Группа растянулась по просеке двумя муравьиными цепочками: посередине до сих пор блестели лужи, и все старались идти по обочине.
У остановки народ, прощаясь, стал расползаться в разные стороны - кто на троллейбус, кто на автобус, а кто и вообще рядом живет. К нам с Олегом пристроился Ленчик, однако пива брать не стал - купил бутылку минералки.
Троллейбусов долго не было, но мы никуда не спешили: болтая о пустяках, опустошили бутылки, сдали их терпеливым бабуськам-мешочницам, а потом я достал сигарету.
- Ну что, включаем ускоритель?
- Включай.
Я закурил. Минздрав предупреждает: это называется "умелое использование закона подлости в корыстных целях". Ведь общеизвестно, что, стоит тебе закурить, - мигом появится долгожданный транспорт. И точно! Не успел я сделать и пяти затяжек, как к остановке подкатил рогатый. (Помню, кто-то шутил: дескать, слово "троллейбус" произошло от слова "тролль", которое в переводе на русский означает "черт с рогами".)
Двери распахнулись, троллейбус изверг наружу часть плохо переваренного содержимого и вознамерился было поскорее удрать - но мы втроем успели-таки втиснуться внутрь, угодив в привычный живой пресс.
Через пару остановок полегчало, а Олег вдруг тронул меня за плечо и указал подбородком в сторону передней двери. Вначале я не понял, но почти сразу машину тряхнуло, и я увидел у кабины водителя знакомую лысину в обрамлении редкой седеющей поросли.
Монах.
А рядом, кажется, та самая длинномерная девица с поляны; хотя со спины толком не разобрать.
- Тебе еще хочется подойти? А, Димыч?
- Ну…
В общем- то Олег прав: говорить с Монахом особо не о чем. "Привет -привет". Ну, еще пару фраз. И все равно мы стали пробираться к передней двери.
Троллейбус подходил к очередной остановке, когда Монаха качнуло, крутанув волчком. Первым он увидел Олега, да и нас с Ленчиком наверняка заметил.
- Привет, Володя! - Олег махнул ему рукой.
Однако вместо ответного приветствия Монах резко отвернулся, шепнул что-то на ухо своей дылде (для этого ему пришлось привстать на цыпочки) - и оба они спешно начали толкаться, выкрикивая:
- Вы сейчас выходите? А вы?!
Впору затылок почесать. Куда это он ломанулся?
- Володь, да подожди ты! На пару слов…
Монах даже не обернулся. Вместо этого он неуклюже пнул в бок толстую бабу, вставшую со своей кошелкой в проходе, словно триста спартанцев в Фермопилах. И грянул классический троллейбусный скандал! Баба попалась горластая, доведя до сведения пассажиров много новых фактов из жизни "лысого ракла". Но тут двери наконец распахнулись, и потный Монах с девицей кубарем вывалились на улицу, чуть не сбросив с подножки еще двоих человек, не ожидавших от нашей парочки подобного натиска.
Мы по инерции выскочили следом, опоздав буквально на минуту.
Никого.
В смысле, ни Монаха, ни его спутницы.
Совсем рядом начинался однообразный лабиринт пятиэтажных "хрущоб", и затеряться в нем было проще простого. Ну не играть же нам в "казаков-разбойников"!
Позади раздалось сдавленное сипение. Мы разом обернулись - и едва успели подхватить под руки сухонького старичка в драповом пальто и антикварной шляпе из фетра. Этот старичок как раз стоял в дверях, когда Монах с подругой ломились к выходу.
Бедняга задыхался, перхал, лицо его пошло багровыми пятнами, и всем нам сразу стало ясно, что дело плохо. Я затравленно огляделся в поисках ближайшего телефона-автомата. Есть! Вон, у ларька, на углу. Только бы работал! Карточка… Тьфу, "03" ведь бесплатно!
- Олег, я к телефону, "Скорую" вызывать.
- Да, беги.
Бегу, словно за мной гонятся. Добегаю. Срываю трубку. Похоронной музыкой в ухо ползут короткие гудки. Остервенело дергаю рычаг Есть! Длинный!
- Приезжайте скорее! Тут человеку плохо! Задыхается. Кажется, с сердцем что-то… или астма. Что? Остановка Отакара Яроша, как ехать с Павлова Поля в центр… Да, троллейбусная остановка, на перекрестке!… Выезжаете? Спасибо…
Ну, даст Бог, успеют.
Оборачиваюсь - и вижу, как тормозит наш троллейбус, тормозит с визгом, со скрежетом, едва отойдя от остановки; и из открывшейся передней двери кого-то выносят. Еще одного… одну. Та самая толстуха, что костерила Монаха на весь салон. И еще…
Бегу обратно.
ОЛЕГ
Пострадавших было четверо. Старик, которого мы успели подхватить, тетка с кошелкой, молоденький курсант с оттопыренными ушами и мальчик лет семи-восьми. Совсем как Димкин сын.
Курсанта все время тошнило, и поначалу мы решили, что он попросту пьян. Но спиртным от лопоухого не пахло, парень зеленел на глазах, пытаясь принять цвет собственной формы, и ноги отказывались держать хозяина. Его усадили на обшарпанную скамейку, и теперь курсант глубоко, жадно дышал, прикрыв глаза и откинувшись на спинку. Авось отдышится.
Все остальные были без сознания. Над мальчиком взахлеб рыдала молодая женщина, размазывая по щекам потекшую тушь.
- Алешенька, Алешенька, очнись! Да что же это?! - всхлипывая, причитала она.
- Отравились небось? - переговаривались мужики в рабочих спецовках, дымя "Ватрой". - Грибами, ясное дело! Сейчас все грибами травятся, после Чернобыля…
Это они вытащили пострадавших из салона наружу.
- Вряд ли, Петрович. Может, эта… эпидемия какая?
- Блин, не подхватить бы! Меня супружница живым закопает…
Никаких других мыслей, кроме отравления или эпидемии, мне тоже в голову не приходило. А зря. Что ж это получается, братцы?! В течение двух минут три человека практически одновременно выпадают в осадок, а четвертый - едва не выпадает! Не слишком ли для эпидемии?! А если они отравились, к примеру, какой-то дрянью прямо в салоне - то почему только эти везунчики, а не все поголовно?
Грибов на всех не хватило?!
"Скорая" задерживалась, врача среди людей на остановке не нашлось, и мы сделали, что могли: уложили пострадавших поудобнее, расстегнули на них одежду, чтоб легче дышалось… Что еще? А ничего! Никто просто не знал, что еще можно сделать!
Собрались вокруг - только мужики с сигаретами отошли чуть в сторону; ждали "Скорую".
Второй курсант, однокурсник лопоухого, еще раз сбегал к телефону.
Вернулся.
- Обещали вдогон две машины выслать. Первая уже выехала.
- Да где ж они ездят, мать их?!.
Старик вдруг дернулся, глубоко вздохнул и обмяк. Ленчик с курсантом бросились делать ему искусственное дыхание - и тут рядом завизжали тормоза…
Машины "Скорой" забрали всех, кроме очухавшегося курсанта в испачканной форме. Но, судя по хмурым лицам врачей и санитаров, старику уже было не помочь, да и дела остальных оставляли желать лучшего. Плачущая женщина уехала в машине вместе с сыном; народ начал мало-помалу расходиться. Троллейбусов снова не было.
- Может, такси поймаем? - предлагаю я, чтоб хоть что-то сказать.
Давило на меня это молчание, прямо как могильная плита, - а говорить-то особо и не о чем.
- Давай, - соглашается Димыч, а неразговорчивый Ленчик только кивает.
Я даю. В смысле, лодхожу к краю тротуара и изображаю Ленина на броневике.
За одним исключением: вместо кепки (не люблю!) голосую рублем; точнее, гривной.
- Ты понимаешь, Димыч… - бросаю я через плечо, провожая взглядом очередную тачку, водителю которой мои деньги не нужны.
- Ну?
- Не нукай, не запряг. Видел, когда Монах в бега ударился, он, по-моему, как раз этих бедолаг толкал?
- Да, точно, - хмуро соглашается Ленчик.
- Монах напролом лезет к выходу - и через минуту народу становится плохо. Ничего не напоминает?
- Бои без правил. Убитый американец, - сплевывает Димыч сквозь зубы.
- Умница. Это, конечно, бред, но…
В воздухе повисает пауза.
Так оно и бывает. Хорошо читать триллеры в глянцевых суперобложках и временами посмеиваться над незадачливым героем: ну вот же она, разгадка, на поверхности лежит - а он, балбес, не видит! И лезет прямо в лапы очередного монструоза-маньяка.
Читать об этом - хорошо. Писать самому - тоже неплохо. Наверное. Чувствовать себя этаким мэтром, знающим и проницательным, сидя в уютном кресле или лежа на диване. Зато когда петух клюнет… Сколько вам понадобится доказательств, чтобы поверить в невозможное? И когда вы наконец поверите, - не будет ли слишком поздно?…
Что скажете?… И что скажу я?!
Его Величество Читатель любит определенность. "Подробности - Бог!" - говорит Его Величество Читатель, машинально цитируя классиков; и сия правота неоспорима, ибо Его Величество Читатель всегда прав. Ты, дерзец, хочешь оспорить? - закройся в своей падающей башне из слоновой кости, захлопни поддувало и не вякай. Пейзаж, натюрморт или батальное полотно - так во всю стену, холст-масло-золоченый багет, и чтоб без сомнений, чтоб ясно: кто на ком женился, победил или проиграл, откуда вышел и куда зашел, и если чьим-то духом пахнет, так разъясните на пятидесяти страницах плюс примечания: чьим и на кой черт?!
О св. Фома, покровитель реалистов! - ну почему, почему мне, грешному, больше по душе наивный дурачок из рассказа Акутагавы, который доверчиво шагнул в небо с вершины сосны и зашлепал босыми пятками по облакам? Почему я тоскую, глядя на холст-масло-золоченый багет, предпочитая обстоятельности пейзажа одинокую ветку, что протянулась из верхнего угла наискосок - через пустоту бумаги или шелка?! Я смотрю на ветку, и мой ветер ерошит хвою, моя скала незыблемо стоит внизу, моя пичуга назойливо орет, кружась в смолистом аромате! Вместо почетного места зрителя мне предлагают неуют участника, место соавтора, открытое всем ветрам; и я иду, выхожу на подмостки, я тоже, я здесь, я - мы вместе…