Она опять заплакала.
- А что Аарон Моисеевич и Ольга? - отвлекая ее от грустных мыслей, спросил я о своих приятелях. Они, как и я, были из нашего времени, и составили мне компанию в этом последнем путешествии.
- Живы, здоровы, в Париж уехали к какой-то дуре.
- В Париж, к дуре? - не понял я. - В каком смысле?
- Ну, не совсем к дуре, - начала вспоминать Анна Ивановна, - Олюшка хотела пойти в этот, как его, салон, к какой-то маркизе Дуре.
Я уже так насобачился понимать тонкости народного языка, что довольно легко перевел:
- К маркизе Помпадур?
- Точно, так она и говорила. Так ты ее тоже знаешь?
- Ну, я лично, конечно, с ней не знаком, но так, вообще… А что по этому поводу говорил Аарон Моисеевич?
- А ничего он не говорил, он только хохотал.
- Понятно.
Влюбленный старикан с удовольствием исполнял любые капризы своей взбалмошной пассии, но где он ей добудет маркизу, жившую в восемнадцатом веке, я не представлял.
- Анна Ивановна, а мои бумаги, которые у вас остались, сохранились?
- Конечно, Алеша, я все сложила вместе, там и паспорт твой фальшивый и какие-то письма.
Хозяйка сходила в кабинет покойного и принесла шкатулку с документами. Все, включая паспорт, сделанный еще дома на цветном принтере, и распоряжение в банк на предъявителя, оказалось на месте.
Мы еще часок просидели за столом, после чего я откланялся и поехал обналичивать деньги. В банке мой затрапезный вид, кажется, никого не удивил. Принял меня сам управляющий, и дело решилось в течение нескольких минут. Я впервые понял, как приятно быть очень богатым человеком.
Получив наличные, я распрощался с любезным до приторности управляющим, вышел на улицу и тут же нанял "лихача", извозчика с отменой лошадью и коляской на каучуковых колесах. Такой экипаж стоил в десять раз дороже обычного "Ваньки", но качество того стоило. Теперь мне нужно было поехать выяснить судьбу "проваленной" квартиры. За квартал до своего недавнего жилья я попросил опереточно одетого в расписной кафтан и медвежью шапку извозчика остановиться.
- Развернись и жди меня здесь, - сказал я, - если через час не вернусь, можешь уезжать. На тебе задаток.
Я протянул ему десятку и не спеша пошел к дому. Наша тихая улица была как обычно пустынна. Мимо дома первый раз я прошел не останавливаясь. Ничего подозрительного заметно не было. Больше всего меня интересовали следы у входа. Однако снег был убран, и понять, есть ли там засада, я не смог. Пришлось вернуться и постучать во входную дверь. Она почти тотчас отворилась, но наружу никто не вышел.
- Хозяева, - спросил я, оставаясь снаружи, - дрова не нужны?
- Какие еще дрова? - спросил незнакомый голос.
- Обычные, осиновые, можно и березовые.
- Ты кто такой?
- Купец, дровами торгую.
- Купец, говоришь, ну заходи, потолкуем.
- Так нужны дрова или нет? - повторил я, не спеша воспользоваться приглашением.
- Нужны, нужны, - ответил тот же человек вполне протокольным голосом.
Почему-то люди при власти и оружии всегда и во все времена говорят одинаково.
- Входи, разберемся!
- Не нужно со мной разбираться, - сказал я и быстро пошел прочь.
- Стой! - крикнули сзади - Стой, сволочь!
Я бросился бежать и успел к экипажу до того, как показались преследователи. Вскочил в коляску и крикнул:
- Гони!
"Лихач" щелкнул кнутом, и рысак пошел крупной рысью. Когда мы уже были далеко, сзади засвистели в полицейский свисток.
- Эх, ваше степенство, - сказал, повернувшись ко мне с облучка, кучер, - негоже от полиции бегать. Не ровен час, мой номер запомнят.
Мы уже отъехали почти на полверсты от опасного места, и погони я больше не боялся.
- Хорошо, останови, я с тобой разочтусь.
Однако извозчик терять выгодного клиента не захотел и пояснил свою позицию:
- Да это я так, к слову. Мало ли кто на улице свистит.
- Тогда отвези меня в Сандуновские бани, - попросил я, резонно предположив, что как только мы расстанемся, он поспешит меня сдать.
- Попариться хочешь, ваше степенство? Дело хорошее.
Больше мы не разговаривали. Возле бань я расплатился с извозчиком, и он уехал в одну, а я пошел в другую сторону. Париться мне было некогда. Теперь, когда стало ясно, что в доме засада, вариантов найти своих "нанимателей" у меня практически не осталось. Нужно было или ждать, когда они объявятся сами, что мне было неудобно по многим причинам, или вступить в контакт с самой засадой и выяснить, чего ей, собственно, от нас было нужно.
Немудрящий план созрел сам собой: я проникаю в дом со двора, так сказать, с тыла и, пользуясь внезапностью нападения, разбираюсь с полицией. А там уж как покатит. Остальное решу на месте. После полученной боевой подготовки я чувствовал себя почти Рембо и обычных полицейских не боялся. Приготовление к преступлению много времени не заняло, я зашел в первую попавшуюся хозяйственную лавку и приобрел там фомку и топор.
Однако чтобы напасть на засаду, нужно было дождаться темного времени суток. Остаток дня я скоротал в ресторации и вышел "на дело" в десятом часу вечера.
Ночь была облачной, что оказалось вполне на руку. До дома я дошел пешком, чтобы обойтись без свидетелей. Захолустная улица, пустынная даже днем, поздним вечером совсем замерла. Я перелез через наш забор и, не скрываясь, пошел к темному дому. В соседнем дворе залаяла, было, собака, но тут же и успокоилась.
Задняя дверь оказалась не заперта. Я вошел в коридор и прислушался. Где-то в глубине дома, похоже, в теплой столовой, были слышны голоса. Неслышно пробраться по знакомым переходам было несложно. Я дошел до столовой и различил светлую полоску, щель в двери, через которую проникал в коридор свет.
Теперь говорившего стал слышно вполне отчетливо, и мне осталось только подслушать, о чем разговаривают в столовой, и сориентироваться. Однако ни о чем интересном в тот момент не говорили. Какой-то мужчина с затрудненным голосом, спотыкаясь на словах, жаловался на свою жену. Минут пятнадцать я слушал только его монолог. Все это время он рассказывал, как ему крупно не повезло в жизни. Какими только отрицательными качествами не обладала его супруга! Однако жалко мне почему-то стало не его, а ее. Я представил, каково бедной женщине жить с таким глупым занудой, и все ее недостатки показались не такими уж преступными.
Кто кроме несчастного мужа находится в комнате, я понять не мог. Его собеседник или собеседники никак себя не проявляли.
- А вчера она опять потребовала денег, - продолжал жаловаться несчастный муж, - ей, видите ли, в церковь стыдно пойти в затрепанном платье. Иисусу Христу ходить в рубище было не стыдно, а ей стыдно! А он не ей чета, а все-таки сын Божий. Дайте, говорит, Аристарх Прокопьевич, мне четыре рубля, я мол, хоть накидку себе ситцевую сошью, чтобы не видно было, какое у меня платье старое и заштопанное! А я ей на это говорю, ты, говорю, будешь гореть в геене огненной, как грешница и блудница Вавилонская, черти-то тебе пятки толстые поджарят! Будешь лизать горячие сковородки!
Было похоже, что меня никто не ждет, и я, используя эффект неожиданности, сильно толкнул дверь и вошел в комнату.
За столом сидел полный человек в горохового цвета пальто, перед ним лежала типичная полицейская шляпа-котелок.
Больше в комнате никого не было, получалось, что он разговаривал сам с собой. Полный не спеша повернулся в мою сторону и спросил:
- На смену что ли пришел?
- Да, - ответил я единственное, что пришло в голову.
- Так зря пришел, - тем же, что и раньше затрудненным голосом сказал он. - Мне домой идти нет никакого резона, все равно ничего хорошего там нет. Я и здесь переночевать могу.
- Давай дежурить вместе, - предложил я, садясь на стул напротив него.
- А почему я тебя раньше не видел? Новенький, что ли?
- Новей не бывает.
- Ну, оставайся, мне веселей будет. Табачком не угостишь?
Я вытащил пачку папирос, бросил на стол.
- Богато живешь, - похвалил он, вытаскивая папиросу. - Небось, не женатый?
- Точно, - подтвердил я.
- Оно и видно. Я когда неженатым был, тоже себе позволял. А теперь, - он понуро махнул рукой. - Хочешь, про свою жизнь расскажу?
- В другой раз. Ты, кстати, не знаешь, кого мы здесь караулим?
- Политических, тебе что, старшой не сказал?
- Нет, просто велел сюда идти тебя поменять.
- Нигде порядка нет, - пожаловался полный, - чего нам тут вдвоем делать, все равно никто не придет.
- А вдруг. Говорят, здесь третьего дня стрельба была, кого-то убили.
- Нет, не убили, поранили одного студента, а он потом из тюремной больницы сбежал. Вот и поставили засаду, вдруг он сюда заявится.
- Понятно. А дом обыскивали?
- Не знаю, я же филер, не мое это дело.
- Ладно, пойду посмотрю, может быть здесь есть что-нибудь интересное.
- А тебе зачем?
- Ну, мало ли, - начал я и понял, что жандармский шпик не наш нынешний российский оперативник, по чужим сусекам шарить не приучен. Объяснил, чтобы филеру стало понятно: - Вдруг где-нибудь бомба спрятана.
- Какие еще бомбы, здесь не революционеры, а политические еретики жили. Зачем им бомбы делать.
- Интересно, с каких это пор еретиков арестовывают?
- Так они ж сектанты, как же без наказания. Это святое дело, думай, как положено, и не перечь начальству. Да, - он задумался, но дальше говорить не стал, подумал и продолжил о наболевшем; - Вот, скажем, моя супруга.
- Ты мне потом расскажешь, - перебил я, - я только до ветра схожу, живот прихватило.
- Иди можно я еще у тебя папироску возьму.