- Это девичья фамилия Александры Михайловны, - пояснила Наталья. - Вы же говорили об Александре Михайловне Коллонтай? Мы с ней хорошо знакомы.
- Насчет того, как звали ту Коллонтай, я ничего сказать не могу, - покаялся я. - Может быть, и Александра. Я помню только, что в революции было несколько известных баб, извините, женщин, она одна из них.
- Вы не представляете, как это интересно! - загорелась Наталья Александровна. - Неужели наша Шурочка сделалась так известна?! Хотя, безусловно, это именно она. Шура - великая женщина! Вы знаете, что в шестнадцать лет Александра Михайловна сдала экзамены за курс мужской гимназии!? А какие блестящие статьи она пишет в европейских газетах!
- Увы, я просто не в курсе дела. Давайте лучше спросим у Гутмахера, он жил в советское время и должен знать точнее. Мое поколение революцией не очень интересуется, понятно, кроме фанатов-отморозков.
- Кого? Что значит слово отморозки? - не поняла она. - Это те, кто обморозился?
- Нет, это новое выражение, его можно перевести, как глупый фанатик какой-нибудь идеи или личности. От безделья тинейджеры придумывают себе кумиров и им поклоняются. А самые тупо упертые считаются отморозками. Есть фаны звезд, направлений в моде, даже революции. От безделья придумывают себе развлечения и маются дурью.
- Что придумывают? - опять не поняла Наталья.
- Молодые люди, особенно в подростковом возрасте, - насмешливо объяснил я, - придумывают себе развлечения и заодно ищут врагов. У нас же главное, "кто виноват", а потом уже мы начинаем думать, "что делать". Поэтому одни бреют головы и считают своими главными врагами инородцев, другие надевают сарафаны и во всем винят помещиков или губернаторов.
- Вы говорите обо мне? - поджав губы, спросила народница.
- И о вас тоже, - прямо ответил я. - Я и в нашем времени с такими, как вы, встречался. У нас ведь тоже есть революционеры, которые горят желанием переделать общество.
- Я уже поняла, что вы за человек и не собираюсь с вами дискутировать. Вы обычный ретроград! Лучше расскажите все, что знаете про Александру Михайловну!
Я, признаться, больше того, что уже сказал, ничего о ней не знал. Но Наталье Александровне слишком загорелось выяснить все подробности про свою знакомую, и мы тут же отправились в диванную комнату, где дым уже стоял коромыслом, и генерал с профессором (за ликерам и уже без кофе) решали судьбы России.
- Аарон Моисеевич, вы что-нибудь слышали о Коллонтай? - спросил я с порога.
Гутмахер, отвлеченный от геополитических проблем, удивленно посмотрел на меня. Александр Иванович отреагировал раньше него:
- Вы говорите про Александру Михайловну? - спросил он о известной революционерке без восторга, который недавно продемонстрировала его дочь…
- А что я должен про нее знать? - не дав ответить генералу, спросил меня профессор.
- Ну, хотя бы, как ее зовут.
- Так Александр Иванович сказал, Александра Михайловна.
- Выходит, она самая, - порадовал я Наталью и пояснил Гутмахеру. - Наталья Александровна с ней знакома.
- С ней все знакомы, - опять вмешался хозяин. - Дом ее батюшки с нами соседствует в Петербурге. А что, Александра Михайловна такая известная личность, что про нее помнят в будущем? Признаться, никак не ожидал-с.
- Вот, папа, ты всегда так, а Саша, оказывается, великий человек, она стала первой женщиной-дипломатом!
- Это что, правда? - спросил генерал, до предела поднимая удивленные брови.
- А что, собственно, в этом такого, - опять вмешался в разговор Гутмахер, - обычная продувная бестия, левая ловкачка. Вы, извините, Наташа, но ваша знакомая не великий человек, а самая заурядная…
Я кашлянул и предостерегающе посмотрел на Аарона Моисеевича.
- Вернее, будет сказать, незаурядная карьеристка, - поправился он. - Я слышал, что она еще при жизни Ленина прислала письмо Сталину, в котором называла его вождем партии. Товарищ Сталин этого не забыл, - сказал Гутмахер, обращаясь только ко мне. - Я слышал, - добавил он, - что в молодости она слыла роковой красавицей.
- В этом вам предстоит убедиться самим! Шурочка сейчас живет в нескольких верстах отсюда, у нее шалят нервы, и ей прописали сельский воздух, - сообщила Наталья Александровна, победно глядя на кислую физиономию отца. - Она непременно будет у нас в гостях!
Глава 4
С Александрой Коллонтай мы встретились вечером того же дня. Наталья вызвала ее запиской, отправленной с посыльным. К этому времени Гутмахер уже рассказал мне все, что вспомнил об этой замечательной личности, да и я сам кое-что вытащил из уголков пионерской памяти.
Выглядела Александра Михайловна значительно моложе своих двадцати восьми лет, и была она, что называется, "в теле", эталонном состоянии молодой женщины начала XX века. Мне сложно судить о "экстравагантности" одежды этого времени, но юбка у Александры была, судя по реакции Софьи Аркадьевны, неприлично коротка, настолько, что при желании можно было разглядеть ее щиколотки. А вообще, эта революционерка была собой очень даже ничего, и мне, изголодавшемуся по женскому теплу, глядеть на ее нежные округлости, подчеркнутые узкой одеждой, было весьма приятственно. Пахла революционерка не нищетой рабочих окраин, а французскими духами с преобладанием аромата ночных фиалок.
Не знаю, что написала в своем послании Коллонтай Наталья Александровна, но будущая посол казалась заинтригованной. Иначе наша странная троица вряд ли бы ее, такую эффектную даму, дорого и элегантно одетую, заинтересовала, слишком мы от нее отличались и калибром, и классом.
Надо сказать, что лично у меня никакой предубежденности против Александры Михайловны не было. Мало ли кто чем не грешит в молодости. Во всяком случае, русскую революцию придумала не она, в чем можно было убедиться через полчаса общения с нею. Конечно, как и многих революционеров, да и не только их, а просто порядочных людей, молодую женщину возмущала социальная несправедливость, бедственное положение народа. Однако, особенно радикальных, экстремистских политических воззрений я у нее не заметил. Обычный треп о воровстве чиновников, плохом царе и неправильном распределении благ. Конечно, через слово она вкручивала цитаты из Плеханова и ругала, к неудовольствию Натальи Александровны, бездарных народников. Особенно глубоко в теоретические дебри разговор не погружался. Гутмахера революционерка не заинтересовала, и он вскоре нас покинул, вернувшись с генералом к решению русского вопроса. Ольга в нашей компании осталась, ее волновали французские духи и "прикольные" тряпки гостьи, а я, грешным делом, начал подумывать о более тесном и близком "практическом" знакомстве с программой ее партии.
Согласен, виноват. Немного завелся, глядя на впечатляющие формы комиссарского тела. Мы мило беседовали, и наш разговор перескакивал с эмансипации на длину юбок, свободу любви, и как-то сам собой ушел от проблем социал-демократии и грядущей революции к более интересным темам.
- Это правда, то, что мне написала Натали? - поинтересовалась революционерка, когда знакомство немного упрочилось.
- А что она вам написала? - поинтересовался, в свою очередь, я.
- То, - замялась Александра Михайловна, - что у Ольги Глебовны есть совершенно необычные дамские вещи, которые будут носить раскрепощенные женщины под верхней одеждой в далеком будущем.
- Правда, - подтвердил я, - Ольга у нас как раз футуролог по интимной одежде.
- А это не будет очень бестактно, если я попрошу Ольгу Глебовну мне ее показать? - спросила Коллонтай почему-то не у Ольги, а у меня. - Я понимаю, пока наш народ подвергается гнету царизма, безжалостной эксплуатации капитала и живет в нищете и невежестве, такое любопытство не совсем уместно, но мне хочется знать, как будут одеваться женщины, когда станут полноправными членами общества.
Ольга только хмыкнула и насмешливо посмотрела на меня.
- Я думаю, что Ольга Глебовна с удовольствием их вам покажет, а если вас это не стеснит, то я, в свою очередь, смогу вам объяснить развитие и перипетии моды…
- Помилуйте! - воскликнула революционерка. - Мы живем в двадцатом веке, и женщина должна иметь те же права, что и мужчина!
Я не очень понял, как соотносятся нижнее женское белье, равноправие полов и мое присутствие при его осмотре, но истолковал восклицание Александры Михайловны как разрешение присутствовать на показе интимной моды и проследовал за дамами в малую гостиную.
Ольге, как большинству женщин, возиться с тряпками и примерками было не в тягость, а в радость, и она с удовольствием раскрыла свой таинственный чемодан. При осмотре "достопримечательностей" присутствовали обе революционерки: народница и социал-демократка, и мы с хозяйкой чемодана. Софья Аркадьевна, вероятно, смущенная моим присутствием, как потомка мужского рода, с нами в гостиную не пошла.
Через несколько минут большой обеденный стол, покрытый лиловой бархатной скатертью, был завален совершенно отпадными тряпками. Для меня все это великолепие благодаря телевизионной рекламе было не в диковину и удивляло только то, каким образом весь этот арсенал попал к Ольге. Чтобы накупить столько белья, нужно было, по крайней мере, весьма значительное свободное время, которого у моей "кузины" перед отбытием в прошлое не было.
Осмотр начался, как театральное шоу. Ольга была просто великолепна в своей неприкрытой гордости за наш просвещенный век. Владелица всех этих сокровищ смаковала каждую вещицу, показывая и попутно разъясняя ее назначение. Невесомая, прозрачная амуниция женской привлекательности произвела на Александру Михайловну завораживающее действие. Глаза ее загадочно мерцали, и она, как бы невзначай, кончиками пальцев принялась перебирать атрибуты женской неотразимости.