- Дык Васька Яхонтов, паразит, об том годе с Харькова приехал на заработки, на чаеразвесочную фабрику устроился. За пятьдесят рублев сдаю ему комнату. Редкий раз трезвым придет.
- А чего ж, общежития фабрика не имеет?
- Откуда!
- Не родственник он вам?
- К чертям такого родственника! Приютила на свою голову…
- А сдаете по закону, имеется договор найма жилых помещений?
Тут вот глазки у старушки и забегали. Угу, понятно, в обход закона купоны стрижет. И я ведь угадал с вопросом, подозревал, что во все времена в СССР и позже в России ответственный квартиросъемщик обязан заключать с подселенцем соответствующий договор. Тут же, похоже, черный нал, проговорилась старушка на свою голову. С другой стороны, ей повезло, что попался липовый милиционер, но все равно пока все карты раскрывать не будем.
- Нехорошо… Как вас по имени-отчеству?
- Клавдия Васильевна я, Старовойтова.
- Нехорошо, Клавдия Васильевна, обманывать государство. Оно о вас всячески печется, а вы вон от него доходы утаиваете. Ладно, на первый раз простим, но чтобы завтра же пошли и заключили договор.
- Дык ведь с Васькой надо идти в жилконтору, а он рано утром на фабрику убежит.
- Ничего, мы ему сейчас лекцию прочитаем - пойдет как миленький. А на фабрике объяснится, справку выпишут в жилконторе.
- А может, заарестуете?
- Может, и заарестуем, если слова не подействуют. Ну где ваш дом-то?
- Дык вон уж, - в очередной раз "дыкнула" старушка, - почитай что и пришли.
Обитала бабушка в подвальном помещении, с окнами на уровне мостовой. Два окна - две комнаты, с удобствами во дворе. В окнах свет не горел, наверное, спит уже постоялец.
Оказалось, что где-то колобродит, и дверь в квартиру была нараспашку, хорошо, чужой кто не влез. Хозяйка запричитала, заохала, мол, зря товарищ милиционер шел, теперь неизвестно, сколько ждать, пока этот бандит вернется.
- Что ж, посидим, торопиться нам некуда, все равно на ночном патрулировании, - приврал я, располагаясь у стола и закидывая ногу на ногу.
- А может, картошечки на конопляном маслице пожарить, а? Это я мигом, на керогазе-то.
- А что ж, не откажусь.
- И наливочки, не побрезгуете?
Бабуля извлекал из какой-то схронки початую бутылку с жидкостью темно-вишневого цвета, заткнутую бумажной пробкой. Откупорив ее, я понюхал содержимое и удовлетворенно кивнул: мол, сгодится.
- Только немного, а то я на дежурстве.
- Дык сами и наливайте, товарищ милиционер, сколько требуется. Наливайте, а я вот уже картошечку почищу и поставлю готовиться.
Минут через двадцать передо мной на столе стояла небольших размеров сковорода, наполненная жареной на постном масле картошкой. А рядом - краюха ноздреватого хлеба. Ну и стопка с наливочкой для аперитива. Ух, давненько я так не сиживал!
- А сами-то что?
- Я ужо потрапезничала, вы кушайте, кушайте… Чичас, глядишь, и этот злыдень заявится. Вы уж спуску-то ему не давайте, пригрозите каторгой.
- Нет у нас в советском государстве каторги, Клавдия Васильевна.
- А чиво ж есть-то?
- Ну, тюрьма, лагеря, этого хватает…
- Ну вот лагерем и пригрозите, может, за ум возьмется…. Молочка али чайку? Этот-то обормот пришел тут как-то пьяный, сунул мне коробку чаю, я ее и спрятала. Мало ли, когда еще пригодится.
- Приворовывает, значит, ваш постоялец?
- Э-э, того не ведаю, может, и купил, - заюлила старушка.
- Ладно, давайте чаю… и капельку молока туда плесните. По-английски чай попьем.
- Ну, не знаю уж, по-аглицки или как, а только как скажете - так оно и будет.
От стола я отвалился, словно насосавшийся крови комар. Хорошо-то как, и совсем не хочется думать о плохом. Сейчас бы еще покемарить часик-другой.
Хозяйка, видно, уловила мой осоловелый взгляд.
- Вы ежели вздремнуть пожелаете - то можете в той комнате прилечь, - предложила бабуля. - А Васька придет, так сразу его и споймаете.
- Ладно, будем считать, что это засада, - согласился я. - Только сапоги скину, а спать буду в форме.
- Это уж как хотите, дело хозяйское.
Постель, конечно, не моя кроватка из будущего, но уж всяко лучше нар. Сунув револьвер под подушку, я повернулся на правый бок и тут же отрубился.
Глава V
Постоялец не появился и утром. Бабушка меня не будила, так что сам я продрал глаза лишь в половине восьмого. Сев на кровати, сладко потянулся, морщась от лучика утреннего солнца, пробивавшегося в этот полуподвал. Происшедшее накануне казалось мне случившимся словно и не со мной.
- Ой, как на Ваську-то похож! Вчера в потемках и не разглядела толком, а чичас прямо одно лицо! Только побриться - и не отличишь.
Бабуля замерла в дверном проеме с видавшим виды полотенцем в руках, взирая на меня с нескрываемым интересом. Понятно, не в плотском плане, наверняка климакс ее уже навестил, причем давненько. Интерес как раз был вызван схожестью, на взгляд Старовойтовой, между мною и ее постояльцем.
- Что, серьезно так похож?
- Вот те хрест! - мелко перекрестилась старушка.
- А есть его фото?
Спросил я неспроста, потому как в моей голове зародилась вполне очевидная мыслишка.
- Ежели только он, паршивец, документ дома оставил, - сказала бабка, делая ударение в слове "документ" на второй слог. - Чичас гляну.
Она принялась рыться в тумбочке, и спустя несколько секунд извлекла на свет божий удостоверение личности, принадлежащее некоему Василию Матвеевичу Яхонтову, родившемуся в 1908 году в Змиеве Змиевского уезда Харьковской губернии.
- Паспорта у него не было?
- Да откель паспорт-то! Он, почитай, из села приехал, кто ж ему такой документ выдаст.
Ну да, в это время процесс паспортизации только налаживался, а то начитались Маяковского, что он там что-то из штанин извлекает, я-то только годы спустя узнал, что в стихотворении речь шла о загранпаспорте. В загранку - да, без паспорта никак, а внутри страны как-то обходились.
Приглядевшись к лицу изображенного на небольшой черно-белой фотографии человека, я понял, что он и впрямь чем-то смахивает на меня. Может, это знак свыше? На первое время могу закосить под Яхонтова, а там уж как-нибудь, с божьей помощью… Правда, нужно еще от формы сотрудника НКВД избавиться, заменив ее на гражданскую. Хорошо еще, что бабуля не разбирается в таких тонкостях, приняла меня за милиционера.
- Знаете что, Клавдия Ивановна, я, пожалуй, временно конфискую этот документ для проверки личности вашего постояльца. Если объявится - так ему и передайте. Потом повесткой вызовем в милицию, а заодно и ваш вопрос постараемся решить. Если внушение не поможет - будем применять к дебоширу более строгие меры.
- Вот спасибо, сынок! Я ж за тебя молиться теперь буду!
- Не надо молиться, ваше дело - вовремя докладывать о творящихся безобразиях. И не поселять у себя жильцов без соответствующего оформления документов… Ох, что-то есть так хочется!
- Так я быстро кашку пшенную с молочком утренним сготовлю, у нас тут поутру разносит крестьянка из Бутово.
- А что ж, не откажусь. Премного благодарен за вашу заботу. Я у вас тут, получается, и сам словно постоялец, вечер да ночь провел.
- Вот кабы все были такие постояльцы - и слава Богу!
- И еще платили бы, - усмехнулся я.
- Дык жить-то надо, куды ж деваться, на пенсию, что артель платит, разве ж проживешь?!
- А что за артель?
- Дык я ж тридцать лет, почитай, на "трехгорке" проработала, они и платят из фонда.
- На "Трехгорной мануфактуре"?
- На ей самой, будь она неладна.
- А что так?
- Дык сама там все здоровье оставила, еще и мужа моего, Степана Лексеича, мануфактура эта в 21-м забрала: попал в ситценабивной станок, когда уж вытащили - одни кровавые ошметки.
Тут Клавдия Ивановна снова со вздохом перекрестилась, теперь уже на черно-белую фотографию в рамке, на которой была изображена она же в возрасте лет тридцати, с платочком на голове, рядом с усатым мужиком картузе, выглядевшем куда старше.
- Мы ж с ним оба с Псковской губернии. Приехали в Москву аккурат к войне с японцами, да и устроились на мануфактуру. Подвальчик вот себе заработали на пару комнатушек. Детей двоих родили, сына с дочкой, ну энто еще до революции, они уж разлетелись. Дочь за военного вышла, они на Дальнем Востоке сейчас, а сын помер, под поезд попал, царствие ему небесное, Володеньке моему.
Опять перекрестилась, теперь уже на общее фото, где были изображены все члены семьи. - Чивой-то я разговорилась, пойду кашу готовить.
Оставшись один, я, с оглядкой на дверной проем, принялся рыться в вещах постояльца. Так, опасная бритва - вещь полезная. Обмылок дегтярного мыла в плотной бумаге - тоже сгодится. Это все вместе с удостоверением личности втиснулось в планшет, который я вместе с формой и оружием позаимствовал у Шляхмана. И кое-какая одежонка имеется. Причем, что приятно, на вид вроде бы мой размер. Натянул на гимнастерку пиджак… Слегка маловат, но без гимнастерки, думается, будет свободнее. Снял, отложил в сторону. Вот и сорочка, большой отложной по моде воротник относительно чистый - откладываем к пиджаку. Брюки… Приложил к себе - коротковаты, по щиколотку, а на дворе не 60-е, стиляг еще нет, тут мужики, как я заметил еще по прибытии в прошлое, форсят в просторных штанах.
- Ой, чивой-то вы делаете?
Старушка как-то гармонично перескакивала с "вы" на "ты" и обратно. Сейчас, стоя в дверях, она с любопытством наблюдала за моими действиями.
- А-а… Это на экспертизу, образцы одежды, - отбрехался я. - Потом вернем, пусть жилец не переживает.