Улестить, умастить, наобещав с три короба, - это отец Альберт умел. Вот только поддастся ли Константин на уговоры? На глупого и простодушного полоцкого князя рязанец навряд ли похож, иначе ему нипочем бы не одолеть вначале Владимиро-Суздальскую Русь, а затем, почти одновременно, огромные полчища половцев на юге и могучую рать почти всех русских князей.
Перед тем как появиться под стенами Кукейноса, отец Альберт сделал все, что только мог. Он отыскал в Риге тех купцов, которые за последние годы пусть изредка, но общались с рязанскими торговцами. Нашел даже одного, который трижды успел побывать на торжище в самой Рязани, а также в Ожске, откуда когда-то и начинал свое победоносное шествие Константин.
Расспрашивал епископ дотошно, не жалея времени, пытаясь вызнать все самые мельчайшие подробности о характере князя, его вкусах, пристрастиях и привычках, что он любит, а чего не жалует. Одному богу известно, что изо всего этого может пригодиться, если речь дойдет до переговоров. Поэтому, въехав внутрь замка, отец Альберт продолжал напряженно размышлять.
Во внутреннем дворе чистота и порядок, ни следа крови - значит, воинов своих князь держит твердой рукой, умеет заставить их выполнить черную работу. Или у него много сервов, оставленных в замке прежними хозяевами? Ну-ка, ну-ка. Да, так и есть. Вон одна любопытная рожица высунулась из окна нижнего этажа, а вон и другая рядом с ней. Стоп, это еще что такое? Или показалось? Нет, точно - и впрямь улыбаются, пальцами в епископа тычут.
"Не иначе как именно они открыли ворота и опустили мост, - пришел к окончательному выводу епископ, неторопливо проехав весь небольшой внутренний дворик, чисто выметенный и чуть ли не вылизанный. - Значит, все-таки предательство. Ну, правильно. Воины Константина не летучие мыши, чтобы бесшумно добраться до замка, и не совы, чтобы видеть в темноте, да и когтей у них нет, по стенам не вскарабкаться. Точно, предательство. Надо бы запомнить эти улыбающиеся рожи, а потом расплатиться с каждым в отдельности".
Что неприятно поразило отца Альберта в первые же мгновения самой встречи с князем, так это почти полное отсутствие почтения к его высокому духовному сану. Впрочем, что со схизматика возьмешь, хотя, помнится, тот же полоцкий князь проявил при свидании с ним гораздо больше уважения - и руку поцеловал, и даже попросил его благословения, а этот…
"Впрочем, возможно, что я слишком пристрастен, - размышлял епископ, неспешно шествуя вслед за князем. - Известно, a prima facie вещи и люди часто кажутся нам не такими, какие они есть на самом деле. В конце концов, если что-то неясно, то лучше не торопиться с выводами. Да и с разговором тоже. Пусть сам князь начинает, а мы будем лишь направлять его речь в ту сторону, которая нам наиболее выгодна".
Как-то незаметно свита епископа, которая, правда, и насчитывала-то всего лишь три человека, растаяла по пути. В небольшой комнатке, скудостью убранства напоминающей прибежище монаха-схимника, они оказались вдвоем - сам епископ и князь.
Впрочем, глянув на грубо сколоченный стол, ломившийся от всевозможных яств и напитков, а также на два удобных вместительных кресла, придвинутых к нему с противоположных сторон, про келью епископ уже не думал.
Разговор начинать пришлось, к огорчению отца Альберта, ему самому. Константин же ограничивался преимущественно односложными репликами, причем какими-то двусмысленными, если не сказать - загадочными.
Например, один раз он и вовсе произнес фразу, которую епископ после вертел в уме битых полчаса, но так и не смог ее понять:
- Ну, я не знаю, отче. Да нет, пожалуй.
"То ли он согласился с моими словами, то ли отверг их, то ли… Фу-ты, господи…" - от столь непосильной задачи епископ даже вспотел и пожалел, что по причине своей самоуверенности не взял на переговоры хорошего переводчика.
Если бы кто-то из братьев-рыцарей знал язык схизматиков, то епископ непременно прихватил бы его с собой, но таковых не имелось, а брать кого-то из местных жителей ему совершенно не хотелось - мало ли о чем они с князем договорятся.
Теперь же словарного запаса явно не хватало, и время от времени епископ невольно прибегал к спасительной латыни. Тут он столкнулся с первой неожиданностью. Оказывается, русский князь не был таким уж остолопом и древний язык великих римлян немного понимал.
Во всяком случае, когда отец Альберт, брезгливо указывая на меч Константина, презрительно произнес: "Leges barbarorum", то собеседник отреагировал должным образом. Пожав плечами, он усмехнулся и, указав глазами на нагрудный крест епископа, заметил: "Suum cuique".
А вот общие рассуждения о народном благе или свете истинной веры, который князь по неразумению заслонил своим поведением от недавних язычников, совершенно не устыдили Константина.
Он лишь лениво осведомился, почему бы в этом случае ливонскому епископу не распустить свое войско по замкам, оставив лишь пяток священников, и пусть те по-прежнему осуществляют богослужение в своих храмах.
- Каждая вера поначалу нуждается в защите, - заметил отец Альберт.
- Защите словом или защите мечом? - уточнил Константин.
- Поначалу слов не всегда бывает достаточно, - уклонился епископ от прямого ответа.
- Всегда, - не согласился рязанский князь. - Но только при условии, что человек принял веру добровольно, проникнувшись этим словом. Если же он окрещен насильно, то удержать его в ней и впрямь возможно лишь с помощью меча.
- Тем не менее замок ты захватил с помощью тех, кто пропитан черной неблагодарностью и склонен укусить протянутую руку. Мой настоящий долг - по-отечески предостеречь тебя от излишнего доверия к предателям. Тот, кто единожды изменил своему господину, непременно попытается это повторить, едва сочтет, что извлечет из этого выгоду и… - Тут епископ, не договорив, изумленно вскинул бровь, потому что его собеседник как-то странно дернулся и натужно закашлялся.
- Ты… - начал Константин неуверенно, - как ты догадался, что в замке нашлись предатели?
- А как бы иначе твои воины смогли одолеть ров и стены? - вопросом на вопрос ответил отец Альберт.
- Ну, я не знаю, - неуверенно протянул рязанский князь.
- Вот видишь, - поучительно заметил епископ. - Ты даже не нашелся, как получше солгать мне. Или у тебя язык не повернулся обмануть слугу божьего, - продолжал епископ все более уверенно, решив, что сумел одержать пусть первую и весьма небольшую, но победу.
Теперь было важно развить крошечный успех, а для этого схизматику ни в коем случае нельзя дать опомниться, прийти в себя. Самое время было перейти к упрекам, чтобы он почувствовал себя виноватым.
- Отчего же, сын мой, ты не дождался своего посольства, которое было тобою отправлено к наместнику Христа в Рим? - осведомился он.
Константин чуть было не сказал, что оно туда вовсе не направлялось.
"Вот было бы забавно поглядеть на его недоумевающую рожу, - даже хихикнул он мысленно, но тут же строго одернул себя: - Не вздумай. Похоже, Альберт до сих пор судит о тебе по тем посольствам, которые ты отправлял к нему в Ригу, вот и пусть дальше остается при своем мнении".
- Я подумал, а хорошо ли это - отвлекать столь великого человека от высоких дум и обращать его взор на земные низменные дрязги? - вместо этого ответил рязанский князь. - Мое посольство успело добраться лишь до Конрада Мазовецкого и Лешко Белого, так что обратная дорога получилась у них совсем короткой.
"Не вышло, - досадливо крякнул епископ. - Попробуем зайти с другого бока".
- А скажи-ка мне, сын мой, - вновь начал епископ. - На днях все мы видели на стенах замка подлинное чудо. Хотелось бы знать, несчастный владетель Кукейноса, который одарил нас своим замком, действительно погиб или… это был живой человек?
- Он почти прорвал кольцо моих воинов под Ростиславлем, - медленно начал Константин. - Получил несколько ран, но еще бился. Затем силы окончательно оставили его, он упал с коня и… - не договорив, рязанский князь благочестиво перекрестился и тяжело вздохнул. - Но вообще-то для меня это большая новость. Служитель церкви, а не верит в чудеса. Ведь если бы Вячко был жив, то разве мог где бы то ни было появиться его призрак?
- А ведомо ли тебе, князь, что свой град он передал мне? - осведомился епископ.
- А я слыхал другое, - задумчиво произнес Константин. - Что он предложил тебе, отче, половину доходов от своего княжества и града Кукейноса, если ты защитишь его от литовцев, чего ты, кстати, не сделал.
- Нет-нет. Это всего лишь слухи, - заторопился епископ. - Да у меня и подлинная грамота имеется, собственноручно им подписанная. Вот она. - И с этими словами он протянул Константину свернутую в трубочку грамоту со шнурком, на котором сиротливо болталась большая вислая печать. - Вообще-то их две. Одна - на вашем языке. Это та, что ты в руках держишь. Вторую же я оставил на хранение в Риге.
Константин развернул документ.
- Это он сам писал? - уточнил на всякий случай.
- Писано в Риге, но не его рукой, - покачал головой епископ. - Неужто, сын мой, ты считаешь, что слуга божий может лгать?
- А как же pia fraus? - осведомился Константин.