- Христа ради, возьмите с собой. Третий год зимую, как коч наш во льдах затерло.
Переглянулись Игнат с Олелькой. А мужик уже золотой протягивал, только бы взяли. По виду - чистый упырь, рожа звероватая, глазки так и шмыгают.
- Ладно, возьмем. Только уговор - во всем нас слушаться, иначе ссадим.
- Согласен, благодельцы!
- Как звать-то тебя?
- Матонею.
Золотой идол с суровыми глазами, страшный неведомый змеиный бог, висевший на стене адмиральской каюты "Святой Софии", словно бы осклабился в предчувствии неминуемой крови.
Глава 4
Ново-Дымский острог (Левый берег Индигирки). Осень 1476 г.
Снег.
Город почти ослеп.
Свет.
Красок на свете нет -
Есть только белый цвет.
А. Макаревич, "Снег"
Пыль и пепел,
Пятнающие наши лица, -
Признаки вечно
Длящегося убийства.
Хосе Эмилио Пачеко
По заснеженной тундре, похрустывая настом, быстро, друг за другом ехали оленьи упряжки - нарты. Ходко бежали запряженные цугом олени, седоки, одетые в теплые парки с капюшонами, внимательно осматривали местность. Их было трое - по числу упряжек - три друга из племени оленных чауча-чукчей: молодой, еще подросток, Чельгак, Томайхо-мэй - "Друг Томайхо", двумя годами постарше, и самый старший - богатырь Ыттыргын. В нартах лежали припасы - вяленое мясо, рыба, оружие - тяжелые луки да короткие копья-пальмы с широкими костяными наконечниками. Со стороны не такого уж и далекого от этих мест затянутого льдами моря дул ветер - холодный, пронизывающий, злой. Ехавший впереди Чельгак крутил головой, стараясь не показать вида, что уж очень хочется ему накинуть на голову капюшон - не богатырское это дело, настоящему богатырю все равно, какая стоит погода, а настоящим богатырем стать хотелось - зря, что ли, Чельгака и еще нескольких ему подобных учил воинскому искусству мудрый Чеготтай-шаман, каждый день общающийся с духами. Нелегко давалась учеба, попробуй-ка, побегай целый день за оленями с привязанными к ногам камнями, да потом постреляй друг в друга тупыми стрелами, поуклоняйся, попробуй - луки-то в полную силу натянуты, а парки сняты - попадет такой стрелой в грудь или плечо - мало не покажется, однако терпи, не кричи, вида, что больно, не показывай. После стрельбы - борьба с нанесением ударов - все по-взрослому, в полную силу. Зато потом приятно, как, скупо цедя слова, похвалит иногда тот же Ыттыргын - двадцатилетний "наилучший богатырь", пожалуй, мало кто сравнится с ним в стойбище. Хотя есть там и богатыри, и ловкие охотники. Вот и Чельгак, как откочевало стойбище к западу, к озерам да рекам, в числе прочих молодых воинов отправился на охоту - силу свою показать, ловкость, умение. Долго шел Чельгак - три дня, что становились короче оленьего хвоста, лишь звезды да северное сияние освещали путь. Добыл-таки полярного волка! Да на обратном пути увидел неведомых людей, что встали стойбищем на левом берегу большой реки Индигирки, там, где меж сопками росли небольшие деревья. Незнаемые люди то были, и яранги их были такими же невиданными, странными.
- Эвены? - допытывались старики в стойбище.
Да нет, на эвенов не похожи, видал Чельгак эвенов, те совсем другие. Тогда кто? Вот и ехали сейчас на разведку - что за люди объявились в тундре?
Старший, Ыттыргын, чуть слышно свистнул. Остановились, слезли с нарт, сгоняя оленей в кучу. Оставили Томайхо-мэя присматривать - мало ли кто по тундре шляется, может - эвены, а с них станется - не найдешь потом ни оленей, ни нарт. Вдвоем - Ыттыргын и Чельгак - осторожно прошли за деревьями к сопке. Снега здесь было мало, не пригодились и снегоступы. Старательно прячась за корявым кустарником, подобрались ближе… и тут же бросились в снег. Им навстречу шли двое - в шубах из лисьего меха и таких же остроконечных шапках. На длинном шесте несли большую бадью из деревянных плашек, стянутых такими же деревянными обручами. Чельгак быстро сообразил, куда шли незнакомцы: слева от них вела к реке чуть занесенная снегом тропинка. Ага, там и прорубь имеется. Не иначе - по воду незнакомцы собрались. Ростом высоки, не то что приземистые чаучи, тот, что слева, даже повыше Ыттыргына будет.
Чельгак обернулся к старшему, кивнул на водоносов - те уж долбили намерзший в проруби лед - берем, мол, в плен, или…
Ыттыргын покачал головой - "или". Рановато еще. Сначала присмотримся, понаблюдаем, а дальше уж видно будет, - а место хорошее, накинул аркан и в тундру. Быстро не хватятся, во-он стойбище незнакомцев, далече. А яранги действительно странные.
В тусклом свете короткого полярного дня на фоне белесого неба чернели странные сооружения, похожие на огромные, вытащенные на берег, лодки-байдары с толстыми вертикально торчащими стрелами. Чуть дальше от реки, у сопки, стояло несколько яранг, немного отличных от чауча, а за ними сложенные из лиственницы избы. Впрочем, Чеготтай-шаман говорил, что избы - он так смешно произносил это незнакомое слово - здесь были и раньше.
- Вай! - не удержавшись, шепотом воскликнул Чельгак, увидев, как из большой, украшенной изображением креста избы вывалилась целая толпа народа - мужчины, женщины, даже дети - в ярких нарядных одеждах. Послышался смех, радостные крики, песни…
- Видно, в этом стойбище праздник, - кивнул Ыттыргын, подползая ближе. - Охота и рыбалка, по всему, была удачной. Сейчас будут пить сок мухоморов, гулять будут.
- Да, гулять будут… - согласно протянул Чельгак, он вообще любил веселье, даже и без сока мухоморов.
- Однако, пора, - проводив глазами возвращающихся в стойбище водоносов, поднялся на ноги Ыттыргын. - За реку откочуем, ярангу поставим. Каждый день здесь посматривать будем.
Ну, в путь так в путь. Чельгаку, честно говоря, надоело уже тут лежать, смотреть на чужой праздник. А вот бы и самим пойти? Интересно, обрадовались бы им незнаемые люди? Чукчи-чаучи бы обрадовались. Соком мухоморов бы угостили гостей да забродившим настоем из ягод.
Двое водоносов в лисьих шубах, отдыхая, поставили на снег бадью, чуть расплескав воду. Один потянулся, даже снял шапку, подставив голову ветру.
- Вот и до Покрова дожили, дядька Матоня, - обернувшись к напарнику, произнес он. - Только невесело почему-то.
- Уж конечно, невесело, - буркнул в ответ Матоня - коренастый, с заснеженной бородой и колючим звероватым взглядом. - С чего веселью-то быть, ежели всего по две кружки перевара выдали?
- Да. Это плохо, что по две кружки.
- И вообще, не нравится мне все это, - помотал головой Матоня. - И так почти до края света дошли - куда дальше-то? Эх, Олелька, вернуться бы обратно в Новгород, пройтись бы по девкам, а то ведь тут-то все на виду…
- Да и тут есть по ком пройтись, - ухмыльнулся Олелька. - Вон хоть Евдокся-вдовица - всех принимает.
- Стара больно, - махнул рукой Матоня. - Молодиц бы… Да кнутом их, кнутом, эх…
- Ну, уж ты, дядька Матоня даешь, кнутом! Нет, конечно, поучить можно…
- Сколь у тебя шкур-то? - хватаясь за шест, сменил вдруг тему Матоня. - Рухлядишки мягкой?
- Да хватает. - Олелька довольно приподнял свой край шеста. - Еще и зуб рыбий имеется. Это ж какие деньжищи!
- В Новгороде, знамо дело, деньжищи. А тут? - Матоня сплюнул.
Олелька Гнус замолчал, задумался. Не впервой уж заводит с ним такие речи этот странный мужик, Матоня, с тех пор как понял, что не на тот корабль сел. Вернее, курсом корабли шли не тем, который Матоне был нужен, не в Новгород, а, наоборот, в неведомые полночные страны. А на кой ляд они Матоне сдались? Что два года на Вайгаче-острове, что здесь - одна и та же ссылка. А ведь как радовался, когда паруса увидел. Думал - добудут ушкуйники зверя морского, наловят рыбки - и домой, к Двине-реке, ну, на худой конец, в Пустозерский острог. А оттуда уж можно и в более людные места - в Великий Устюг, в Вологду - с купцами по пути зимнему добраться. Да, хорошо бы было… Ежели б не воевода. Ушкуйники в неведомые страны шли и возвращаться в этом году, похоже, не собирались. Да и в следующем - как сказать. Совсем то не нужно Матоне, совсем… А уж воевода - господи, вот ведь привелось свидеться - враг наипервейший, Олег Завойский, новгородский сенатор! Да с ним еще Гришка - смотри-ка, ничего с ним не сталось. У, гады… И тут умудрились все Матонины надежды похоронить, сволочи. Странное дело, старшой с "Семгина Глаза", Игнат - ой, себе на уме хитрющий мужик! - вроде как тоже в дальние земли собрался. Почему б, интересно? Олелька, уж на что простоват, да про то молчал. Хотя догадывался Матоня - с Ганзой иль с Орденом дело связано. Вот и не противится походу Игнат - сидит себе тихонько, шпионничает. И Олелька этот с ним. Побаивается Игната, видать сразу. Побаивается… Много чего передумал Матоня еще там, на Вайгаче-острове, в ссылке. Явдоху-корчмаря убивая, об одном думал - обратно домой вернуться. Хотя давно не было у него дома. Ну, да с деньгами - везде дом. Не в Новгороде, конечно, - там-то он преступник, да кроме Новгорода еще и Москва имеется, и Тверь, и Вологда. С деньгами везде хорошо, а деньги у Матони были - и Явдохины гульдены, и рыбий зуб, и рухлядишка мягкая - сиднем-то в походе не сидел, промышлял вместе со всеми. Вот только толку от всего этого богатства - чуть.