- Вроде как московские блатные приехали с заказом на Куз… простите, Сорокина, что-то он еще, видно, в столице с ними не поделил. Тот, которому удалось выжить, тяжелораненый Микитько, он сам толком не знает подробностей, да и слаб очень. Врачи не рекомендовали его слишком уж долго допрашивать. Пока знаем, что приехали двое, сами, наверное, мараться не захотели, искали человека, который согласится на мокрое дело. Согласился некто Червонец. Согласился на свою голову - его тело было найдено в овраге. Той же ночью один из московских появился у них на "малине" и устроил бойню. Но лица его под шляпой ни хозяйке "малины", которую нападавший почему-то оставил в живых, ни раненому толком разглядеть не удалось. Только одежда одного из столичных. А вскоре тела московских гастролеров нашел сантехнический работник, когда проверял забившийся канализационный люк. На одном из покойных как раз не было верхней одежды, тут мы и смикитили, что Сорокин, видно, позаимствовал плащ и шляпу, и под видом московского уголовника устроил бойню на "малине".
- Хитрый ход, - покачал головой нарком и будто себе под нос добавил. - Быстро он адаптировался в нашем времени…
Следователь не понял, что имел в этот момент Ежов, но предпочел за лучшее промолчать. Спросит - ответим, а со своими вопросами к таким людям лучше не лезть.
- Что ж, спасибо, товарищ Лыков, вы сильно помогли следствию. Теперь мы знаем, где искать этого махрового антисоветчика. Если вы не против, я его личное дело конфискую. Расписаться где-то нужно?
- Нет-нет, ни к чему…
- Тогда всего хорошего, удачи по службе.
Пожав потную ладонь следователя, нарком вышел из кабинета. Оставшись один, Лыков выплеснул остатки чая на пол, вытащил из сейфа початую бутыль коньяка и трясущейся рукой налил полный стакан.
- Господи помилуй, - перекрестился атеист Лыков и одним махом влил в себя содержимое стакана.
Плюхнулся на стул и сидел так несколько минут, пока его не вывел из транса осторожный стук в дверь.
- Кто?
Дверь с легким скрипом приоткрылась и в проеме показалась голова капитана Шигина. Затем в кабинет втянулось все тело милиционера.
- Товарищ майор, прошу прощения за любопытство, дюже узнать интересно, с чего это к нам сам народный комиссар приезжал?
- Много будешь знать - скоро состаришься, - повторил Лыков недавно услышанную поговорку из уст Ежова. - Слушай, Шигин, ты бы метнулся к завхозу, спросил у него чистые кальсоны. Давай-давай, чего задумался!
Когда капитан исчез, следователь долил в стакан остатки коньяка из бутылки, выпил уже с чувством и толком - руки больше не дрожали. Закурил неизменные одесские "Сальве", откинувшись на спинку стула и закинув ногу на ногу.
"Новый год, напьюсь сегодня, и пусть моя орет, как умалишенная, - думал он, пуская вверх клубы ароматного дыма. - Плохо, правда, что завтра опять тащиться на работу. Больным, что ли, сказаться… Кстати, обещал сыну подарить на Новый год альбом для марок, как его… кляссер, и до сих пор не купил. Надо Шигину сказать, чтобы послал кого-нибудь в магазин канцелярских принадлежностей, пусть возьмут что-нибудь поприличнее. А жене пускай по пути хороший одеколон купят. Она, кажется, предпочитает "Красную Москву", главное только, не схватить флакон самопального розлива. Насчет этого пусть Шигин тоже предупредит, хоть в магазинах вроде самопала и не встречается, не Привоз все же. А про приезд Ежова своей Басе ничего не скажу. Баба, растреплет подругам-жидовкам в один момент".
* * *
В последующие несколько дней ничего примечательного не происходило. А 29 декабря наш отряд всколыхнула новость: капитан Северцев арестован по обвинению в государственной измене. Временное командование нашим отрядом перекладывается на сержанта Мотыля, который явно пребывал в растерянности. Он еще в первый день подменки что-то провякал ворам насчет работы, но был послан далеко и надолго. Вернее, вся блатная пятерка "отрицал" как один сказалась больной, потребовав фельдшера и дальнейшего перемещения в больничку. Сержанту заниматься ими оказалось некогда, нужно было конвоировать осужденных на строительство вышки, отправить же симулянтов в карцер у него оказалась кишка тонка. Тем более что по негласному распоряжению свыше практически во всех лагерях СССР к уголовникам было куда более мягкое отношение, чем к политическим. Уж это-то я прекрасно помнил из всяких исторических мемуаров, которые мне когда-то довелось прочитать. Да и за время нахождения в этом мире, скитаясь по СИЗО и лагерям, я успел подметил данный факт.
Пользуясь сложившейся ситуацией, воры полностью взяли отряд под свой контроль, и устроились по-королевски. Даже успели буквально за пару дней навести контакты с ворами из других бараков, которым их отрядные давно уже вверили управление другими зеками, практически самоустранившись.
Вечером, приходя со смены - выходные зекам не полагались - видел, как в воровском углу авторитеты, собравшись с нескольких бараков, льют в себя чифирь или даже что-то покрепче, закусывают сухарями, иногда даже с кусочками сала, играют в карты, или вообще от скуки достают кого-нибудь из сидельцев. Чушок Витя им уже стал неинтересен, разве что поиметь его вместо бабы, так они переключились на политических. Особенно доставалось щуплому и тихому Арсению Львовичу, на воле прежде служившему в ростовской заготконторе и которого сдал коллега. Мол, высказывал сомнения в том, что коммунистическая партия большевиков приведет советский народ в светлое будущее. Арсений Львович это отрицал, каялся и на суде, как он рассказывал, и нам утверждал, что ничего такого не говорил. Многие ему верили, особенно те, кто и сам себя считал безвинно осужденными. Я тоже склонялся к варианту о поклепе, не иначе, заготконторский стукач с этого что-то поимел, возможно, занял освободившееся место, поскольку ходил у Львовича в подчиненных.
Как бы там ни было, обвиненный в антисоветской пропаганде 39-летний скромный служащий и отец двоих детей - 10 и 12 лет - получил по приговору "тройки" восемь лет исправительных лагерей. Пахал он на "нефтянке", и теперь вдобавок стал объектом издевательств со стороны урок. Неизвестно, за что его так невзлюбило ворье, но иной раз уголовники не отпускали его до утра, когда уже нужно было вставать и собираться на очередную смену. Больше всего авторитетам и их прихвостням нравилось заставлять несчастного стоять в углу по стойке "смирно" и каждый час бить тарелкой о тарелку, имитируя напольные часы. Мало того, что не высыпался сам зек, так вдобавок и мы порой просыпались от очередного тарелочного грохота. Что касается урок, то они расходились по баракам и укладывались почивать с рассветом, кемаря практически до обеда, хотя, если не было желания тащиться в столовую и есть тамошнюю бурду, случалось, спали до вечера.
Закончилось все тем, что 5 января Арсений Львович сломался. А если точнее, не выдержал и замастырил - оттяпал себе полладони.
- Надумал он себе большой палец отрубить, чтобы его, может быть, по инвалидности освободили, а тюкнул по кости, - рассказывал мне один из работавших с ним на заимке политических. - Не иначе зажмурился, когда топором замахивался - и полладони напрочь. В больничку положили пока. Как думаешь, засудят его теперь?
Я пожимал плечами. Скорее всего, накинут срок как "саморубу". И ведь виной тому во многом не только тяжелые условия работы, но и эти самые уголовники, заставлявшие его ночи напролет изображать напольные часы.
Что, надо было заступиться? Ага, вот это в уголовной среде самое распоследнее дело. Здесь действует неписанное правило - каждый отвечает за себя. Если ты, конечно, не вор в законе, как Валет. Еще в той жизни знакомый рассказывал, что, проявив жалость к сокамернику, можно нарваться на серьезные неприятности и необходимость отвечать перед смотрящим или сходняком. Поэтому я и не рыпался. Если бы дошло до открытого столкновения, этих, жрущих и пьющих в своем блатном углу, я бы, скорее всего, раскидал. Хоть и отощал за время отсидки, но в общем-то физические кондиции при мне, не говоря уже о технике. Однако потом настало бы время кровной мести, и рассчитывать на помощь политических было глупо. Эти словно безмолвные рабы на галерах, готовы по команде идти на заклание, себя-то защитить не в состоянии.
Моя задача - продержаться весь отпущенный мне здесь срок, а если повезет - выйду на свободу раньше по какой-нибудь амнистии или за примерное поведение. А может быть, и не повезет, и вообще здесь сгнию. Но с таким настроение тут делать нечего. Такие вот депрессивные первым делом откидывают коньки.
А вообще грела мысль о побеге. Как покинуть пердела лагеря? Да очень просто - примкнуть к команде "нефтяников". Но я умом понимал, что такая затея обречена на провал. Куда бежать, если вокруг на сотни километров замороженная тайга! Не с голоду сдохнешь, так замерзнешь. А еще, слышал, местные оленеводы или кто они там настропалились сдавать властям беглецов за определенную сумму. Этакие охотники за головами, ковбои недоделанные.
Нет, понятно, если ловят уголовников, им-то самое место в зоне, а если на рывок пошел политический, которому невмоготу тянуть срок по доносу? А тут тебя какой-нибудь охотник берет на мушку и конвоирует в ближайшее отделение милиции, километров за пятьдесят, чтобы сдать с рук на руки и получить вознаграждение. Обидно, однако.
А между тем как-то незаметно наступил новый, 1938 год. По этому случаю в лагерном клубе случился праздничный концерт с участием художественной самодеятельности. Выступали как зеки, так и члены семей администрации лагеря, а также и вольнонаемные. Клуб был рассчитан на 300 мест, понятно, все население ИТЛ сюда бы при всем желании не поместилось. Однако немалая часть зеков практически безвылазно пропадала в тайге, осваивая новые месторождения нефти, угля, радона и прочих полезных ископаемых.