Но тут самообладание ему изменило и он гневно закричал:
- Нет, вы только посмотрите, что делают эти мерзавцы! Враг еще не успел к ним подойти, как они уже бросают щиты и копья на землю и готовы сдаться первому встречному варвару.
- Русичи превышают нас числом более чем впятеро. Простите своих воинов, государь, - примирительно заметил Альбрехт. - К тому же они только что вместе с вами лицезрели бесславную гибель своей конницы и воочию убедились в том, что между войсками эзельцев и русичей имеется кое-какая разница. Пожалуй, я, с вашего позволения, пошлю парламентера, чтобы узнать, какому князю и где мы можем вручить свои мечи.
- Может, тебе лучше сделать это лично? - предложил король, но тут же спохватился: - Ах да, ты же не умеешь говорить по-русски, - и пробормотал себе под нос: - Зато через пару месяцев, судя по всему, мы с тобой освоим его в совершенстве.
Внимательно выслушав парламентера, рязанский князь что-то коротко ответил ему и подозвал Вячеслава.
- Оказывается, наши храбрые эсты ничего не перепутали, - встретил он веселой улыбкой подъехавшего друга и, подражая киногерою Высоцкого, продолжил: - Так что тебе, дружище, через несколько минут доведется поручкаться с самим датским королем Вальдемаром II. Парень он во всех отношениях приятный, но вот беда - мирно сидеть в своих владениях никак не хочет, напротив, ведет антиобщественный образ жизни, все время норовя обидеть своих соседей, включая эзельцев и эстов.
- И еще печальнее сделать жизнь ихнюю, и без того задрипанную, - в тон ему продолжил воевода, но тут до него дошел смысл сказанного князем и он, удивленно воззрившись на Константина, переспросил: - Ты что, серьезно? Или это у тебя легкий сдвиг на радостях от победы?
- Немного дуркую, но больше от волнения, - честно сознался тот. - Ты сам-то когда-нибудь королей в плен брал?
- Да у меня и с князьями как-то не очень, - застеснялся Вячеслав. - Я больше шинковать их привык, как капусту, - намекнул он на битву под Ростиславлем.
- Я тебе пошинкую, - возмутился Константин. - Это ж цельный король. С ним надо галантерейность соблюдать и содержать со всем нашим уважением и почетом, то бишь кормить и поить от пуза, пока выкуп не получим.
- Так он у нас всю кильку прибалтийскую сожрет, которая в томате, - заметил воевода. - А выкуп-то большой? Найдется у него серебряный браслетик с червленой змейкой и одним изумрудным глазком?
- Килькой в томате мы его все равно не угостим - помидоров на Русь еще не завезли. А выкуп будет изрядный. Я так думаю, что тут пахнет не одним браслетиком и даже не одним десятком тысяч наших гривен, а как минимум двумя-тремя. На меньшее соглашаться нельзя - опозорим человека перед его друзьями-королями.
- Ого, - присвистнул Вячеслав. - Это мы с тобой удачно попали, княже.
- Зато он-то как неудачно здесь оказался, - заметил Константин, разглядывая кавалькаду из пяти всадников, которая приближалась к ним, уже спустившись с холма.
Встреча прошла на удивление нормально. Воевода, наблюдавший за ней больше со стороны, рассказывал потом другу, что у него лично сложилось такое впечатление, будто Константин всю жизнь с самого детства только и делал, что с принцами да королями общался.
- Хотя, может, ты и ляпнул чего по неопытности, но тот, как мужик бывалый, все заглотил и даже не поморщился, - заметил он.
Пир по случаю пленения венценосного гостя было решено устроить в ближайшем датском замке, которым оказался Оденпе. Правда, тот еще находился в руках датского гарнизона, но тут выручил сам Вальдемар. По его повелению все воины сразу покорно сложили оружие и сдались в плен.
Да и вообще вел себя король непринужденно, можно сказать - изящно, с поистине королевской грацией, будто не он был пленником рязанского князя, а совсем наоборот. Даже скептик Вячеслав оценил это.
- Учись, пока он рядом, - посоветовал Константин.
- Э-э-э, княже, учебой как раз лучше тебе заняться. Ты же у нас будущий монарх. И вообще, как говаривала моя мамочка Клавдия Гавриловна, рожденный быть луком никогда не станет розой. Так что нам оно ни к чему.
Что касается пленных рядовых солдат, то князь Константин сразу, еще до того, как принял почетную капитуляцию их короля, распорядился так. Справедливо полагая, что даровые рабочие руки в хозяйстве всегда сгодятся, он повелел разделить их на группы, сотни по четыре в каждой, и использовать на строительстве и укреплении оборонительных сооружений имеющихся замков. Стены повыше нарастить, башни поднять, рвы углубить - работенки на всех хватит.
Но для начала князь приказал прогнать их мимо тех крепостей, гарнизоны которых не захотят сложить оружие. Особенно беспокоил его Дерпт и приморский Ревель, где сидел еще ничего не подозревающий Лундский архиепископ.
- Такая толпа пленных и впрямь наведет тоску на любой гарнизон, - заметил Вячеслав. - Если бы ты не занимался всякой ерундой вроде политики, из тебя вполне мог бы получиться первоклассный психолог.
- Повторяешься, - улыбнулся Константин. - Хотя по детской психологии и педагогике у меня в институте была пятерка, - не удержался он от легкого хвастовства.
- Но эти орлы вроде как немного постарше будут, - усомнился воевода, кивая на датских солдат, покорно бредущих к ближайшему невзятому замку.
- Это в наше время дети стали циничны, как взрослые. А здесь как раз наоборот - взрослые простодушны и наивны, как дети.
- Вот только убивают они совсем по-взрослому, - не согласился Вячеслав, и Константин почему-то так и не нашел на это достойного ответа.
Лишь несколько дней спустя он понял почему. Ответ же оказался прост - прав был воевода. До Ревеля в целости дошли только две колонны пленных. Всего две из семи. Трудно сказать, так ли наивны и простодушны были жители Саккалы, Нурмегундэ, Виронии и других областей Эстляндии, когда нападали на безоружных связанных датчан.
Но если даже и так, то пленным от этого было ничуть не легче. Смерть их была не простой, а, как правило, мучительной, со вспарыванием животов, сжиганием на кострах и вырезанием ненавистных крестов на груди и спине.
Ситуацию усугубляло еще и то, что Константин настрого запретил применять оружие против своих союзников, не желая вызвать у них обид, а разогнать озлобленных местных жителей одними плетями удавалось не всегда.
Вальдемар же продолжал веселиться как ни в чем не бывало. Может, он только изображал веселье, кто знает, но как бы там ни было, а через пять дней этой разгульной жизни рязанскому князю пришлось самому поднять щекотливый вопрос о выкупе.
К сожалению, этими вопросами бывший учитель истории в свое время практически не интересовался, а потому очень сильно опасался продешевить. Что-то такое он помнил о баснословных суммах, которые требовали с плененных английских и французских королей. С Людовика IX Святого и его спутников на Востоке, кажется, потребовали миллионы, да и за Иоанна II Доброго англичане тоже вроде бы заломили не меньше, причем золотом.
Проблема заключалась еще и в том, что соотношение золота к серебру Константин к этому времени уже знал, но в монетах разбирался плохо, тем более во французских, которые практически не ходили на Руси. А это было очень важно. Иная серебряная монета из-за своего большого веса стоила гораздо дороже золотой. Тем более ему смутно помнилось, что как раз за самого Вальдемара запросили намного меньше, всего несколько десятков тысяч, причем серебром. Вот и думай, сколько заломить, чтоб и не прогадать, и чтоб цифра не оказалась несуразной.
Мудрая мысль пришла ему в голову только на исходе третьих суток. Она не решала всех проблем, но позволяла выбрать хоть какие-то первоначальные ориентиры.
Поэтому разговор о выкупе он начал, но тут же изящно уступил слово собеседнику.
- Думаю, что великий король Вальдемар, еще при своей жизни заслуженно прозванный Победителем, сам в состоянии по достоинству оценить сумму своего выкупа из плена, - заметил рязанский князь.
- И конунг Руси выпустит меня за указанную сумму? - оживился король.
Даже у переводчика загорелись глаза и тут же погасли от вежливого ответа русича:
- Конунг благосклонно выслушает ее и примет свое решение.
- Тогда зачем королю Дании называть сумму, если от нее ничего не зависит? - почти сердито заявил Вальдемар.
- Мне было бы интересно, в какую сумму государь оценивает сам себя, - парировал рязанский князь.
- Столько золота не наберется во всей христианской Европе, - ответил Вальдемар и горделиво вскинул крупную породистую голову, изрядно припорошенную сединой.
- А сколько он готов выложить за себя, чтобы завтра уплыть на родину? - все так же благожелательно продолжал гнуть свое Константин.
- Я готов послать своих людей, чтобы они собрали десять тысяч серебряных марок для выкупа.