Пустота окружала меня. Я чувствовал медленно накатывавшую волну ужаса, что вот-вот должна была меня захлестнуть. Я ждал. Я слушал. И вот пришел миг, когда она обрушилась на меня.
Она поспешила заполнить каждый уголок. Страшное, грохочущее кипение в моей голове, которое теперь, когда у меня есть время спокойно все обдумать, я могу передать следующим образом:
Опыт нашей жизни надежно скрыт в сейфе нашей Памяти. Именно здесь мы держим наше прошлое. И, не считая редких сувениров, у нас нет ничего, кроме этих архивных записей о скромных успехах и ошеломляющих поражениях нашей жизни, о тех, кого мы любили, и (если нам повезло) о тех, кто любил нас в ответ. Единственное, что дает нам уверенность в хорошо проведенной жизни - или вообще проведенной хоть как-то, если уж на то пошло, - это свидетельство, которое мы бережно храним в Памяти на великих скрижалях нашего сознания.
Но что, если сейфовая дверь взломана? Что, если внутрь проникают дождь и ветер? Если так, то мы в серьезной опасности потеряться безнадежно и навеки.
И если нас постигнет эта опустошающая болезнь, наше единственное утешение - хотя бы не знать о том, что мы потеряли, и доживать наши немощные дни в детском неведении. Но, судя по тому, что сказал Джон Сноу, ему было отказано и в этом скудном утешении. "Оно там, - я отчетливо вспоминаю его шепот, - но до него не добраться".
Лишившись памяти, мы лишаемся самих себя. Без нашей истории мы уничтожены. Мы можем ходить, говорить, есть и спать, но на самом деле мы никто.
Я сидел у своего бюро почти целый час, обхватив голову руками. Я чувствовал, как мной овладевает тьма. Ужасная, внутренняя тьма.
17 октября
Этим утром солнце бодро выкатилось на небо, весь мир сиял как медный чайник, и отблески этого сияния каким-то образом проникали в меня. Надел плотную бежевую рубашку, поплиновый жилет и шаровары, позавтракал копченой пикшей и яйцами в мешочек. Но, несмотря на радость, вызванную предстоящим испытанием тоннелей, я обнаружил, что тело мое до сих пор барахлит, и несколько большущих чашек крепкого "ассама" не смогли привести в действие мою утреннюю дефекацию.
Попросил Клемента доставить Гримшоу, карету с лошадьми и пару младших конюхов, потом разыскал свой новый дорожный сюртук и войлочную шляпу. По дороге захватил желтый шарф.
Теперь у меня целых четыре пути в подвал - под этим я разумею тоннели - и, кроме того, два кухонных подъемника. Во-первых, есть каменный лестничный колодец, куда можно попасть через маленькую дверцу позади Большого Зала, потом то, что когда-то было известно как "служебная лестница", которую я снабдил новыми плитами и перилами. Еще я добавил кованую винтовую лестницу, ведущую от двери рядом с камином в моей спальне прямо в тоннели (и куда также можно попасть через аккуратную дверцу, встроенную в деревянную обшивку столовой), и, наконец, узкий проход, который блуждает по всему дому, прежде чем спуститься несколькими пролетами каменных ступеней (и сооружение которого, добавлю, вызвало немало протестов обитателей дома из-за пыли и беспорядка).
Этим утром я выбрал винтовую лестницу, так что мой спуск сопровождался цоканьем ботинок по ступенькам, и в ответ мне высоко вверху и далеко внизу пугающе звенело эхо. Сперва прохладу тоннелей почувствовали лодыжки, затем она медленно поползла по мне вверх; так тело купальщика погружается в холодные объятия моря. Как я и просил, в нижних пределах дома были зажжены все газовые горелки. Я прошел мимо входа в древние монастырские лазы (сейчас там запертые на засовы ворота), подземную часовню и семейные склепы и, наконец, вышел за погрузочной платформой, где ждали Клемент и два младших конюха, тени которых расплывались на стенах позади них, как кляксы или большие черные плащи.
С гордостью могу заметить, что, вообще говоря, тоннели в большой степени разработал я сам, хотя воплотили их, конечно, мистер Бёрд и его люди. Внутренний круг, примерно двухсот ярдов в диаметре, соединяет входы в каждый из восьми тоннелей, проходы к конюшням и так далее. Лестницы выходят в грот у погрузочной платформы, и именно здесь мы вчетвером собрались, чтобы ждать мистера Гримшоу и его карету.
Стоять на этой каменной площадке было весьма прохладно не только из-за холодной земли со всех сторон, но и из-за сильного сквозняка, которым тянуло из тоннелей, - проблема, которую я, признаться, не предусмотрел. Но, заглянув в один, я был рад увидеть, что световые люки превосходно освещают путь, придавая ему невероятную заманчивость. Я решил, что разве лишь в очень пасмурные дни будет необходимо зажигать газовые рожки раньше сумерек. На мой взгляд, ближайший к нам тоннель напоминал флейту изнутри, где люки играли роль клапанов, через которые столбами нисходил дневной свет. К тому же, стоя там, наша маленькая притихшая группа постепенно стала замечать легкий свист, доносившийся с разных сторон. Очень странно было слышать, как он набегает из тоннелей, с лестниц и вьется под ногами.
Спросил Клемента, не будет ли он любезен "нести мне еще сюртук и накидку с капюшоном, поскольку дорожного сюртука, очевидно, было недостаточно, и предложил ему возможность поехать на подъемнике, чтобы опробовать его. К этому он не проявил ни малейшей охоты, опасаясь, я думаю, что его большие размеры могут привести к падению лифта, но я заверил его, что подъемник был построен в расчете на груз, во много раз тяжелее его, и, после совместных с конюхами уговоров, довольно робко втиснулся в тесную кабину. Что за чудная забава! Юноши сменяли друг друга у веревки, и деревянный ящик, в котором сжался дворецкий, медленно поднимался во чрево дома. Я высунул голову в шахту и поддерживал его успокоительной беседой, которая эхом носилась туда и обратно.
- Я буду держать голову в шахте, так что, если ты упадешь, мы оба погибнем. Как тебе, Клемент? - кричал я.
Лифты изначально поставили, чтобы не таскать багаж по лестницам, но теперь я вижу, что и сами по себе они могут послужить источником развлечения.
Клемент вернулся (по лестнице, добавлю), и все мы уже начали интересоваться, что случилось с Гримшоу, когда из внутреннего круга донесся отдаленный гул, породив раскаты во всех остальных проходах. Несколько секунд спустя из-за поворота лихо вылетел экипаж с крайне взбудораженным кучером, вцепившимся в поводья. Прошло порядком времени, прежде чем громыхание перестало блуждать по подвалу и осела пыль, явив Гримшоу, который щедро сыпал извинениями, рассказывая, как сперва он немного запутался, а потом и вовсе безнадежно заблудился. Он обещал внимательно ознакомиться со всеми поворотами и соединительными ходами при первой же возможности. Затем мы с Клементом забрались внутрь, уселись поудобней, и я крепко затянул на подбородке ленты шляпы.
Гримшоу, с высоты своего кучерского сиденья, отодвинул заслонку и представил нам свою голову, торчащую вверх тормашками между сапог, со словами:
- Во-первых, Ваша Светлость. Вы точно уверены, что я не ударюсь ни об чё головой?
Я сказал ему, что точно. Он сосредоточенно кивнул, очевидно, ничуть не убежденный. Потом спросил:
- По какому тоннелю мне ехать, Ваша Светлость?
Я немного подумал.
- На север, - объявил я. - На север, к Полюсу... и с ветерком, если не возражаете.
Гримшоу опять уныло кивнул своей все еще перевернутой головой, затем закрыл заслонку. Я слышал, как он, вздыхая, усаживается на свое место. Затем с треском кнута и возгласом "Н-но, пошла... эй, н-но!" мы тронулись мимо конюхов, машущих в воздухе шапками. Похоже, они сердечно приветствовали нас - это я могу лишь предположить, поскольку за шумом колес и копыт я ничегошеньки не слышал. Я и не подозревал, что будет такой грохот, и, возможно, призадумался бы о том, чтобы заткнуть уши носовым платком, если бы не был так занят тем, что орал на Гримшоу, который пропустил въезд в Северный тоннель, вынудив нас сделать лишний оборот и свернуть туда на следующем круге.
Когда мы опять поравнялись с младшими конюхами, вид у них был изрядно озадаченный, но, к их чести, и во второй раз они сняли шляпы и устроили еще одну серию неразличимых приветствий. Затем, наконец, Гримшоу нашел нужный въезд (я мысленно отметил, что надо установить у каждого входа четкие и понятные знаки), и мы, как угорелые, пустились по Северному тоннелю под аккомпанемент грызущих удила лошадей.
Все утро мы носились по тоннелям взад и вперед - сначала по Северному, затем по Северо-Восточному и так далее. Шум стоял невообразимый, как если кричать в колодец. С равными интервалами летели мимо световые люки, производя впечатление постоянно вспыхивающего света. Сперва это немного раздражало, особенно в сочетании с безбожным шумом, но со временем стало даже забавным, а запах лошадиного пота и увещевания Гримшоу только добавляли впечатлений.
При помощи моих драгоценных часов я отмечал длительность каждой поездки (как от дома, так и обратно, поскольку некоторые тоннели имеют уклон). Я взял с собой блокнот и записывал все свои открытия, как быстро бы мы ни скакали.
К середине утра нам понадобились свежие лошади, и конюхи отвели первых двух в конюшню, чтобы их расчесать, а немного погодя я послал записку миссис Пледжер, в которой попросил ее приготовить нам легкую закуску, которую мы и забрали в следующий раз, когда проезжали погрузочную платформу, и съели по дороге.
Я с тревогой выслушал от мистера Гримшоу, что, когда мы выезжаем из тоннелей на улицу, свет иногда слепит лошадей, но он предположил, что шоры решат эту проблему. Я сделал пометку у себя в блокноте.