Долго сидел король, уже солнце слегка припекать начало, и он удивлялся, что же это молодые люди не встают, пора бы уж! А потом вдруг вспомнил о Курнебрале, ушедшем с собакой на утреннюю охоту, и чуть не подпрыгнул: чего он ждет? Пока его заметит тут оруженосец Тристана? Вот уж смеху-то будет на весь Тинтайоль!
Марк резко поднялся, отряхнул капли с рукавов и, сжимая в руке меч, двинулся к гроту.
Вошел и залюбовался: так красивы были они оба, спавшие нераздетыми по разные стороны постели из листьев, лица свежие, загорелые, умиротворенные, позы - расслабленные, свободные, непринужденные, а между ними лежал знаменитый меч Тристана, тот самый, с выщерблиной, оставшейся после боя с Моральтом. Марку был слишком хорошо знаком смысл этого символа, чтобы он мог подумать о чем-то еще. Полоска стали между мужчиной и женщиной - отсутствие плотской любви. Они не любовники!!! Бароны все лгали ему! О его несчастная жена! О его несчастный племянник! Они так любили короля Марка. А он, кровожадный, поверил негодяям. Чудом избежали смерти Тристан и Изольда, и вот теперь, конечно, они скрываются от него и здесь, в изгнании, ведя жизнь, полную лишений, просто помогают друг другу, как близкие родственники, как брат и сестра.
Марк чуть не прослезился, глядя на них, а они, молодые и красивые, спали крепко, как только молодые и умеют спать. Они не замечали его присутствия и не подозревали ни о чем. Они были в его власти, он имел возможность довести до логического конца начатое однажды дело и здесь, в их утлом лесном жилище, завершить неудавшуюся казнь. Он представил себе, как заносит тяжелый меч с золотой рукояткой и отрубает головы обоим спящим. Очень ярко представил, так ярко, что его даже затошнило слегка.
Мысль об убийстве была уже слишком запоздалой и потому неуместной. Он больше не хотел для них смерти. Он хотел видеть их снова у себя при дворе. Обоих. Дико, разумеется, но это так. И что же, растолкать их сейчас: "Тристан, сын мой, вставай! Изольда, супруга моя, проснись! Поехали скорее домой!" Романтика, бред, безумие… Это невозможно. Он все перечеркнул тогда, на площади.
И король Корнуолла почувствовал, как по щеке его покатилась настоящая слеза. Он наклонился к Изольде, из последних сил сдерживаясь, чтобы не поцеловать ее, и тихо-тихо, нежно-нежно потянул кольцо с ее безымянного пальца. Да, это тот самый перстень с большим янтарно-желтым гелиодором, подаренный Марком ей на свадьбу.
У Изольды были настолько миниатюрные ладошки с невероятно тонкими пальцами, что ювелиры тогда все-таки просчитались и перстень оказался чуточку велик. Она даже снимала его, когда купалась или ехала на охоту, боялась потерять. Теперь же стащить кольцо с пальца оказалось не самой простой задачей. Подивился король: отчего бы полнеть Изольде при такой-то убогой жизни в лесу, а она как будто и впрямь выглядит плотненькой, крепенькой, румяной. Марк отогнал прочь неприятные для него догадки и мысленно объяснил дело так: "Королеве теперь приходится непривычно много работать руками, оттого и пальцы разнесло, и мышцы окрепли, а румянец… Что ж, самый яркий румянец у деревенских девок бывает".
Марк быстро набросил на освободившийся палец Изольды кольцо с карбункулом, опять же свадебное, привезенное невестой из Ирландии и подаренное ему в тот самый день, а еще, прежде чем уйти, заменил меч Тристана своим. Эта идея, посетившая Марка буквально в последний момент, была замечательна: без своего любимого меча Тристан долго не сможет, уж это точно, значит, вынужден будет вернуться в Тинтайоль.
"Все еще будет хорошо", - уверял себя Марк, торопливо шагая через мокрые желтые кусты к своей лошади, привязанной у большого корявого дуба в глухом овраге.
* * *
- Ну вот и все, - нарочито громко сказала Изольда, проснувшаяся первой. - Сказка кончилась.
- Что такое? - встрепенулся Тристан, привычным движением хватаясь за меч, и, словно обжегшись, отбросил его: меч-то был чужой - это определилось сразу, на ощупь, вот только чей, откуда - спросонья нелегко было сообразить.
- Ваня! Не напрягайся так. Это меч короля Марка, я его очень хорошо помню, видишь вензель на золотой чашке?
- Вижу, - понуро сказал Ваня. - Я его тоже хорошо помню.
- И вот еще. - Маша показала ему перстень. - Он здесь был. А мы дрыхли, как сурки. Он мог убить нас.
- Почему не убил? - спросил Иван.
- Почему рыба не летает? - задумчиво проговорила Маша и ответила сама себе: - Не хочет.
- А я тебя серьезно спрашиваю.
- Видишь ли, он был тут совсем один.
- Ага, - кивнул Иван с удовлетворением. - Мне нравится уверенность, с которой ты это говоришь. Не предположение, а точное знание: так и было. Опять легенду восстанавливаем по памяти? Маша, я уже ни черта не понимаю. Почему иногда ты помнишь и знаешь, что с нами будет, а иногда забываешь или напрочь все путаешь?
- Спроси что-нибудь полегче, Ванюш.
- Хорошо. Сейчас ты можешь сказать, что будет дальше?
- Что будет, знать невозможно, я тебе не цыганка с Киевского вокзала. Что должно быть согласно легенде, я постараюсь вспомнить, только боюсь, мы уже очень далеко от этой схемы уехали, потому что ты разгильдяй и постоянно все каноны нарушаешь.
- Ну и что? - спросил Иван. - Я хочу жить, как хочу. Я не верю в предсказания, предопределение, провидение и привидения. Не верю, и все тут! Захочу снести Марку башку и снесу - плевать мне на все древние легенды!
- А ты хочешь его убить? - удивленно спросила Маша.
- Нет, не хочу.
- Я так и думала. Теперь слушай. Марк простит нас. Собственно, он уже простил. Но вернуться в Тинтайоль смогу только я одна. Тебе придется уехать. Куда - сам решишь. В общем, это не важно. Мы будем встречаться иногда, поводов будет еще много, но вообще…
- Постой, постой, - прервал ее Иван, - ты о чем говоришь-то? О легенде или о том, что с нами будет?
- Ванюш, а какая разница?
- А такая разница: один ебет, другой дразнится!
- Фу - сказала Маша. - Зачем ты мне хамишь?
- А ты зачем мне гадости говоришь?!
- Какие гадости?
- Обыкновенные!!! - Иван все закипал и закипал. - Ты что же, собираешься вернуться к человеку, который желал тебе медленной и страшной смерти? Ты от меня уходишь к нему?!
- Остынь, - сказала Маша холодно, и он испугался, услышав ее совсем чужой, незнакомый голос. (Так уже было однажды, он только не мог вспомнить, когда именно.) - Остынь. Все не так просто, как ты пытаешься здесь изобразить. Во-первых, я жена короля Марка по Римскому Закону, мы венчались во храме. Во-вторых, он любит меня. Не надо саркастически улыбаться - действительно любит. В-третьих, умение прощать - это как раз и есть способность забывать страшное. А забыть, как тебе наступили на ногу, может каждый - в этом нет особой добродетели. В-четвертых, мне надоело жить в лесу…
- Стоп, стоп, стоп! - закричал Иван, словно режиссер на съемочной площадке. - Это все у тебя в-шестнадцатых и в-семнаддатых, не ври мне, пожалуйста. А во-первых у тебя - легенда, во-вторых - легенда и в-третьих - тоже легенда. Разве нет?
- Ну допустим.
- Что "допустим"? Почему это так?
- Я же в самом начале говорила: спроси что-нибудь полегче.
- Там был другой вопрос.
- Да нет, тот же самый, - махнула рукой Маша.
- Ну и кому мне его задать?
- А хотя бы отшельнику Нахрину.
- Почему отшельнику?! - обалдел Иван.
- А потому что он неглупый человек. Он еще тогда, весной, дал нам верный совет, только по времени на полгода ошибся.
- Вот как! Ну пошли.
- Куда? - спросила Маша бесцветным голосом.
- "Куда-куда!" - передразнил он. - На хрен. То бишь к Нахрину.
И Маша впервые за утро улыбнулась.
Но целоваться они все равно не стали. Настроение было уже испорчено. И вообще Иван вдруг вспомнил, что они уже не первую ночь спят порознь. Якобы из-за усталости: с наступлением холодов работы по хозяйству стало значительно больше, да и вообще энергия расходовалась интенсивнее. Значит, якобы из-за усталости. А на самом деле? Он боялся не только говорить об этом - он боялся даже подумать. Но это была страусиная политика: думай не думай, а от тебя уже ничего не зависит. И вообще "попробуйте не думать о белой обезьяне".
Он вдруг с ужасом осознал, что за все время, пока они говорили, размышлял совершенно не о том. Ведь им предстояла разлука, о чем абсолютно прямо заявила Маша, а он начал беспокоиться о соответствии событий тексту легенды, об отношении к королю Марку, о собственной независимости… Он даже ни разу не спросил: "А как же ты без меня? А как же я без тебя?!"
Что-то оборвалось между ними, что-то закончилось. Действие любовного напитка? Ха-ха.
- Маша, - спросил он внезапно, но как-то робко и даже испуганно, - ты больше не любишь меня?
- Дурачок! Просто закончилось действие любовного напитка.
"Господи, она же мысли мои читает!" - радостная вспышка в голове.
- Какого напитка, Маша? Ты с ума сошла! Мы же его не пили.
- Того, что Бригитта давала, - не пили, верно. А другой?
- "Джонни Уокер", что ли? Издеваешься, Машунь?
- Вовсе нет. Ты просто невнимательно слушал старика отшельника. "Все средства подобного рода рано или поздно заканчивают свое действие". Примерно так он сказал. Ключевое слово "все". Понимаешь? Где грань между любовью, наведенной приворотным зельем, и любовью, как тебе кажется, настоящей, от Бога, то есть, попросту говоря, наведенной иными, но тоже высшими, непостижимыми, магическими силами?
- Машка, а ты не мудришь ли, филолог мой дорогой? - ядовито осведомился он, уже чувствуя, впрочем, что рациональное зерно в ее рассуждениях есть.