Они вошли в палату – вдвоём. Рэйчел лежала на спине. Голова её была чуть запрокинута, а глаза сквозь едва приоткрытые веки невидяще глядели в потолок. Мальчик рванулся было к сестре, но Гурьев силой удержал его. И позвал тихо:
- Рэйчел. Ты слышишь меня? Опусти веки два раза, если слышишь.
Ничего не произошло – лицо Рэйчел оставалось неподвижным. Тэдди уткнулся головой в живот Гурьеву и затрясся в беззвучном плаче.
- Тэдди, - сказал Гурьев. - Тэдди.
Мальчик замер.
- Тэдди, - ещё раз повторил Гурьев. - Ты ведь доверяешь мне, правда?
Мальчик кивнул несколько раз, не в силах произнести ни слова.
- Ну, вот. Тогда я справлюсь. Подожди меня в коридоре, ладно? Что бы ни случилось – ничего не бойся. Слышишь?
Мальчик снова кивнул и, с трудом отцепившись от Гурьева, шагнул к двери. Закрыв её за мальчиком, он повернулся к Рэйчел.
Сорвав с себя галстук и расстегнув рубашку, Гурьев снял со своей шеи амулет Пелагеи и склонился над Рэйчел. Если бы его спросили сейчас, что и зачем он делает, Гурьев вряд ли сумел бы дать вразумительный ответ. Он просто совершенно точно знал, что следует делать. Почему – не знал. Камень опять был горячим, почти обжигая его ладонь. Господи, что же это такое?!
Откинув одеяло, он положил амулет на грудь Рэйчел в области солнечного сплетения и накрыл камень ладонью. Полюшка, взмолился он. Господи. Она должна остаться здесь, со мной. Обязана. Никто не смеет отнять её у меня. Рэйчел. Девочка моя, проснись. Пожалуйста.
Гурьев открыл глаза – и встретился взглядом с Рэйчел. Жива, подумал он. Жива. Всё остальное – неважно.
- Рэйчел, - Гурьев выпрямился. - Рэйчел. Ты слышишь меня?
- Это конец, - тихо проговорила Рэйчел, снова устремляя взгляд в потолок. - Всё кончено, Джейк. Я ничего не чувствую. Совсем ничего.
Смерть есть, подумал Гурьев. Конечно, смерть есть. Я знаю. Я это знаю, моя девочка. Но сегодня – не её день.
- Слушай меня внимательно, Рэйчел, - он снова наклонился так, чтобы она видела его. - Слушай меня внимательно, девочка моя. У тебя есть один шанс из тысячи. Если ты разрешишь мне, я рискну.
- Что?!
- Я не стану тебе объяснять сейчас. Это неважно, и у нас нет ни одной лишней минуты. Если ты разрешишь мне рискнуть, и у нас получится, - через два месяца ты будешь скакать, как серна. Если нет, - ты умрёшь, Рэйчел. Сразу. Мгновенно.
- А ещё?
- Если мы не рискнём, ты умрёшь через год. Или раньше. Всё это время ты не сможешь двигаться. Даже пальцем на руке не сможешь пошевелить.
- Почему, Джейк?
- Что?
- Почему ты здесь?
- Потому что я люблю тебя, Рэйчел.
- Если получится… Я услышу это снова?
- Да. Услышишь, Рэйчел.
- Можешь теперь убить меня, Джейк, - Гурьев увидел, как дрогнули её губы в улыбке. - Я люблю тебя, Джейк.
Рэйчел показалось, что её бросили в колодец. Только этот колодец тянулся почему-то не вниз, а вверх. Там было очень темно. Наверное, не получилось, подумала она. И открыла глаза. Белый потолок. Солнце.
- Джейк… - она хотела закричать, но вместо крика вышел едва слышный шёпот.
- Я здесь, Рэйчел, - он тяжело дышал, и на лбу его вздулись толстые синие вены и выступили капельки пота. Она никогда не видела его таким. - Я здесь. Я с тобой.
- Я…
- Попробуй пошевелить пальцами на руке. Пожалуйста, Рэйчел.
Она подчинилась. И почувствовала сразу себя всю – и руки, и ноги, - всё тело. Всю себя. Себя! И чуть не закричала от радости. Это было такое острое счастье – снова чувствовать себя всю, что слёзы брызнули у неё из глаз.
- Ну, вот, - он вздохнул. - Получилось. Видишь, моя девочка, как у нас с тобой всё получается.
- Ты обещал.
- Обещал. Я люблю тебя, Рэйчел, - Гурьев опустился перед кроватью на колени и сказал по-русски: – Мне осточертел английский, Рэйчел. Я люблю тебя.
- Здесь и сейчас, Джейк. Да? Я это запомнила.
- Нет, Рэйчел. Нет, моя девочка. Раз и навсегда. Прости меня, Рэйчел.
Она немного повернула голову и посмотрела на него. И вдруг – подняла руку. А он перехватил её в воздухе и прижался губами к ладони. Вот, подумал он. Наконец-то. Я так давно хотел сделать это.
Лондон. Май 1934 г
Отослав мальчика под надзором Осоргина домой на Мотли-авеню и велев моряку быть при оружии и готовым ко всяким неожиданностям, Гурьев позвал доктора Хадсона. Убедившись, что к врачу вернулась способность соображать и отвечать хотя бы междометиями, он начал отдавать распоряжения:
- Освободите оба смежных помещения и вынесите оттуда всю лишнюю мебель, кроме кушеток. В комнату слева принесите телефон с прямым выходом в городскую сеть и телефон для внутренней связи с персоналом госпиталя. Все ключи, включая дубликаты, отдать мне. Персоналу запретить вход без предварительного уведомления по телефону.
- Но в вестибюле у дежу…
- Молчать. Слушать. Выполнять, - от этого рычания на грани инфразвука у доктора Хадсона в буквальном смысле слова затряслись поджилки. До этого момента истинный смысл выражения – "затряслись поджилки" – был врачу неизвестен, несмотря на богатый клинический и житейский опыт. Доктор Хадсон поспешно закивал и поклялся про себя, что впредь будет крайне осторожен с привычными метафорами.
- Да, сэр. Не беспокойтесь, всё будет… как вы прикажете.
- Чудесно. В следующий раз, прежде чем давать мне советы, сосчитайте про себя хотя бы до трёх, договорились? - почти ласково проворчал Гурьев. - Скажите-ка, в госпитале есть охрана?
- Охрана, сэр?! Простите, я не совсем вас понимаю…
- Ясно. Кто-нибудь ведёт учёт посетителей?
- К-кажется, да… Я не могу ручаться, но…
В самом деле, подумал Гурьев, есть вещи, в которых японцы обогнали своих антиподов-британцев лет на триста. Такой бедлам в Японии просто невозможен. Ладно, реорганизацию и перестройку придётся отложить до лучших времён.
- Что?
- Что-нибудь… ещё не в порядке?
- Это вас, к счастью, совершенно не касается. Надеюсь, и не коснётся.
- Мне кажется, вам… тоже нужно отдохнуть.
- Больше вам ничего не кажется? - вкрадчиво осведомился Гурьев, с мстительным удовольствием наблюдая, как врач скукоживается под его взглядом. Он был готов размолотить этот госпиталь в щебёнку – вместе с персоналом и ни в чём не повинным оборудованием. Поймав себя на этом странном желании, кажется, ровным счётом ничем не обоснованном, Гурьев удивился и почти взял себя в руки, решив проанализировать своё настроение попозже. Похоже, мне и вправду требуется отдых, подумал он с неудовольствием. - Извините, доктор. Вероятно, вы правы.
- Хотите, принесу вам бренди? Или виски? Мне самому необходимо выпить, - робкая улыбка нерешительно прорезалась на лице врача. - Я до сих пор просто не могу поверить…
- На свете много есть такого, дружище доктор. Несите вашу выпивку, - вижу, вам без неё никак не обойтись.
Врач вернулся через несколько минут с бутылкой и двумя стаканами. Наливая себе и Гурьеву, он вздохнул:
- Я был в Мурманске, вместе с десантом, мистер Гур. Вы знаете, где это – Мурманск?
- Да. Знаю.
- Ужасное место. Невозможно представить себе, какой там дьявольский холод и ветер. Русские врачи научили меня пить спирт. Чистый спирт, которым дезинфицируют хирургические инструменты. Представляете? После него я могу выпить пинту виски, не поморщившись, - врач протянул Гурьеву на две трети наполненный стакан. - За скорейшее выздоровление графини. Надеюсь, вы когда-нибудь захотите рассказать мне, как вам удалось сотворить это чудо.
- Если вы доживёте, доктор, - усмехнулся Гурьев и двумя глотками выцедил содержимое своей посудины.
- Что?! - врач закашлялся. - Что вы хотите этим сказать?!
- Кроме меня и юного графа Роуэрика вы единственный, кому на данный момент известно о прогрессе. Если вы проболтаетесь – или каким-либо другим способом допустите утечку сведений о том, что в состоянии миледи наблюдается улучшение, - вы покойник. Вы ведь понимаете, что я не шучу, доктор, не так ли?
- П-понимаю.
- Это радует. А теперь слушайте внимательно. Если сумеете сохранить увиденное втайне на ближайшие полторы-две недели – то потом, когда всё немного утрясётся, я покажу вам пару нехитрых фокусов, которые вас озолотят в самом прямом смысле этого слова. Договорились?
- Не думаю, что у меня есть выбор, - дрожащим голосом посетовал доктор Хадсон, с опаской пожимая протянутую руку того, кто всего за несколько минут сумел перевернуть все его представления о цене жизни и смерти – и как врача, и как человека.