На такой ноте завершить прения было никак невозможно, позволить моим единоверцам прорваться к трибуне - тоже. Воевода принял единственно верное решение. Он посовещался с Чекало, и старик объявил:
- Слово предоставляется Назару Шульгину.
- Соратники! Я предлагаю закрыть прения, - хорошо поставленным голосом произнес Воевода. - Время дорого. Только что прозвучала супротивная точка зрения. Я готов подписаться почти под каждым словом господина Пришвина. (Зал охнул. Будучи прирожденным оратором, Шульгин умел управлять аудиторией.) Но!.. (Зал затаил дыхание.) С выводами категорически не согласен. Если Гильдия и впредь будет бездумно следовать вековым установлениям, она окажется на свалке истории. Уверен: ждать осталось недолго. Настало время коренных перемен. Решается наша судьба. Хватит бежать от проблем Сибири. Хватит шарахаться от мирской власти, которая наконец-то пошла на сближение с Гильдией. Упустим шанс сейчас - завтра будем кусать локти, но другого шанса уже не будет. Пора навести порядок в стране нашей необъятной.
Пока Воевода говорил, и-чу слушали его, боясь вздохнуть. Теперь они снова зашевелились. Сотни тревожных шепотов слились в шелестящий гул. И тогда Назар Шульгин произнес еще два слова:
- Давайте голосовать.
Сразу после объявления результатов голосования я, с грохотом хлопнув сиденьем, поднялся с места. На миг показалось, что из зала уйду я один. Но несогласных с Воеводой оказалось не так уж мало. Бойцы и командиры привставали с мест, озирались и начинали протискиваться к проходу. Я увел за собой добрую треть зала. Назар мне этого не простит. Плевать. Отступать все равно некуда - мы дошли до точки.
Нужно было организовать оппозицию. Первым делом я послал гонцов в Кедрин - звать подмогу. Все, кто мне верит, все, кто может, пусть отправляются в Каменск. Но прямиком ехать в город кедринцам не стоило. Пусть сходят с поезда, не доезжая трех остановок, собираются в захудалом пригороде Каменска - Вороньей Даче и ждут условного сигнала. Главное, чтобы Воевода не пронюхал о моем личном резерве.
Потом я занялся таежными и-чу. Если свирепо рычащие, готовые броситься врукопашную таежники не найдут куда приложить чешущиеся руки, то, без толку пометавшись по Каменску, они покинут город и спрячутся в медвежьих углах, надеясь пересидеть лихую годину. И тогда их пряником не выманишь из берлоги. Моя задача - перехватить эту шатию-братию, направив в нужное русло еще не угасший праведный гнев.
Ни для кого не секрет: таежники - лучшие бойцы Гильдии, хоть и не слишком уверенно чувствуют они себя среди каменных громад. Снайпер - он и в Африке снайпер. Если белку в глаз бьешь за четверть версты, то и в стрелка, засевшего на чердаке, девять граммов всадить - плевое дело.
Городских и-чу агитировать легче: им прятаться некуда, они как на ладони, и расправиться с ними проще пареной репы. А значит, очень многие из них примкнут ко мне. Так и вышло. Лишь человек десять решили сделать ноги, поискав справедливости в Столице или на чужой стороне. Пусть себе ищут…
Большинство делегатов из южных уездов пошли за мной с самой первой минуты - когда я рванулся из зала, грудью разрезая густой, застоявшийся воздух, пропитанный единодушным выдохом большинства. Кедрин, Шишковец, Дутов - приграничье, привыкшее рассчитывать только на собственные силы. Нашенские и-чу сильны единством, взаимовыручкой и безоглядностью своей. А вот с кем пришлось повозиться, так это с северянами да горцами.
Был ли у меня опыт в таких делах? Конечно нет. Оппозиция… Само это слово долго не укладывалось в голове, шебаршилось, рождая тревожные мысли. Многотысячная рать раскололась надвое, и вся наша жизнь покатилась под откос.
Однако на то она и жизнь, чтобы круто менять человеческую судьбу, ставить перед тобой немыслимые еще вчера задачи. И ты, если не хочешь камешком - на дно, исхитришься вынырнуть из закрутившего тебя водоворота.
Моей штаб-квартирой стал ресторан со странноватым названием "Прощальный луч". Пользуясь тем, что хозяин затеял ремонт вестибюля и подсобок, я на неделю откупил главный зал всего за сто червонцев. Находился "Прощальный луч" неподалеку от Южного вокзала - того самого, на который я прибыл полгода назад. Поэтому перехватывать разъезжающихся по домам и-чу было не так уж трудно. Поручил я это дело кедринской делегации - самым надежным моим союзникам.
Нагруженные покупками, минуя строительные леса и груды мусора, входили бойцы в роскошный зал ресторана. Настороженно озирались, как будто их здесь могла поджидать стая голодных волков.
Многие таежники приходили с оружием, которое я видел только на картинках в рукописном дедовском учебнике: с настоящим капканным ружьем на черном порохе, веерным ятаганом с двумя дюжинами выбрасываемых лезвий, тройным арканом с проволочной сетью из метеоритного железа и кое-чем еще. Я точно в музее побывал.
Первым делом я сажал Истребителей за стол - накрытый по-походному, но обильный. Была тут и "белая головка", но совсем немного - по фляжке на брата: важно соблюсти меру. Сытых и слегка захмелевших легче уговорить.
Иногда за столом оказывался один и-чу, порой несколько разом. Вместе с ними непременно трапезничал кто-нибудь из моих людей - так спокойнее. Гости не будут опасаться отравы да и стесняться станут меньше. Удобно и приятно, когда есть кому водочки подлить, кушаний подбавить да приятной беседой развлечь.
Поначалу я сидел вместе с гостями, добросовестно играя роль радушного хозяина, но вскоре почувствовал: все, больше не могу. Ни есть-пить, ни даже смотреть на это бесконечное застолье. Теперь я подсаживался к гостю и заводил разговор, лишь когда мне докладывали, что обед подходит к концу.
Начинал я издалека, неспешно приближаясь к самому главному. А если гость проявлял нетерпение, я круто менял тактику и сразу переходил к сути дела.
Моя позиция была проста и конкретна. Оставалось довести ее до собеседника и прощупать, согласен ли он с ней. Если нет, то почему? И можно ли перетянуть его на нашу сторону?
- Надо раз и навсегда покончить с "вольниками". Чтоб неповадно было рушить священные устои Гильдии. Чтоб помыслить о предательстве никто из и-чу не смел. Чтоб до дрожи в коленках боялись сунуться в мирские разборки. Наша задача - разбить Шульгина малой кровью. Коли удастся… Каждый павший и-чу - это удар по рати, подарок чудовищам, которые только и ждут, чтобы мы перегрызлись.
И-чу хмурился, кряхтел, кашлял в кулак, ерзал на стуле.
- Ты со мной согласен? - допытывался я. - Или у тебя другое в мыслях?
- Ну, вообще-то… Если так посмотреть… В конце концов… Как ни крути… Ёшкин кот…
Присказки были у всех разные, а итог один: ничегошеньки я с первого приступа добиться не мог. Я продолжал осаду.
- Сижу вот, думаю: а зачем вообще Воевода ввязался в эту поганую историю? И вижу лишь два ответа: либо, разум потеряв, он к мирской власти рвется, либо сговорился с нашими врагами. Не знаю, что хуже.
- Страшные вещи ты говоришь, Игорь Федорович, - серьезнел тут мой собеседник. - А ну как ошибаешься? Краски сгущаешь? Может, просто терпение у людей лопнуло? Или ум короток оказался? А ты сразу: "Измена! Измена!"
- Купцов чужестранных перебить, стравив Сибирь с соседями, - это ты называешь "терпение лопнуло"? - шел я на третий приступ. - А коли ум короткий, тем более надо дураков власти лишить - пока не поздно.
Выдержке и упорству моему тогдашнему сейчас завидую. В конце концов дожимал я почти каждого, кроме самых упрямых или боящихся города как чумы. На вокзал из "Прощального луча" возвращался один из десяти.
Сведения из других губерний поступали в мой штаб тонкими ручейками, нередко противоречили друг другу. Хорошенько процедив их сквозь ситечко здравого смысла, можно было извлечь здравое зерно. Я понял: остальные Воеводы губернских ратей выжидают, внимательно следя за происходящими в Каменске событиями. В нашей губернии, стало быть, и состоится решающая проба сил. Она определит дальнейшую судьбу Гильдии да и всей Сибирской державы.
Что касается кедринского Воеводы Никодима Ершова, то с его молчаливого согласия ко мне перешли чуть ли не все бойцы его рати. Проиграй я, и ему не сносить головы. Почему же этот матерый и-чу вверил свою судьбу выскочке, пытающемуся разом перепрыгнуть через несколько ступенек служебной лестницы? Значит, прав я. Прав, черт возьми!
Один вопрос грыз меня беспрестанно, хотя, казалось бы, радоваться надо, а не кручиниться. Почему Шульгин медлит, не наносит упреждающий удар? Ему наверняка донесли, что я собираю людей. А ведь в первые дни у него было полное превосходство в силах: под его контролем находились почти все боеспособные отряды и-чу в Каменске и округе.
Нет, бояться поражения он не мог. Быть может, лелеял надежду, что мы одумаемся и, понурив головы, придем каяться? Очень сомневаюсь. Тогда почему Воевода не посылал к нам своих эмиссаров, не вступил в переговоры, пытаясь запугать, задобрить, подкупить? Или Назар Шульгин не желал пролить ни капли братской крови? Но тогда тем более он должен был что-то делать, а не ждать у моря погоды, глядя, как с каждым днем тает его преимущество! Мы-то ведь яро готовились к бою.
Почему Шульгин медлил? Это оставалось для меня загадкой еще очень долго. Лучше бы не узнать мне ответ никогда!