Глава четвертая
Сделка
Место встречи с инспектором Бобровым тотчас напомнило о позапрошлом вечере и о Милене. Корявые ивы, словно старухи, с кряхтением и оханьем спускающиеся с крутого обрыва. Отполированные тысячами ладоней, спин и задниц каменные плиты ограждения. Голубой от стекающих из города заводских дымов простор, и кажется, будто тайга - не до горизонта, а до скончания мира и времен. Все как тогда. Не было только сдуваемого резким ветром зноя. Над бешеной Колдобой и воздух шальной: порой до костей пробирает, а стоит спрятаться от ветра - и снова адское пекло. Павильон с чистыми белыми столиками, буфет, сверкающий рядами стеклянных вазочек и бокалов в разноцветье фигурных сосудов со всевозможными соками и сиропами. Влюбленные парни и девушки, родители со своими чадами, благообразные старушки, моложавые отставники. Молодцеватый урядник - пшеничные усы кольцами - шепчется с веснушчатой лупоглазой буфетчицей, она хихикает. Набриолиненный половой разносит заказы, виртуозно огибая сидящих за столиками. Знойным летом здесь всегда по утрам многолюдно. А когда нахлынет жара, народ разбежится.
Сам бы я сюда ни за что не пришел. Воспоминания захлестнули и поглотили меня. За считанные минуты я пережил снова те беззаботные два часа - слово за словом, жест за жестом, взгляд за взглядом. И всякий раз - между каждыми двумя "кадрами" этого "фильма" памяти - я с ужасом думал, что у Милены, у нас осталось еще на три, пять, семь минут меньше времени, и песок в часах высыпается неумолимо. А потом все закончилось. И все осталось - во мне. Боль потери пронизала меня от макушки до пят. Больно, больно, больно…
Я высмотрел свободный столик и уселся. Следователь не заставил себя долго ждать. Походка у Боброва была пружинистая, танцующая. "С ним кашу сваришь", - подумалось мне. И тут же явилась другая, встречная мысль: "Остудись-ка! Кто будет едоком, а кто - кашей?"
- Доброе утро, Игорь Федорович.
Я молча кивнул. Инспектор присел за столик, заглянул мне в глаза. Несмотря на близкую жару, он был одет в наглухо застегнутый сюртук, в руке держал черный котелок.
Я вертел в руке недопитый стакан с боржоми, плескал на дне прозрачную жидкость с последними пузырьками. Бобров крутанул головой, охватывая взглядом соседей. И, успокоенный, снова повернулся ко мне.
- Филеров нет, - сказал негромко. - По крайней мере, здешних. Вряд ли успели прислать из Каменска.
Каменск был миллионником, главным городом нашей губернии. Его заложили двести лет назад на слиянии Нижней Подкаменки и Рогуя. Там обитал всевластный губернатор Петр Сырцов-Фадеев, которого побаивались даже в столице, там дымили военные заводы - кузница обороны, выпускавшая тяжелые бронеходы и дальнобойные гаубицы, а также славный автомат "петров" - на зависть и содрогание неуемным бекам Тургая.
- Вы что-нибудь сейчас почуяли? - помолчав, спросил Бобров.
- Только вспомнил. Все вспомнил.
- Это хорошо, - обрадовался он. - Очень хорошо… Запаха странного тогда не было? Псины или мускуса? Звуков непонятных не уловили? Краем уха? Я знаю: вы - живой инструмент. - Вопросы задавал требовательно, так что против воли шестеренки в мозгу начинали крутиться, выискивая точный ответ.
Я действительно что-то почуял, сидя здесь с Миленой, - на один-единственный миг. И как раз это воспоминание никак не всплывало, ему мешали, загораживали дорогу посторонние мысли и картинки из прошлого - будто случайно, будто без злого умысла. Но я понимал: это чужая злая воля, ко мне в голову вторглись, влезли бесцеремонно - и я должен, просто обязан вспомнить.
Девушки в голубых, бирюзовых и розовых платьях оккупировали соседний столик. Толстушки-хохотушки, они с нетерпением выискивали взглядом полового.
- Чего изволите, господин инспектор? - Половой вдруг оказался возле нас, склонился к Боброву локтю, будто низкий поклон отбивая.
- Углядел, значит, Щепетенко… - Похоже, инспектору он не слишком нравился.
- Так я же востроглазый, - рассмеялся половой. Нет, не был он старым уголовным знакомцем инспектора - искупившим вину вором или амнистированным по случаю Победы убивцем. Тут что-то другое. Попробуй пойми…
- Тогда скажи мне, востроглазый. - В голосе Боброва зазвенела стальная струна. Еще секунду назад он вроде бы даже и не думал беседовать с половым - все вмиг поменялось. - Скажи то, что со вчерашнего утреца придержал. Умолчание ведь тоже наказуемо. Неоказание помощи следствию и даже препятствие оному.
Зловещести инспектор умел напустить - ничего не скажешь. Но страх, охвативший было Щепетенко, вдруг слетел, и ни смысл слов бобровских, ни интонации его больше не пугали. Половой ощерился, словно злоба смертельная накатила, и прошипел, глазками посверкивая:
- Не было этого, господин начальник! Бог мне судия!
- Половой! Мороженого хотим! - кричали разноцветные девушки-хохотушки все громче, но он не слышал.
- Отвернулся от тебя бог, давным-давно отвернулся, - другим, презрительным тоном произнес инспектор. - А если еще и я отвернусь, вряд ли долго на этом свете протянешь. - Не шутил господин Бобров, ни капельки не шутил и даже не пугал - так оно и будет на самом деле. - Колись-колись, чубатый, пока твой же собственный чуб тебе в глотку не забили.
Щепетенко побледнел, вернее, посерел. Стал он усыхать, словно внутрь себя проваливаться. Лицо превращалось в череп, обтянутый сухой, мертвой кожей, - как у смертников из фильтрационного лагеря.
- Половой! - последний, тщетный призыв.
Девушки устали звать и сами пошли к буфету. Круглолицая буфетчица метала громы-молнии. Щепетенко только сейчас ее услышал, повернулся, двинул было на спасительный зов.
- Не спеши, любезный, задержись-ка. - Инспектор ухватил его за рукав белой косоворотки с тонким красным пояском и попытался притянуть к себе. Не вышло - Щепетенко будто прирос к каменным плитам пола.
Понял я, что жив Щепетенко только божьим недосмотром и инспектор оплошку эту в любой миг может поправить. И вдруг я почуял запах смерти: острый, совершенно отчетливый - ни с чем не перепутаешь. Решил, не дав себе труда подумать, будто запах смерти исходит именно от него, от полового. Как я ошибся…
- Хорошо, я скажу. - Густая тень легла на лицо полового, а ведь на небе - ни облачка, и косые лучи поднимающегося над дальним хребтом солнца насквозь простреливали павильон. Гримаса боли проскочила по лицу и сменилась гримасой испуга. - Но мне нужны гарантии.
- Чего-о-о? - удивленно протянул Бобров. - Я не веду протокол, и это пока не допрос.
- Гарантии моей безопасности, - проскрипел половой.
- Программа защиты свидетелей? Мы не так богаты, как Индеана. Я могу поселить тебя на явочную квартиру в Пьяной Слободе вместе с двумя жандармами. Это все, что в моей власти. Зато я вполне способен…
- Не грози! - хрипел Щепетенко, словно был на последнем издыхании. Смотреть на него было страшно. - Я согласен. Выбор-то невелик. Поехали.
- Куда?
- В Слободу.
- Не пришпоривай, чубатый. Так быстро у нас дела не делаются. Си-сте-ма… - едва ли не с гордостью протянул Бобров. - Надо вызвать охрану, переадресовать осведоми…
- Сзади!!! - успел крикнуть я.
Инспектор, качнув стол, бросился на пол. Сам же я только пригнулся - детство во мне все еще играло. Половой моего крика словно не слышал. Над головой дунуло жаром. Пуля вошла ему в затылок, вынеся лоб и щедро окропив красным и желтым тех, кто сидел за соседним столиком.
Щепетенко еще не обрушился на пол, а я уже мчался вниз по ступеням. Позади стоял женский визг и грохот роняемых стульев. Инспектор бросился следом. Серый силуэт мелькнул за стволами исполинских ракит. Исчез. Бегу со всех ног. Покрытый мхом каменный бугор, заросли кедрового стланика Частокол молодых красно-оранжевых от солнца сосен. Белая беседка с мраморным фонтаном. Кусты отцветшей акации с коричневыми стручками. Издали похожая на дуб кряжистая ольха. Женщина с коляской стоит у парапета. На ней легкое платье в горошек и соломенная шляпка. Где он?!
Я принюхался. Теперь запах был - сильный запах псины. Я ринулся сквозь кусты, обдирая колючками руки. Бобров не отставал. Треск ломаемых веток и рвущейся рубашки. Женщина в шляпке начинает поворачиваться в нашу сторону. У нее за спиной - будто ниоткуда - возникает рукастая серая фигура.
- Берегись! - кричу я, но женщина не понимает. Она цепенеет от испуга, и напугал ее я. - Сза!.. - Крик застревает у меня в горле, потому что Серый уже хватает ее, нагибает к себе.
Солнечный лучик брызжет мне в глаз, отражаясь от лезвия кинжала в руках убийцы. Я всего в трех шагах. Платье у женщины салатное. Горошек темно-зеленый. Коляска - розовая, объемистая, с открытым складчатым верхом. Младенец спит. По загорелой шее заложницы стекает струйка пота. К шее приставлено тонкое, остро наточенное лезвие. Жилка дергается на виске, глаз моргает, синий, огромный, кем-то любимый.
Бобров выхватывает из кармана наган, наводит, держа револьвер двумя руками. Профессиональная стойка.
- Не балуй! - раздается в моей голове. Инспектор вздрагивает - значит, и он тоже слышит. - У меня рука не дрогнет, а на реакцию я не жалуюсь. - Похоже, убийца склонен поговорить. То, что он - мыслехват, меня не удивляет. По крайней мере, не пугает. И-чу убивают тупых, прожорливых чудовищ, убивают и интеллектуальных, будь они хоть трижды ясновидящие.
- Отпусти женщину! - напористо говорит инспектор.
Начинается его работа, но, боюсь, ему не приходилось работать с вервольфами. Да, это вервольф - самый настоящий оборотень. А вчера как раз наступило полнолуние. Поэтому сила его максимальна, и сейчас он очень многое может.
- И что я получу взамен? Отпущение грехов? - Убийца развлекается. - Что молчите? Олухи царя небесного - старый и малый…