Дело шло к вечеру, на улице уже давно стемнело, а о предстоящем и желанном ужине пока никто не поминал. Софья Аркадьевна с дочерью, как удалось выведать у слуги Максима, секретничали в Натальиной комнате, а двери в малую гостиную были по-прежнему плотно прикрыты. Я без дела послонялся по дому, еще раз с заинтересованной внимательностью рассмотрел портреты предков, висевшие в зале и, набравшись смелости, отправился охмурять социал-демократку.
На мой стук дверь открыла Ольга, посмотрела на меня наглыми, смеющимися глазами и разрешила войти. Александра Михайловна была одета в тесное, облегающее вечернее платье, как я догадался, на голое тело. Мой приход ее нимало не смутил, ей было не до мужиков: она в этот момент крутилась перед зеркалом, пытаясь в свете двух керосиновых ламп лучше себя рассмотреть.
- Как вам нравится это платье? - спросила она меня без революционной принципиальности, обычным женским голосом.
- Очень нравится, - честно ответил я. - Вам оно удивительно идет.
- Господи, какие красивые вещи! Как бы мне хотелось такое носить! А ткани, разве у нас есть такие ткани! - в превосходных степенях почти запричитала она.
- Зато у вас тут все натуральное, а у нас половина синтетики, - возразила Ольга.
- И главное, никто меня в этом не увидит. Софья Аркадьевна с Натальей с ума сойдут, если я перед ними покажусь в таком виде.
- А куда делся Арик? - поинтересовалась у меня Ольга.
- Пьянствует с генералом в диванной, - ответил я.
- Нет, ну что вы, мужики, за люди! - возмутилась она. - Не успеешь на минуту оставить без присмотра, как тут же что-нибудь выкинете. И сильно надрались?
- Есть маленько. Учат молодежь жить.
- Шур, ты тут с Лешей сама разберись, а я пойду их разгоню. Ему же пить нельзя ни грамма!
Не успели мы с Александрой Михайловной возразить, как верная подруга начинающего алкоголика выскочила из комнаты. Между нами должна была наступить смущающая пауза, но я ее предотвратил и взял быка за рога:
- А вы брючный костюм еще не мерили? - самым невинным тоном спросил я Коллонтай. - Вам должно очень пойти. В наше время половина женщин носит брюки.
- Я боюсь сама не справиться, - растеряно ответила Александра Михайловна, - лучше будет подождать Ольгу.
Мне такой вариант показался неинтересным, и я предложил:
- Я вам с удовольствием помогу.
- Ну что вы, вам это будет неприятно!
- О чем вы говорите, напротив, любоваться вами - наслаждение, я никогда еще не видел таких красивых женщин! - нагло соврал я. - Позвольте, я расстегну у вас на спине молнию.
- А почему, собственно, эти застежки называются молниями? - поинтересовалась Александра Михайловна, пока я тянул колечко.
Ответить я не успел, расстегнутое до самого низа платье разошлось на спине. Я, помогая его снять, просунул руки ей под мышки и случайно мне в ладони попали две горячие груди с набухшими, твердыми сосками. Мы оба замерли, так, как будто ничего не случилось, а потом я, как бы машинально, начал пальцами ласкать нежную кожу. Коллонтай прижалась ко мне голой спиной и закинула назад голову. Я наклонился и поцеловал ее жаркие, сухие губы. Она оттолкнула меня, высвободилась, потом повернулась ко мне лицом и охватила шею руками. Я прижал ее к себе и снова впился в ее полуоткрытый рот. Нас обоих начала бить нервная дрожь. Не выпуская отвечающих губ, я гладил ее спину.
- Только не здесь, - хриплым шепотом сказала она, решительно от меня отстраняясь. - Сюда могут войти.
Но мне уже трудно было остановиться…
- Ты… - произнесла она, и я напрягся, ожидая обычного, старозаветного девичьего заклинания: "Перестанешь меня уважать", но ошибся.
- Ты, - повторила она, - сумасшедший, у нас вся ночь впереди…
- Ты останешься ночевать? - спросил я, шепча в самое ухо, отчего у нее щекотно зашевелились на шее волосы, и она нежно потерлась ей о мои губы.
- Зачем, мы поедем ко мне, - неожиданно спокойным голосом ответила она. - Помоги мне одеться.
Сказать, что я сумел ей в этом оказать большую помощь, было бы преувеличением, скорее наоборот, своей помощью я только мешал. Однако, Александра Михайловна не протестовала ни против нежного покусывания своих плеч, ни против моих вездесущих, все время что-то ищущих рук. К счастью, нас не беспокоили, и одевание ее в собственное белье и платье затянулось почти до ужина. Я лишний раз восхитился старорусской вежливостью - никто не ломился в нашу закрытую дверь.
* * *
После затянувшегося ужина Александра Михайловна как бы между прочим сказала, что ей страшно одной возвращаться домой. После возникшей небольшой паузы, я вызвался проводить ее до дома. Случилась неловкость, которую попыталась сгладить Софья Аркадьевна, нарочито громко заговорив о погоде. Однако, замять инцидент у нее не получилось, Наталья Александровна вспыхнула и низко склонилась над пустой тарелкой, Александр Иванович досадливо крякнул, а Ольга залилась смехом, не имеющим к словам хозяйки о капризах погоды никакого отношения…
Провожали нас довольно сухо. Мать с дочерью сразу же после ужина ушли к себе в комнаты, Александр Иванович заботливо пестовал все еще пьяного Гутмахера и довольно коротко с нами простился.
Мы с Коллонтай вышли к ее поданному крытому экипажу и тут же очутились в его темном простывшем чреве. Я сразу же набросился на Шуру и начал искать ее губы, которые тут же нашлись и, как говорится в таких случаях в плохих старых романах слились в долгом, страстном поцелуе.
Холодный, пронизывающий ветер гнал над дорогой мелкий, колючий снег. Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу. Каучуковые колеса мягко прыгали по замерзшим рытвинам проселочной дороги, и наш возок мерно раскачивался на мягких рессорах.
- Ты не осуждаешь меня за то, что я так сразу согласилась поехать с тобой? - спросила меня революционерка после того, как, нацеловавшись всласть, мы немного сбавили темпы сближения.
Насчет того, что она "согласилась", Шура была не совсем точна, она не согласилась, а сама предложила мне поехать к ней, и в этом была значительная разница. Поэтому я не ответил, только сильнее прижал ее к себе и поцеловал шепчущие губы. В меня словно вселился бес. Не могу сказать, что я так вдруг, без памяти, с первого взгляда влюбился в эту женщину. Бесспорно, в Александре Михайловне многое было привлекательно, но не так, чтобы сломя голову мчаться с ней неведомо куда, ставя в неловкое положение и себя, и семейство Крыловых. Однако, я чувствовал себя на таком взводе, что просто не смог отказаться от такого заманчивого, сулящего многие удовольствия предложения. Слаб человек в своих слабостях!
- Прошу, не суди меня строго, - предложила развивать тему нравственности вольная революционерка, когда наши губы, в конце концов, распались по естественным причинам - нам не хватило воздуха, - такое случилось со мной в первый раз в жизни!
- Со мной тоже, - без лукавства сказал я, правда, имея виду совсем другое, чем то, что она.
Действительно, последние два часа со мной происходило что-то необычное.
Такого острого желания обладать женщиной я давно не испытывал. Не в силах сдержать эмоции, я, буквально как подросток, терзал под шубой ее мягкую, нежную плоть, да еще, как вурдалак, скрипел зубами. Все это в свою очередь так завело Александру Михайловну, что и она за компанию начала прерывисто стонать и дала полную волю своим рукам.
- Какой ты необузданный! - шептала она, подставляя лицо и тело моим рукам и губам. - Это волшебство! А ты знаешь, что я замужем? - совершенно, по моему мнению, ни к месту, вдруг спросила она.
- Догадываюсь, - ответил я, - мне называли твою девичью фамилию, кажется Домонтович? А что это меняет?
- Я не живу с мужем, - не отвечая на мой вопрос, сказала она, - но у меня есть другой близкий человек…
- Только один? - чуть не ляпнул я, отвлекаясь от упоительного блаженства предощущения обладания, однако вовремя поймал себя за язык. - И кто это?
- Он замечательный человек, его зовут Александр Саткевич.
- Он что, сейчас в имении? - с тревогой спросил я. Любовный треугольник в данный момент меня никак не прельщал.
- Нет, Александр в Петербурге. Он служит в Генеральном штабе, - задумчиво ответила Александра Михайловна, и я почувствовал, что она внутренне и физически от меня отстранилась. - Он хочет, чтобы я развелась с мужем и вышла за него. Меня это очень волнует…
- Что именно? - спросил я без особого интереса к теме ее личной жизни. Меня в тот момент больше волновали низменные страсти, а не моральные и семейные проблемы. Александра отодвинулась и откинула голову на спинку мягкого сиденья. Мне пришлось отпустить ее и включиться в беседу.
- Ты не хочешь разводиться?
- У нас все так сложно получается. Я хотела, чтобы он женился на моей подруге Зое Шадурской, - говорила она. - Зоя такое чудо! Мы даже начали жить вчетвером, коммуной, и…
Сначала я подумал, что Александра Михайловна говорит о шведской семье, но сообразил, что для ее времени такое слишком круто, и спросил другое:
- И ты сама влюбилась в этого Саткевича?
- Откуда ты знаешь? - поразилась она.
- Догадался, - не очень любезно ответил я. Говорить в ответственный момент, когда мои руки увлеченно обследовали "новые владения", о старых привязанностях со стороны Коллонтай было не очень тактично. Она не обратила внимание на мой тон и продолжила облегчать душу:
- Да, я полюбила Сашу, но не могу оставить и Володю.
- Откуда взялся еще и Володя?
- Володя - это мой муж, Владимир Коллонтай.
- А…. - только и нашелся протянуть я. Получалось, что я в этой компании вообще сам четвертый.