Мое вмешательство резко перевесило чашу весов в нашу сторону. Взмах тесаком, удар кастетом, тесак, кастет, тесак, кастет… Настоящая кровавая жатва. Адреналин просто кипел в крови, я совсем не чувствовал усталости, хотя изначально был уверен, что надолго меня не хватит. Вокруг, словно срезанные снопы, падали тела, с криками, стонами, а порой и беззвучно, напоминая скинутые с постамента памятники, которые в 90-е годы принялись рьяно сносить в России, а в бандеровской Украине - после 2014-го. Кто-то, истекая кровью, выл, катаясь по снегу, кто-то пытался подняться, и тут же получал новый удар, теперь уже падая и затихая навсегда.
Раньше мне казалось, что кровавая пелена в глазах - всего лишь красивый литературный термин. Даже в чеченскую, когда случалось с ножом кидаться на врага, я сохранял хладнокровие. Сейчас я почти ничего не соображал, вид крови буквально ввел меня в исступление. Я бил, колол, рубил, с трудом различая, где свои, где чужие, каким-то чудом уворачиваясь от ударов, которые должны были стать для меня смертельными или как минимум покалечить. Скольких я уложил? А черт его знает. "Звучал булат, картечь визжала, рука бойцов колоть устала…", - вспомнились еще с детства знакомые строки.
…Первый выстрел в горячке драки никто не услышал. После второго люди стали приходить в себя, останавливались, тяжело дыша, озирались вокруг. А тут еще взвывшая сирена окончательно привела людей в чувство. В луче прожектора, разрезавшем ночной сумрак, картина бойни выглядела устрашающе.
- Стоять, мать вашу! Руки в гору!
Щелканье затворов винтовок окончательно привело всех в чувство. Я отбросил в сторону тесак, кастет, соскользнув с пальцев, упал в снег. Туда же соскользнула и перевязь, ни к чему палиться раньше времени. Хотя и жалко экипировку, с ней я был настоящей машиной для убийства. Только уже, похоже, бойня закончилась. Поднял руки, остальные участники резни последовали моему примеру, понимая, что с лопатами и кольями бросаться на винтовки подобно самоубийству. Полтора десятка стволов смотрели на нас, готовые в любой момент выплюнуть смертоносные кусочки свинца, и никому не хотелось принять их в себя. Краем глаза увидел, что Олег поднял одну руку, вторая висит безжизненной плетью. Жив - и то хорошо, а кости, даст Бог, срастутся. Вон и Ройзман с Петром тоже живы. Вовремя я пришел на подмогу, иначе наших могло полечь куда больше.
- Вы что, падлы, охренели?!
Это уже сам Мороз прибежал, в распахнутой кожаной куртке на меху, сбитой на бок фуражке, потрясая наганом. От его псевдоинтеллигентности не осталось и следа. Тяжело дыша, он с ужасом оглядывал поле боя.
- Это что такое, я вас спрашиваю?! Кто? Кто это сделал?
А то непонятно, кто… Мда, товарищ в шоке, ну так его легко понять. Все молчали, опустив глаза, только я, похоже, не боялся взглянуть в лицо начальнику лагеря. Заметив это, тот подлетел ко мне, тыча в лицо пистолетом.
- Фамилия?
- Осужденный Кузнецов, статья 142-я, 11-й отряд.
- Где начальник 11-го отряда? - заорал он, крутя головой. - Где этот сукин сын, я вас спрашиваю?!
Перепуганный до чертиков сержант выскочил из сумрака, вытянувшись перед начальником лагеря.
- Сержант Мотыль, товарищ старший майор государственной безопасности!
- Расстреляю к чертовой матери!
- Виноват, товарищ старший майор государственной безопасности!
Несчастного сержанта буквально трясло от страха. Мороз, однако, свою угрозу в жизнь воплощать не торопился.
- Твою же мать, такое ЧП, теперь секретарь обкома приедет разбираться, областное руководство НКВД, чего доброго, заявится, - бормотал он, вытирая вспотевший, несмотря на морозец, лоб. - Такое разбирательство будет… Где остальные начальники отрядов? Всех ко мне!
Спустя минуту перед ним выстроились четырнадцать человек. Яков Моисеевич, вне себя от ярости, бегал перед ними, размахивая наганом.
- Вы… мать вашу… сукины дети… какого хрена… расстреляю…
Затем, сделав передышку, перевел взгляд на нас.
- Этих - в отдельный барак, до выяснения обстоятельств… Нет, уголовников отдельно, а то снова передерутся. Оба барака взять под усиленную охрану. Раненых… Раненых добить. Нечего на этих подонков медикаменты переводить. Спишем на обычную смертность. А этого, - ствол в мою сторону, - сейчас же ко мне на допрос. Лагин, давай со мной, тоже поприсутствуешь.
Лагин, заместитель начальника по воспитательной работе, кивнул, хмуро глядя на меня. Вместе с ними под конвоем дюжего красноармейца я прошествовал в бревенчатый домик, служивший административным зданием лагеря. Шел в одной рубахе, бушлат так и остался лежать где-то на поле боя, механически подумав, что правильно сделал, переложив фотокарточку Вари в карман брюк. В кабинете Мороза было прохладно, Яков Моисеевич кивнул красноармейцу, и тот шустро развел в печке огонь. Все это время я стоял посреди кабинета, тогда как Мороз и Лагин сидели один в кресле за своим столом, а второй - на стуле у стены. Начальник лагеря все никак не мог расстаться с наганом, то кладя его на стол, то снова беря в руки и прокручивая пальцем барабан. Мое же внимание привлек бронзовый бюст Сталина высоткой сантиметров тридцать. Прикинул, что этой штукой в случае чего можно проломить голову. Но пока ситуация того не требовала.
Наконец печка разошлась, от нее потянуло теплом, и я стал оттаивать, не только в физическом, но и в психологическом плане. Адреналин схлынул, резко навалились апатия и усталость, хотелось рухнуть в постель и забыться. Сказывалась и предыдущая бессонная ночь. Однако мне предстояло выдержать допрос, во время которого, вполне вероятно, меня будут бить. Да и пусть бьют, может, забьют до смерти, на том свете, наконец, отдохну.
- Кузнецов, встаньте смирно, - услышал словно сквозь вату голос Мороза.
Я поднял голову, пытаясь продрать слипающиеся глаза. Начальник лагеря, держа в руках мое дело, смотрел на меня сквозь линзы очков немигающим взглядом удава, гипнотизирующего кролика.
- Итак, вы мне сейчас подробно расскажете, что стало причиной конфликта, и кто был закоперщиком.
Прикинуться дурачком, мол, моя хата с краю, все побежали - и я побежал? Все равно на последующих допросах кто-то проговорится, не по своей воле, так под пытками. Те же уголовники, думается, особо и не будут ничего скрывать, либо скроют то, что им выгодно, выставив меня инициатором побоища. Сейчас, небось, в своем бараке уже вовсю сговариваются, как меня выставить крайним.
- Ладно, слушайте, а там решайте, кого казнить, кого миловать.
В общем, рассказал про отца Иллариона, как уголовники над ним измывались, как изуродовал Валета и его подельников, и как воры забили мне стрелку, то бишь вызвали на толковище. Про сработанный Семочко тесак благоразумно умолчал, хотя узнают рано или поздно. А то, что меня пришли поддержать политические и мужики - это их инициатива, люди устали от беспредела, творимого урками с молчаливого, и даже совсем не молчаливого согласия лагерной администрации.
- В каком смысле с согласия? - переспросил Мороз, быстро обменявшись взглядами с Лагиным. - Вы что же, заключенный Кузнецов, считаете, что администрация лагеря в сговоре с ворами?
- Ну, вам виднее, вы же с ними сговариваетесь, - бесстрашно ухмыльнулся я.
И тут же получил такой силы удар в ухо, что кулем свалился на пол. В глазах потемнело, в ушах зазвенело, попытался приподняться, уперевшись ладонью в пол, но тот предательски покачнулся, и я снова распластался на холодных досках.
"Почему они холодные, в комнате уже достаточно тепло, - почему-то всплыла в голове мысль. - А, ну да, закон физики, тепло - оно вверх уходит, поэтому доски еще прохладные".
- Встать!
Со второй попытки удалось принять вертикальное положение. Покачиваясь, словно осина на ветру, выцелил перед собой равнодушное лицо Лагина, массировавшего костяшки пальцев. Без сомнения, это его поставленный удар отправил меня в нокдаун. Но врезать не успел - отвлек начальник лагеря.
- Я смотрю, Кузнецов, вы и на свободе не стеснялись пускать кулаки в ход, судя по вашему личному делу, - продолжил Мороз, поднимаясь из-за стола.
- Не стеснялся, когда пытались задеть меня или близких мне людей. И сейчас не постесняюсь, если ваш Лагин еще раз попробует меня ударить.
- Ах ты…
- Стойте, Василий Тимофеевич! Дайте, я с ним еще поговорю, все же любопытный тип. А то вы говорите, мол, зона всех ломает, а тут вон какой экземпляр… Хотя он и не так давно у нас, но вижу - характер присутствует. Похвально… Только похвально это при других обстоятельствах, а у меня все по струнке ходят. И ты будешь ходить! - перешел на "ты" Мороз, добавив в голос металла.
- Решил, значит, воров на место поставить? Не мне заявить, узнав о смерти какого-то там попа, а устроить, как это говорят в Италии, вендетту, самосуд? Если каждый так начнет поступать, то что же, вскоре у меня тут барак на барак пойдет? А работать кто будет?
Мороз прошелся по кабинету, заложив руки за спину, что-то обдумывая. Мы все смотрели на его перемещения, гадая, чем закончится дело.
- Надеюсь, эта история за пределы лагеря не уйдет, хотя все равно какая-нибудь сволочь проболтается. Так, Лагин, слушай сюда… Всех зеков строго предупредить под страхом смерти, рядовому и командному составу дать подписки о неразглашении.
- Понял, Яков Моисеевич.
Тут он вновь обратил внимание на меня, встал напротив меня, глядя снизу вверх.
- Скольких ты убил в этой драке?
Я равнодушно пожал плечами.
- Может, кого и покалечил, в горячке не упомнишь.