Николай Иванович, морщась от боли, встал и двинулся на выход. Его усадили в "воронок" и привезли в здание Военной коллегии Верховного Суда СССР. В небольшой комнате заседала секретная комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) по судебным делам под председательством Василия Ульриха. Та самая "тройка". Заплывшие жиром глазки Ульриха с ненавистью сверлили бывшего наркома, и этот взгляд не сулил ничего хорошего. Слушая обвинительный приговор, Николай Иванович сосредоточился на том, чтобы не упасть. Его порядком покачивало, но он не хотел казаться настолько слабым. Услышал вынесенную ему меру наказания, с облегчением вздохнул: наконец-то все закончилось. Подумал - жаль, что родных это тоже коснется и, прежде чем конвоир вытолкал его из помещения, успел бросить:
- Только мать мою не трогайте.
* * *
В рабочем кабинете Сталина на Ближней даче было тепло и уютно, и Берия чувствовал себя здесь довольно вольготно. Пусть он совсем недавно занимает пост народного комиссара внутренних дел, однако Хозяин ему благоволил, иначе не доверил бы столь высокий пост. И не доверил бы секретную информацию о путешественнике из будущего. Хотя сам Лаврентий, будучи материалистом до мозга костей, в эту историю не верил, считая ее кому-то выгодной мистификацией. Вот если бы ему удалось взглянуть на вещи этого "пришельца", а еще лучше, лично пообщаться с беглецом, которого ищут по всей Коми, тогда, может быть… Да и то вряд ли!
- О чем задумался, Лаврентий? - на грузинском спросил его Сталин.
Это было второе появление Берии на Ближней даче. В первое, когда он только что был назначен руководителем НКВД, они были не одни, и тогда, естественно, Вождь говорил на русском. Сейчас же, в отсутствие посторонних, хозяин дачи предпочел их родной язык.
- Да вот, думаю, скольких врагов народа придется выкорчевывать из ведомства.
- И сколько?
- Много, Коба, много. Вросли они в систему НКВД, крепко пустили корни.
Берия вспомнил их личное знакомство, состоявшееся летом 1931 года в Цхалтубо, куда Сталин прибыл на отдых. Лаврентий тогда развил бурную деятельность, не только направив в Цхалтубо множество сотрудников ГПУ, но и лично возглавляя охрану Вождя в течение полутора месяцев. Сталин его запомнил, после этого они встречались еще несколько раз на разного рода мероприятиях, и вот - неожиданный звонок с приглашением приехать в Москву. А прямо из аэропорта, где его встречал начальник охраны Сталина товарищ Власик, его повезли сюда, на Ближнюю дачу, в Кунцево. Только здесь Берия узнал, что теперь возглавляет наркомат внутренних дел. Он ожидал чего угодно, вплоть до ареста, но никак не того, что ему предложат кресло всесильного Николая Ежова.
- А куда переводят наркома? - глупо моргая из-за стекол пенсне, спросил он в тот раз.
На что Сталин без улыбки ответил:
- В тюрьму.
И началась у Лаврентия новая жизнь. Первым делом он приказал вынести из кабинета, ранее принадлежавшего Ежову, всю мебель, и уставил помещение по собственному вкусу. Затем принялся менять заместителей, убрав Курского, которого Ежов поставил на место Фриновского, и Заковского, чья настоящая фамилия была Штубис. Первым заместителем Лаврентий Павлович назначил своего давнего соратника по работе в Грузии Богдана Кобулова, а вторым - Всеволода Меркулова, с которым тоже довелось поработать в Грузии. Серафиму Рыжову тоже отправил в отставку, заменив ее молоденькой и смазливой секретаршей. Курский и Заковский тут же были обвинены в измене Родины, вредительстве и шпионаже, и отданы под следствие. Их ждала участь не менее печальная, чем их начальника. А вот порученца Берия оставил. Офицер был дельный, с хорошей биографией, чем-то он новому наркому приглянулся. Возможно, тем, что в его глазах не было страха, который появился у тех, кто входил в команду Ежова.
- Как твоя семья устроилась в Москве? - вывел его из размышлений голос генсека.
- Спасибо, Нина довольна, Серго тоже, уже устроили парня в школу.
- Слышал, молодцы, что в обычную школу сына отправили, - блеснул осведомленностью глава государства.
Сталин любил начинать издалека, как бы зондируя почву. Впрочем, на этот раз он быстро перешел к делу.
- Ты с показаниями путешественника из будущего ознакомился?
- Ознакомился, Коба.
- И что скажешь?
- Выглядит все и фантастично, и правдоподобно одновременно. Хотелось бы посмотреть на этого Сорокина.
- Так ты же теперь занимаешься его поисками. Как, кстати, они продвигаются?
- Ищут, всю тайгу в республике облетели, да и низом прошлись. Может, и правда обессилел, да снегом засыпало, или на зуб медведю-шатуну попался? Глядишь, по весне, как снег сойдет, и найдем что-нибудь.
Сталин крякнул, покусывая чубук незажженной трубки, покачал головой.
- Ну ладно, у нас хотя бы есть его показания, довольно подробные, которые от нас скрывал Ежов. Причем в них указаны такие вещи, которые знают только высокопоставленные сотрудники армии и НКВД. Ну и я, само собой. А значит, к этим показаниям нужно отнестись со всей возможной серьезностью… Как думаешь, могут на нас напасть немцы в 1941 году?
- Все может быть, - уклончиво ответил Берия. - Пока у нас с ними хотя и напряженные, но все же относительно спокойные отношения.
- Посмотрим, будут ли сбываться предсказания этого Сорокина на ближайшее время. Если да - тогда есть смысл доверять его прогнозам, и нужно будет готовиться к войне с фашистской Германией. Нельзя профукать (это слово, как и некоторые другие, он сказал на русском) момент нападения. Все-таки 20 миллионов погибших советских людей - серьезная цифра, история нам этого не простит.
- Хотя, как я слышал, уже идет серьезное перевооружение нашей армии, авиации и флота, - вставил нарком.
- Идет, но недостаточными темпами. И нельзя забывать о человеческом факторе. Нам нужны толковые люди, а Ежов, наверное, специально их всех пересажал, а многих и перестрелял, оставив одних подхалимов и очковтирателей.
- Тогда нужно подготовить приказ об освобождении нужных нашей стране специалистов и командиров, - осторожно заметил Берия.
- Ты прав, Лаврентий. Вот сам этим и займись. Завтра к утру текст должен быть готов, привезешь, покажешь мне.
- Могу зачитать по телефону…
- Не стоит, телефон - ненадежная вещь, слишком много посторонних ушей. А когда текст приказа доработаем - заодно разошлешь его в газеты и на радио. Пусть народ знает, что мы умеем признавать свои ошибки и делать правильные выводы. А те, кто совершал эти ошибки намеренно, понесут заслуженное наказание… Кстати, что там с Ежовым?
- Позавчера ему вынесли приговор, приговорен к высшей мере наказания.
Сталин, казалось, эту новость встретил без особого удивления. Лишь уточнил:
- Когда должны расстрелять?
- Завтра на рассвете.
Иосиф Виссарионович помолчал, продолжая задумчиво покусывать чубук трубки. Покосился в окно своего кремлевского кабинета, за стеклом которого собирались снежные тучи. Берия с напряжением ждал продолжения разговора. Он не исключал того факта, что Хозяин прикажет пересмотреть приговор и заменит расстрел на 25 лет лагерей. Хотя обычно за Иосифом Виссарионовичем таких снисхождений к врагам народа не припоминалось. Но кто ж его поймет, на то он и Сталин.
Однако генсек, положив наконец трубку на сукно стола, произнес:
- Собаке - собачья смерть.
И, бросив взгляд за окно, уже на русском произнес:
- Давай прощаться, Лаврентий. Время уже позднее, а тебе еще приказ сочинять.
Когда за Берией неслышно закрылась дверь, лицо Сталина исказилось от боли, и он со стоном схватился за поясницу. Радикулит донимал его все чаще, а этот приступ начался во время беседы с Берией. Однако даже при соратнике Хозяин не посмел себе позволить внешнего проявления страданий. Только теперь, проводив Лаврентия, он смог расслабиться и отправиться на кухню, вернее, в ту ее часть, где пылала жаром настоящая русская печь. Половина печи была на кухне, а вторая - за перегородкой, куда можно было пройти только из рабочего кабинета. Перегородка была установлена преднамеренно, чтобы повара и другие, отиравшиеся на кухне, не мешали генсеку лечиться своим мельтешением, хотя звуки с кухни доносились прекрасно. Персонал об этом знал и старался по ту сторону перегородки лишнего не говорить. Положив на горячие кирпичи заранее приготовленную широкую доску, скинул френч и, кряхтя, забрался наверх. Полежит с полчаса, прогреет как следует кости и пойдет ужинать. Сегодня один, без дочери, которую утром увезли обратно на дачу в Зубалово. Была мысль пригласить на ужин Берию, но в последний момент от такой идеи Сталин отказался. Рано пока новоиспеченного наркома за один обеденный стол с собой сажать, пусть сначала докажет, что он этого достоин.
- …а вообще в последнее время товарищ Сталин почему-то стал меньше есть, - донеслось до его слуха с той стороны перегородки. - Не знаю, с чем это связано, может быть, приболел…
Говорила, судя по всему, повариха Анастасия, фамилию которой он не помнил, но знал, что это именно она готовит его любимые трехдневные щи, которые ему подавали в горшочке. Ее собеседник тем временем поддержал беседу:
- Ну, не знаю, я, когда в охране на посту стою, и он мимо меня идет, прямо вот чувствую исходящую от него силу. У меня бабка в деревне знахаркой была известной на всю округу, с ходу определяла, чем болеет человек, и, видно, мне что-то предалось такое. Я вот тоже, если человек сильно болеет, чувствую, мне самому не по себе становится.