К рассвету 20 декабря танки Ремизова прорвались к железнодорожной станции Волоколамска, а на улицах южной окраины завязали бой роты Репнина и Самохина.
Уже к обеду Катуков отрапортовал командарму: "Волоколамск взят!"
* * *
…Бурда, вытирая копоть со щеки, крепко пожал руку Геше и поманил за собой:
– Пошли, ротный. Покажу одну штуку.
Заинтригованный, Репнин прошел за комбатом в пустую избу, окна в которой были заткнуты сеном. Грязь неимоверная.
На полу какие-то вонючие тряпки, на столе – пустые бутылки и консервные банки.
– Вот.
На беленой стене карандашом и гвоздем было много раз выведено: "Ende!"
Мелко и крупно, вдоль и поперек. Ende, ende, ende…
Конец, конец, конец…
– Молодцы, – усмехнулся Репнин. – Правильно понимают политический момент.
Танкисты расхохотались и пошли прочь, шутя, что скоро и Гитлер, скуля и шмыгая носом, будет писать на стене рейхсканцелярии: "Ende!"
М. Жежель:
"Здесь произошел такой эпизод. При поддержке авиации немецкие танковые войска пошли на переправу. На середину переправы 58-я танковая бригада поставила тяжелую машину с экипажем. Механик-водитель танка "КВ-1", сержант Капустин, мотор заглушил.
На переправу заехал первый немецкий танк и подошел к нашему "КВ". Немцы решили, что танк брошен экипажем. Они прицепили наш "КВ" и хотели утащить "трофей", но Капустин выжал один фрикцион и держал танк. Подошел следующий немецкий танк, и двойной тягой хотели утащить "трофей". Когда немцы прицепили тросы, то механик-водитель быстро завел свой "КВ" и потащил оба танка на свою сторону.
Сам на берег выехал, остановился, а два немецких танка остались на переправе, блокируя ее. Их экипажи, кто выскочил, те погибли от наших стрелков. Наши следили за этим делом, а кто остался в танках, просто сдались. Танк "КВ" их держал на поводке, а Капустин за это получил орден Боевого Красного Знамени".
Глава 17. Лудина гора
Московская область, Волоколамский район. 28 декабря 1941 г.
Освобождение Волоколамска вызвало у Гитлера истерику. Но, побесновавшись, побросав в своих генералов тупыми предметами, фюрер отдал приказ держаться до последнего солдата.
И приказ этот должен быть выполнен "с железной энергией и беспощадной решительностью".
Несмотря на свою, часто показную, эмоциональность, Адольф прекрасно понимал, что произойдет, как только немецкие войска начнут отступление – фронт развалится, и начнется великий драп.
Поэтому немцы цеплялись за каждый куст, за каждую высотку.
Чтобы избавится от врага, советский солдат должен был уничтожить его.
Сразу за Волоколамском фашисты закрепились на Ламе – речушке извилистой, местами глубокой. Протекала Лама с юга на север, к западу от города, вот на ее-то крутом берегу немцы и закрепились. Около самой реки поднималась Лудина Гора – господствующая высота, с которой все видать на километры.
Вот тут-то немцы и взялись крепить линию обороны, в спешном порядке зарывали в землю танки, возводили на склонах девяносто четыре дота и дзота. Семьдесят три блиндажа, соединенные глубокими траншеями, опоясали высоту, а поля вокруг "засевали" минами.
Делалось все по-немецки основательно – гитлеровцы на полном серьезе собирались зимовать на ламском рубеже. В их землянках были сложены кирпичные печи, квартирмейстеры натаскали отовсюду теплых одеял, даже буфеты и столы приволокли.
Катуков был ученый и штурмовать Лудину Гору не стал. Вместо этого приказал искать слабое звено в обороне противника.
Таким оказалось село Ивановское, расположенное на правом фланге. Село хоть и простреливалось с Лудиной Горы и из-за Ламы, с немецких батарей, но его взяли-таки.
Немцы отступили за реку, в Михайловку. Пехотинцы и танки из группы Катукова устремились туда же, не давая врагу передышки.
Хотя слово "устремились" не совсем подходящее. Поползли – так будет вернее. Мотострелки в белых маскхалатах ползком одолевали снежное поле, а мороз стоял не слабый – пальцы леденели, ноги коченели, словно отнимаясь. Снаряды и мины то и дело буравили воронки, а "тридцатьчетверки", поддерживая огнем пехоту, дожидались, когда саперы проложат для них хотя бы узенькую дорожку.
Уже и вечер надвинулся, белые снега налились синевой, а мотострелки все ползли и ползли, отвоевывая шаг за шагом родную, но такую студеную землю. За восемнадцать часов они одолели километр, но это был очень длинный километр…
И вот ротный поднялся, повел своих в атаку. Спины им прикрывали танки. Взяли Михайловку.
Темнело, и Репнин еле разглядел брошенные орудия и чужих мертвецов, заносимых поземкой.
На следующий день стрелковая бригада, приданная группе Катукова, заняла деревню Владычино.
Ламский рубеж был прорван, а сама река форсирована.
Немцам это очень не понравилось – только устроились, чтобы перезимовать в тепле, и на тебе! Что, опять все бросать и бежать, замерзая в этих проклятых русских снегах?
28 декабря фрицы пошли в контратаку.
С утра, как вестник несчастий, над Михайловкой и Ивановским пролетела "рама". Вслед за этим самолетом-шпионом явились "Юнкерсы", прозванные "лаптежниками" – с ревом и воем они пикировали на укрепления РККА, сбрасывая бомбы на машины и строения. Следующим номером программы стал артобстрел из дальнобойных орудий.
А затем немцы вышли из села Тимково, что у самой Ламы, южнее Ивановского, вышли на бой. Впереди катились танки, за ними шагали цепи пехоты, сзади волочились тягачи с пушками.
Это был весьма опасный момент, ведь у Катукова в Ивановском был лишь комендантский взвод, минометная рота да артиллерийский дивизион неполного состава. Но и отступать никак нельзя! Тогда в окружение попали бы части, прорвавшиеся к Михайловке, пришлось бы отходить обратно к Волоколамску.
И что же? Все зря?
Комбриг приказал: "Всех под ружье!"
Артиллеристы накрыли огнем пару немецких танков, минометчики не позволили фашистам развернуть орудия – перебили расчеты. Доблестный вермахт редел под русскими пулями, а потом свое веское слово сказали "катюши".
Битые под Ивановским, немцы двинулись на Михайловку, где закрепился мотострелковый батальон 1-й гвардейской танковой, которым командовал капитан Голубев. Пехотинцев поддерживали зенитная батарея лейтенанта Милевского и три танка из роты старшего лейтенанта Лавриненко…
* * *
…Репнин расположил свой взвод между рощицей и глубокой лощиной.
– Как у Мценска! – оскалился Федотов, несколько ревниво поглядывая на наводчика – дескать, тебя там не было, мценские дела только наши.
Геша кивнул.
Людей и техники отчаянно не хватало, комбриг и командарм постоянно тасовали части, затыкая то одну дыру в линии обороны, то другую. Всю его роту повзводно раскидали по фронту в сто километров – силенок у рации не хватит, чтобы связаться.
Репнин посмотрел в сторону лощины – там устроились зенитчики. Недалеко от дороги, между Ивановским и Михайловкой, Милевский держал под прицелом и дорогу, и небо.
Утром на огневые позиции налетели пять "Юнкерсов", но сбросить бомбы так и не смогли – заградительный огонь спугнул "лаптежников".
– Иваныч, выдвигайся во-он к тому холмику. Глянем на фрицев невооруженным глазом…
– Понял.
Танк лязгнул сочленениями и выбрался на пригорок. Весь не показываясь – так, чтобы обеспечить видимость из командирской башенки.
По белому полю лезла черная мошкара – немецкие пехотинцы. Цепью ползли коробочки танков.
– Ровно десять! – сосчитал Фролов.
– Подпустим поближе, – решил Геша.
Он уже привык к новой машине. Здесь и двигатель шумел не так, и корпус отзывался иначе. До идеала было еще далеко, но все же "Т-34Т" был куда лучше прежней "тридцатьчетверки".
Броню бы еще получше, да защиту динамическую… Пушку бы стабилизировать в двух плоскостях…
Ишь, губу раскатал! Все будет – во благовремении.
– Фрол, сколько до них?
– Чуть больше километра.
– Можно было и раньше.
Наводчик головой покачал:
– Уж сколько стреляю, а до сих пор не привыкну. Моща!
– То ли еще будет… Бронебойный!
– Есть! Готово.
– Фрол, бей по центру, потом по левому флангу.
– Понял.
– Капотов! Петров! Выбирайте цели на правом фланге.
– Понял! – ответил Николай.
– Петров! Спишь, зараза?
– Да нет, – откликнулся, наконец, тот. – Микрофон искал, как дурак. Забыл, что тут эти… ларингофоны.
– Действуй.
– Есть!
– Огонь!
Рявкнула пушка, звон в ушах заместился звяканьем гильзы. Заработало два вентилятора – вытяжной и нагнетающий.
"Прелесть!"
– Огонь!
Первый снаряд поразил "тройку", пробив той корпус. "Тройка" заскребла гусеницами, развернулась, словно подставляя борт, и замерла.
Было видно, как открываются люки и немецкие танкисты вываливаются в снег.
– Добавь осколочным!
– Есть!
Второй бронебойный угодил в "четверку", что перла на левом фланге, но чуток не туда – снаряд расколошматил ей ведущее колесо вместе с гусеницей. Называется – приехали.
А вот осколочно-фугасный упал хорошо, как надо, накрывая и бегущих танкистов, и прореживая цепь мотострелков.
– Бронебойный!
– Готово!
– Огонь!