бронзовый колокольчик и позвонил. Через миг около него стоял слуга.
– Позови ко мне соправителя Иоанна, я его жду, – коротко приказал василевс.
Мы просидели около получаса в ожидании. Комнин расспрашивал меня подробности наших действий в Доростоле и о севере Европы, о котором он, на удивление, мало знал. Зайдя в кабинет, Иоанн первым делом удивленно посмотрел на меня. Я во дворце всегда появлялся в форме этериота. Поэтому для него было странно видеть отца непринужденно беседующим с охраной.
– Иоанн, – сказал Комнин, – этот этериот является логофетом сикрета. Про истинное предназначение этого сикрета пока было известно только мне и великому логофету. А этого логофета зовут Константин, если ты не знаешь.
– Почему же, отец, очень даже знаю, такого великана трудно было не заметить, даже те два евнуха-негра, которыми ты так гордился, ему достают только до подбородка. Теперь я понимаю, почему он пропал из дворца.
– Так вот, отряд, который он возглавляет, занимается устранением наших врагов.
– Но, отец, у нас, по-моему, и без него есть такие службы.
Комнин улыбнулся:
– Скажем так, Константин поднял эффективность своей службы на новую ступень.
Иоанн внимательно посмотрел на меня:
– Так резня в Доростоле – это твоих рук дело?
– Да, соправитель, моих и моих теней.
– Отец, – обратился Иоанн к Комнину, – полагаю, то, что ты позвал меня, означает, что мне сейчас будет что-то предложено.
– Ну об этом нетрудно догадаться. Мы с Константином разговаривали о будущем, и я пришел к выводу, что тебе необходимо побыть в этом подразделении, провести там некоторое время.
Глаза Иоанна загорелись интересом:
– Это было бы неплохо: я хотел бы посмотреть на тех воинов, которые выиграли для нас эту войну.
– Ну что же, пусть будет так. Ты отправляешься с Константином.
– Василевс, – обратился я к Комнину, – надо обговорить порядок охраны твоего сына. Я считаю, что он должен поехать к нам под другим именем, чтобы никто, кроме меня, не подозревал о том, что у нас живет сын василевса, его охрану надо будет расположить не в моей пронии, и также чтобы даже офицеры не знали точных причин, по которым они там находятся. А эту причину надо придумать.
– Ну причину мы найдем, – сообщил василевс. – Больше вопросов будет по исчезновению Иоанна – даже моя жена замучает меня расспросами.
– Отец, может, ты мне поручишь, допустим, проинспектировать укрепления против сельджуков или еще где? А уедет туда под моим именем кто-нибудь другой. Несколько месяцев я вполне могу отсутствовать.
– Ну что же, это, наверно, вполне подойдет.
Василевс повернулся ко мне.
– Константин, – произнес он вкрадчиво, – удачное начало твоей деятельности вселило в меня, наверно, неоправданные надежды, но я хотел бы поговорить с тобой о венецианской колонии в Константинополе. В свое время я был вынужден привлечь венецианцев для определенных целей. Но сейчас эта колония так разрослась, они почти государство в государстве. Это начинает меня всерьез волновать. Может, ты подумаешь, как можно было бы решить этот вопрос твоими средствами?
Я задумался:
– Василевс, я ведь абсолютно не знаю, что собой представляет эта колония, чем она живет. Да, а почему бы тебе просто не выселить их, если ты не хочешь применять более жестких мер?
Алексей усмехнулся:
– Константин, этот разговор не на час. Обратись к великому логофету, он познакомит тебя со всеми документами, что тебя интересуют. А вкратце я скажу, что по определенным политическим мотивам мне бы не хотелось, чтобы я был инициатором их выселения, лучше, если бы они это сделали сами.
Я вспомнил венецианскую галеру, на которой чуть не стал рабом, и мне захотелось сделать Венецианской республике очень большую гадость. Только надо хорошо подумать – какую.
Тихий вечер опускался на Дарданеллы. Большая венецианская купеческая галера остановились на стоянку недалеко от крепости Каллиполис. На ее борту не прекращался праздник: с момента выхода из Босфора капитан Деметрио, своим именем нисколько не подтверждающий любовь к морю, пил не переставая и подливал своему судовладельцу богатому магнату, родственнику одного из дожей Венеции. Его помощник, проклиная про себя своего капитана, занимался всеми делами с момента выхода из Константинополя.
Вот и сейчас, сидя за столом, капитан, судовладелец и начальник охраны делились впечатлениями о Константинополе и его жителях. С берега тянуло теплом и ароматом цветов. Все рабы и нанятые гребцы, бросив весла, спали рядом со своими скамьями. И лишь несколько часовых стояли с носа до юта, внимательно прислушиваясь к ленивому плеску волн о борт корабля.
На берегу постепенно погасли редкие тусклые огоньки. Пьяные компаньоны разбрелись по своим каютам. Немного похолодало. Сменилась стража. Отстоявшие свою вахту воины со смешками покинули пост и отправились в теплый кубрик.
Несмотря на горевший на носу и корме галеры в больших бронзовых полушариях огонь, вокруг сгустилась тьма. Часовые, еще час назад внимательные и собранные, боролись со сном. Когда на борт упал небольшой крюк, обмотанный влажной тряпкой, тихий звук, сопровождавший его падение, внимания часовых не привлек. Через минуту над бортом появился темный силуэт и исчез на палубе. Еще через несколько секунд такой же силуэт, скользнув через борт, слился с мраком за высокой надстройкой. Очередной часовой, проходя мимо нее, остановился поправить амуницию, черная тень метнулась к нему и осторожно опустила уже мертвого человека на дощатый настил. Через пару минут на палубе было уже с десяток теней, которые разбежались во все стороны. Все цели были заранее распределены, и вскоре палуба была чиста от охраны. Черные тени быстро задраили все люки и на веревке очень осторожно из-за борта подняли несколько глиняных шаров. Трое державших шары дождались, пока все остальные спрыгнут за борт, одновременно подняли свою ношу и с силой кинули шары на кормовую надстройку, прямо на горевший светильник, после чего мгновенно исчезли за бортом. По надстройке с ревом взметнулось пламя, осветив все вокруг ярким светом.
На галере раздались дикие крики, гребцы, на которых капала горящая смесь, кричали, сгорая заживо. В задраенные люки стучались воины, пытаясь выбраться наружу. Но греческий огонь, изобретение неведомого гения ромеев, шансов не давал никому.
Три небольшие лодки с черными фигурами плавали вокруг. В ярком свете горевшей галеры хорошо были видны головы гребцов, ухитрившихся спрыгнуть с погибающего судна. Но возможности спастись у них не было. Все они были расстреляны из арбалетов.
К утру на месте трагедии ничего не осталось: полусгоревшие деревяшки, которые еще совсем недавно были гордым кораблем, медленно уносило течение в ту сторону, откуда они вчера приплыли.