- Ну, как там: "солдаты в путь, а для тебя, родная, есть почта полевая", - процитировал он. - Вы ведь тоже не отсюда? Ну, нездешний, а из будущего? Я сразу понял, как только вас увидел. Голубчик, прошу вас как советский человек советского человека, помогите! - и капризно потребовал по-французски. - Матильда, ну где ты! Ты меня совсем не любишь! Меня ранили, а тебе все равно!
То, что помещик знал строевую песню, которую распевали солдаты в Советской армии, а возможно продолжают петь и поныне, говорило об одном, еще один наш современник попал в прошлое и заблудился во времени. Мне уже несколько раз доводилось встречаться с такими людьми. Так что я не слишком удивился еще одному "земляку" и еще меньше ему обрадовался. Сказал просто так, к слову:
- Хорошая песня, патриотическая. А почему вы оказались во французской армии?
- Все из-за нее, из-за жены, из-за Матильды, - уже из каретной темноты ответил он. - Она-то настоящая француженка и побоялась оставаться в городе. Вы знаете, что сейчас творится в Москве? Она почти вся сгорела! У меня тоже сожгли дом, конюшни, службы, все дворовые разбежались! Остался один кучер, да и тот на ладан дышит. Все, все потерял! - опять заплакал он. - А как наживал! Какими трудами!
Он замолчал, пытаясь справиться с рыданиями.
- Понятно, - задумчиво сказал я. - Только зачем вы пошли вместе с французской армией, вы что, не знаете, чем кончится поход Наполеона?
- Это их императора? Знаю, конечно, он умрет на каком-то острове, кажется святой Елены. У меня как-никак законченное высшее образование!
- У вас высшее образование! - воскликнул я, вспомнив, что уже как-то под Петербургом встречал подобного субъекта с законченным высшим образованием. - Простите, а ваша фамилия случайно не Пузырев?
- Именно, Пузырев Виктор Абрамович, а вы что, меня знаете?
Знал ли я эту скаредную, жадную скотину?! Подробности его жизни я уже не помнил, только то, что он каким-то нечестным способом стал помещиком. Еще, что у него, как и у меня, после перемещения в прошлое появились экстрасенсорные способности, и он хвастался, что очень ловко умеет обирать своих крепостных крестьян.
- Нет, мы незнакомы, - твердо сказал я, - но я много о вас слышал.
- Действительно, я человек незаурядный, меня многие почитают! - забыв о слезах, сообщил он. - Думаете в России много людей с законченным высшим образованием?
- Наверное, мало.
- Вот видите, а вы торопитесь! - непонятно к чему, сказал он. - Дорогой земляк, умолю, побудьте с нами. Что вам мокнуть на дороге, у нас в карете достаточно места для троих. Я старый человек и не могу за себя постоять. Побудьте с нами, что вам стоит! Во имя гуманизма и человеколюбия! Обещаю, что вы об этом не пожалеете!
- Пожалуйста, мосье, останьтесь, - попросила и Матильда, каким-то образом понявшая, о чем просит муж.
Признаться мне и самому очень не хотелось проводить ночь под открытым небом, да и отдых не был лишним.
- Хорошо, я останусь с вами до утра, - решил я и помог даме сесть в карету.
Занавески в ней были зашторены. Раненый со своим драгоценным ларцом устроился на одном сидении, мы с Матильдой напротив.
- Зажгите свечи, - попросил Пузырев, - мне почему-то страшно в темноте.
- У вас есть огниво? - рассеяно спросил я, ощущая своей ногой мягкое женское бедро.
- Да, конечно, Матильда, дай господину солдату огниво, - сказал Пузырев по-французски и я почувствовал, как к моему колену притронулась легкая рука. Мы как-то сориентировались, и наши пальцы нашли друг друга. Правда, огнива в женской руке не оказалось, зато мне подарили легкое пожатие.
- Ну, что вы медлите, - капризно сказал Пузырев, не дождавшись от нас никаких видимых действий.
- Да, да, сейчас, - ответил я, наконец, получив мешочек с инструментами для добывания огня. Неясные пальцы оставили мою руку, и я смог выполнить просьбу Виктора Абрамовича.
Добывать огонь при помощи огнива значительно легче, чем трением друг о друга двух палочек. При хорошем навыке можно с этой задачей справиться меньше чем за минуту. До изобретения спичек, приписываемого немецкому химику Камереру, которому в 1833 году удалось составить содержащую фосфор массу, легко воспламеняющуюся при трении о шероховатую поверхность, в течение тысячелетия, а то и больше, это был единственный инструмент для добывания огня. Я вытащил из мешочка трут, кремень, огниво и ударил им по куску кварца. Искры на мгновение осветили моих спутников.
- Как вы долго, - пожаловался Пузырев, - мне холодно…
- Трут совсем отсырел, - сказал я, - нужно высушить. Пойду к костру.
Только когда я выбрался наружу, до меня дошел весь комизм ситуации. Увлекшись, так сказать, нечаянными прикосновениями, я добывал огонь рядом с горящим костром. Затеплив свечу от головешки, я вернулся назад.
- Ну, наконец-то, - приветствовал появление огня Пузырев, - знаете, меня почему-то знобит.
Теперь при свете, я, наконец, рассмотрел старых и новых знакомых. Виктор Абрамович, за тринадцать лет прожитых им после нашей предыдущей встречи, так изменился, что его трудно было узнать. Он располнел, постарел, и лицо из неприятного, превратилось вовсе в противное. Причем делали его таким не черты лица, в общем-то, самые обычные, а брезгливо опущенная нижняя губа и непонятно с чего появившееся высокомерное выражение. Даже теперь, когда ему было плохо, он не забывал о собственном величии. Матильда, напротив, в живом теплом свете оказалась премиленькой женщиной. Точеный, чуть вздернутый носик, французский разлет бровей, блестящие глазки, чистый овал лица, обрамленного кружевным чепчиком…
- Вам нужно перевязать рану, - сказал я Пузыреву.
- Нет, нет, оставьте, мне ничего не нужно! - непонятно почему, разволновался он. - У меня просто ерундовая царапина.
- Вам виднее, - сказал я, отодвигаясь от соседки.
Пузырев закрыл глаза, и мы какое-то время не разговаривали. Снаружи усилился дождь и гулко забарабанил по верху экипажа.
- Может быть, позвать сюда кучера, он на козлах совсем промокнет, - предложил я.
- Это совершенно незачем, - живо откликнулся Виктор Абрамович, - у Герасима теплая одежда и, вообще, ему там лучше. Со слугами нужна строгость, - нравоучительно сказал он, - а то они сразу распускаются! Уж поверьте, голубчик, у меня большой опыт!
Я хотел спросить, не потому ли разбежалась вся его дворня, но, глянув на Пузырева, решил, что говорить на эту тему совершенно бесполезно и предложил:
- Может быть, будем спать?
- Спать? Да, конечно, спать непременно… Вот вы говорите, что слышали обо мне, а ведь это не даром! Я не простой человек, очень даже не простой, я, можно сказать, своеобразный уникум!
Определение ему так понравилось, что он еще несколько раз назвал себя "уникумом".
- Обо мне нужно писать научные труды, - продолжил Пузырев, - я очень многого достиг в жизни и все исключительно своим трудом и талантом! Хотите, я вам расскажу историю своей жизни?
- Сейчас уже поздно, вам нужно отдохнуть, лучше завтра с утра, - испугался я и спросил, что бы сбить его с темы собственного возвеличивания. - Вы давно женаты на мадам Матильде?
Во время нашей с ним первой встречи, он что-то рассказывал о своей жене, которой француженка быть никак не могла.
- На Моте? - уточнил он. - Недавно, женился после того как овдовел. Знали бы вы, какая у меня была первая супруга, горлица! Ангел! Мне за всю совместную жизнь ни одного слова поперек не сказала. Разве ее можно сравнить с этой французской, - он подумал, как точнее охарактеризовать жену, и припечатал, - шалавой!
- La France? - услышав знакомое слово, оживилась мадам Пузырева.
- Франсе, Франсе, твою мать! - сердито ответил Пузырев, потом наклонился ко мне и пожаловался. - Видите, с кем связался на старости лет! Только и умеет, что деньги транжирить. Это из-за нее пришлось в Москве жить. Жил бы сейчас у себя в деревне, чистый воздух, все бесплатно. Дворовых девок полон дом, любую выбирай, сочтет за счастье. А знаете, какое у меня именьице? Рай земной, сельцо и две деревеньки, почти семьсот душ крестьян! А уж как меня все соседи почитают!
Кажется, мне было не миновать печальной участи выслушать поучительную историю жизни великого Пузырева. Я демонстративно закрыл глаза и прикинулся спящим. Однако его это не смутило, и он продолжил монотонный рассказ о своих замечательных качествах. Спустя пять минут я уже спал.
- Голубчик, вы меня совсем не слушаете, - сказал он, теребя по колену.
Я с трудом открыл глаза. Свеча уже догорала, так что, вероятно, прошло довольно много времени. Виктор Абрамович, пока я спал, еще больше побледнел и казался совсем больным.
- Вам плохо? - спросил я.
- Да, очень плохо, я скоро умру, - как-то отрешенно ответил он. - Поэтому я и открыл вам все тайны своей души.
- Ну, вы преувеличиваете, - фальшиво улыбаясь, успокоил я, - вы еще нас всех переживете!
- Нет, эта ночь станет последней в моей жизни! - с непонятной мне патетикой воскликнул он. - Мне цыганка нагадала еще в той, далекой жизни, что я умру в лесу от руки маленького человека. Все ее предсказания сбылись… Я попал в прошлое, стал богат и знаменит… Теперь вам придется выполнить последнюю волю умирающего друга! - неожиданно добавил он.
Другом он моим не был, выполнять его просьбы я не собирался, но спорить не стал. Мало ли что может сказать напуганный человек.
- Я хочу отдать вам самое дорогое, что у меня есть! - продолжил он. - Вы должны поклясться, что будете заботиться о моем наследстве!
- Поклясться? - переспросил я, не понимая, что он имеет в виду, Матильду или его замечательный ларец, и ответил уклончиво. - Зачем же так, пусть лучше все останется у вас.