- "Мы соединяемся в едином мистическом теле и возглашаем об этом, во имя братства через таинство причастия; ибо хлеб, который мы едим, - один хлеб, и вино, которое пьем, - одно вино, хотя бы хлеб состоял из многих зерен пшеницы, и вино из многих отдельных ягод..." Первое к Коринфянам, десять, семнадцать..
Все это время его глаза оставались плотно закрытыми, зато руки беспорядочно махали во все стороны и продолжали махать еще несколько секунд после окончания декламации. Затем, совершенно неожиданно, они ринулись вниз, как будто их подбили, и театрально хлопнули своего хозяина по бокам, выбив из них два новых облачка муки.
- И что это означает? - спросил я его.
- Братство во Христе, Ваша Светлость, - ответил он.
Я немного поразмыслил над этим под пристальным взглядом своего пекаря. Затем я спросил, не горят ли его бумажки в печи, но он ответил, что на самом деле вставлял цитаты после того, как буханки были выпечены.
- Я просто проковыриваю дырочки шпателем и запихиваю их внутрь.
Я кивнул ему, испытывая некоторое затруднение. Вообще-то я вызвал мистера Пика, чтобы отчитать его, но никак не мог найти подходящее для этого основание.
- Вы не боитесь, что кто-нибудь может подавиться? - спросил я, с некоторой надеждой полагая, что, если мне удастся обнаружить в нем хотя бы крупицу вины, мне, по крайней мере, будет с чего начать.
- Пока никто не подавился, сэр, - сказал он с улыбкой. - Цитаты все-таки короткие.
- И вы всегда используете цитаты, связанные с хлебом?
- В основном, сэр. Да, именно так, сэр... Почему-то это кажется правильным.
Я согласился. Я совершенно не представлял, что делать с этим парнем. Очевидно, он не сделал ничего особенно дурного (или, что существеннее, ничего, что он считал бы дурным). У меня вырвался тяжкий вздох. Боль в грудной клетке продолжала меня терзать. Вдруг у меня возникла блажь спросить:
- Вы случайно не занимаетесь исцелением, мистер Пик?
Он поглядел на меня и снова завел свое:
- Господь исцеляет, сэр. "Да не узрят очами, и не обратятся, чтобы Я исцелил их".
- Да, разумеется. Но я ищу телесного исцеления, мистер Пик, а не духовного.
- Он и тело исцеляет, Ваша Светлость. "Исцелю тебя от ран твоих, говорит Господь".
На мгновение он умолк, и я почувствовал, как глубокое отчаяние овладевает мной. Вот человек, который полностью счастлив, погруженный в свою веру. Он знал ее (или, по крайней мере, ее терминологию) как свои пять пальцев и, кажется, не имел сомнений относительно мира и своего места в нем. Это повергло меня в немалое уныние. Наверное, потому, что я завидовал ему больше, чем любому из тех, кого когда-либо встречал. Он стоял передо мной, опустив голову, - уверен, выуживал из памяти другую, еще более впечатляющую цитату из Слова Божьего. Наконец он посмотрел на меня и спросил:
- Вы когда-нибудь виделись с Дубли, сэр?
Ну, если имя пекаря напоминало горную вершину, "Дубли" напомнило мне гряду низких холмов, вроде Малвернских, или другую плодородную местность. Но, как сообщил мне Игнациус Пик, на самом деле Дубли - это фамилия двух сестер, которые живут в Уитвелле и, говорят, обладают редким даром "видеть человека насквозь".
- Вам нездоровится, Ваша Светлость? - спросил он меня.
Я сказал, что, вероятно, так и есть.
- Ну, тогда, к ним-то вам и надо. Эти дамы- лучшие по диагнозам во всем графстве. Любому диагноз поставят, даже когда другие не могут.
Тогда я поблагодарил его и пожелал удачи с цитатами. Потом поделился с ним запоздалой мыслью, посоветовав подумать, нельзя ли привязывать их к буханкам бечевкой. Таким образом, они бы оставались в сохранности, и получатели не рисковали бы проглотить их, не читая.
- О нет, сэр. Так толку не будет. Понимаете, неожиданная находка - как раз то, что заставляет грешника остановиться и подумать. Вот как мы можемего спасти.
- Понимаю, - сказал я.
Он широко улыбнулся, живо кивнул мне и зашагал к двери.
Через пару секунд после его ухода, раздумывая, не разыскать ли мне тех странных сестер, я заметил на ковре, там, где стоял мистер Пик, два аккуратных следа в маленькой кучке муки.
25 ноября
Сразу после завтрака отправил Клемента к сестрам Дубли, и к десяти утра он вернулся с новостями, сообщив, что те будут рады принять меня сегодня днем. Обе стороны договорились о приемлемой цене, и к двум часам мы уже покинули Северо-Западный тоннель и ехали через деревню Уитвелл. Мы специально взяли пролетку, чтобы преодолеть крутой холм, но вскоре, несмотря на усилия Гримшоу, лошади почти перестали двигаться, и последние несколько сотен ярдов нам с Клементом пришлось идти пешком.
Я почти не чувствовал тупой пульсации, притаившейся в грудной клетке, и начал волноваться, что заявлюсь к Дубли, не имея за душой вообще никакой хвори. Но когда мы достигли вершины холма и остановились, чтобы полюбоваться холодным пейзажем Ноттингемшира, простиравшегося внизу, пульсация неожиданно вернулась, и я наслаждался видом со странным облегчением оттого, что вновь обрел свое недомогание.
То немногое, что я знал об этих Дубли, я почерпнул от мистера Пика - а именно, что они сестры, средних лет, известны тем, что обладают странными духовными способностями, которые позволяют им заглядывать внутрь людей. Говорят, они могут наблюдать работающий орган, как будто он лежит и подрагивает перед ними на блюдце. Пока мы стояли, обозревая поля и леса, я спросил у Клемента, как он относится к подобным заявлениям о мистических способностях, но он вежливо уклонился от комментария. Должен сказать, что его неусыпная дипломатичность порой раздражает до последней крайности.
Через пять минут мы прибыли к Дубли, и Клемент ушел пить чай вместе с Гримшоу, чья кузина живет неподалеку, а я очутился перед скромным каменным домиком на вершине холма, с заросшим садом и чудесным видом вокруг. Постучав в дверь, я заметил, что все шторы опущены, и подумал, не предаются ли сестры послеобеденному сну. Затем я услышал, как гремит задвижка, и дверь распахнулась, обнаружив двух великолепных женщин - на исходе четвертого десятка, надо полагать, - с черными, как смоль, волосами до плеч; на обеих были накрахмаленные белые фартуки. Мистер Пик не упомянул, что на самом деле они были близнецами и вместе представляли поразительное зрелище. Их сходство не было идеально, но тем не менее они были сделаны из одного теста.
Первая подняла брови и улыбнулась. Вторая прошептала:
- Входите, сделайте милость.
Меня препроводили в гостиную - в комнату, где все занавеси были задернуты. Она была очень тесной, с таким низким потолком, что он почти задевал головы двух леди. Единственным украшением были две картины в рамках, стоящие на каминной полке, - одна изображала коричное яблоко в разрезе, другая - тот же плод, висящий на ветке. Я согласился выпить чаю, и несколько минут спустя мы втроем сидели вокруг стола, и только звон и дребезжание наших чашек и блюдец нарушало растущую тишину. Я подумал, что должен начать вежливую беседу.
- Я и сам выращиваю яблоки, - радостно объявил я, кивая в сторону картин. Но сестры лишь едва заметно улыбнулись и продолжали потягивать чай.
После некоторого молчания я выразил восхищение их чаем, сказав, что он "действительно превосходен". Но мои слова, похоже, даже не были услышаны, ибо женщины продолжали неотрывно глядеть на столешницу, очевидно, погруженные в какое-то глубокое и безмолвное общение.
Я подумывал, на какой бы еще пустяк мне следовало обратить их внимание (может, на погоду или на скатерть), когда без малейшего уведомления обе одновременно встали со стульев.
Одна сказала:
- Соблаговолите последовать за нами, Ваша Светлость.
Я поставил чашку на блюдце довольно торопливо, задев в процессе ложку и устроив целое представление; к этому времени обе сестры уже были у двери и ласково манили меня в соседнюю комнату.
Здесь, как и в гостиной, тяжелые шторы не пропускали солнечный свет. Вся комната освещалась двумя лампами под потолком, которые вместе источали немало теплого янтарного света. Двое напольных часов стояли друг напротив друга и обменивались секундами, словно теннисным мячом. Обе сестры терпеливо ждали меня у двери, стоя так неподвижно и тихо, что, когда я вошел, мне показалось, что в этой теплой уютной комнате шевелятся лишь маятники в часах. Сам воздух был какой-то медлительный и тягучий, так что я не на шутку встревожился. Как будто меня пригласили прыгнуть в очень глубокий пруд. Дыхание мое участилось, голова начала кружиться.
Одна из сестер взяла меня за руку. Другая произнесла:
- Все хорошо, правда?
После этого, надо признать, весь мой страх испарился, я только испытывал смущение из-за капелек пота на лбу. Могу лишь предположить, что на мгновение проявился какой-то животный инстинкт, внушив мне безотчетное стремление бежать отсюда. Но сестры распознали мою тревогу и тут же усмирили ее. Они сказали: "Все хорошо, правда?" - и я, как дитя, тут же поверил, что все и впрямь хорошо.
Одна из сестер помогла мне снять сюртук, другая попросила задрать рубашку. И вот я стоял посреди сладостно-теплой комнаты, задрав рубашку на грудь.
Сестры начали медленно кружить вокруг меня. Часы тикали на два голоса. Каждый взмах маятника отрезал еще дольку времени. Одни спрашивали, другие отвечали.