- Я вдова графа Дэйнборо. Граф Лайонел Дэйнборо погиб при весьма странных обстоятельствах в Непале, во время военной экспедиции, через полгода после нашей свадьбы, в двадцать шестом. Что вы ещё хотели бы узнать? Учтите, я потребую откровенность в обмен на откровенность.
Сословных предрассудков у Гурьева не наблюдалось, - что называется, ни вверх, ни вниз. С детства. Никогда. Подумаешь, графиня. И дело было… Разве в этом дело?! Что ты искал в Непале, тупая британская скотина, в бешенстве подумал Гурьев. Что ты хотел там найти, - Шамбалу? Чашу Грааля? Что?! Какие ещё сокровища нужны мужчине, когда рядом с ним – такая женщина?! Да что же это со мной такое?!
Он вгляделся в её лицо, читая его, и мгновенно представил себе, через что пришлось пройти молоденькой женщине, совсем девочке, на руках у которой оказались беспомощные… старик и ребёнок. Старик? Отец? Наверное. Скорее всего. Ребёнок? Да, есть и ребёнок. Сколько страха, разочарований, бессмысленных надежд и иллюзий разбились в одночасье. Как обрушились планы, как жизнь помчалась под откос, ломая кости. Как отвернулись презрительно те, которые… И какую силу духа явила она этому безжалостному миру: выстояла. Поднялась. Победила… Почти. Почти победила. А потом – всё рухнуло снова.
- Сколько же вам было лет, дорогая? - тихо спросил Гурьев.
- Семнадцать.
Теперь он не смотрел на неё. Даже слишком старательно не смотрел. Рэйчел хотела улыбнуться торжествующе и снисходительно, но не смогла, увидев, каким жутким ртутно-серебряным пламенем полыхнули его глаза, - хотя он и не смотрел на неё. Нет, подумала Рэйчел, это немыслимо. Мужчины просто не способны так чувствовать. Вот так – не способны. Тем более – русские. Тем более – такие молодые. Он же мой ровесник, наверное? Как странно. Обычно светлые – такие светлые – глаза кажутся холодными, даже безжизненными. А у него… Ах, Боже мой. О чём это я?!
- Сопереживанию можно научиться, - без особого труда угадав её мысль, проговорил Гурьев, по-прежнему глядя в окно. - Мальчик может научиться этому от матери, если она любит его, заботится о нём неустанно, рассказывает ему о своих чувствах к нему и к его отцу, развивая его чувства. Не будить страсти, а именно развивать чувства – задача, возможно, не из лёгких, но посильная. Мужчина может научиться этому от возлюбленной, если он наблюдателен и умён, если не думает лишь о себе и утолении своей страсти к овладению и обладанию. Но это трудно, вы правы. Иногда почти невозможно.
Что ты творишь, неслышно заорал он на себя. Что ты тут сидишь и изображаешь перед ней сразу Аристотеля и Монтеня, ты, идиот?! Тебе что, заняться больше нечем?! Ты же убьёшь её!
Он умолк, пережидая, пока официант обслужит их. И рассматривал её. Рэйчел. Рэйчел. Ты из тех, на кого чем дольше смотришь, тем меньше надежды отвести взгляд, Рэйчел. Словно проступаешь из небытия, как фото в кювете с проявителем. Ты из тех, на кого можно смотреть часами, не боясь заскучать или насытиться. Что так подсвечивает тебя изнутри, Рэйчел?! Красота? Что такое красота? Почему одни кажутся нам красивыми, а другие? Нет, на самом деле она отнюдь не выглядит измождённой, подумал Гурьев. Эта её грусть просто сбивает меня с толку. Она бледненькая, но она ведь наверняка и не спала всю ночь. А вообще… Это просто такая порода, усмехнулся он про себя.
Официант удалился, и они приступили к завтраку. Рэйчел не столько ела сама, сколько смотрела на Гурьева, явно сражаясь с желанием задать вопрос. Он улыбнулся и кивнул:
- Ваш выстрел, Рэйчел.
- Неужели такой гигант, как вы, может насытиться тремя листиками салата?
- Я уже вырос, - пожал плечами Гурьев. - Человеку нужно много пищи, когда он растёт. И потом, я почти не двигаюсь здесь, на судне. Мне некуда расходовать энергию, поэтому не стоит много есть, чтобы не нагружать организм лишней работой. Трудно отказаться от привычки много есть, да ещё и в самое неподходящее время суток, как это делают британцы, например.
Она отложил вилку и нож и посмотрела на него с изумлением. Опять я, подумал Гурьев. Опять.
- Давайте заключим сделку, Рэйчел. Бесплатной помощи я не приму. Вы поможете мне найти то, что я ищу, а я заплачу вам столько, сколько вы сочтёте нужным запросить за свою помощь. Помимо расходов, разумеется. Попутно я обязуюсь устранять все возникающие неудобства. И решать ваши проблемы, - те, которые вы посчитаете возможным доверить мне решить. Идёт?
- Хорошо, - кивнула Рэйчел. - Не стану от вас скрывать. Я думала о вас и предположила, что вам понадобятся мои услуги. Но мои услуги стоят дорого. У вас есть деньги?
- Услуги? - Гурьев подался вперёд и улыбнулся.
- Я помогаю состоятельным людям, имеющим такой интерес, войти в лондонское общество. Это нелегко, требует не только времени, но и душевных усилий, и немалых. А мне есть, куда их тратить и о ком беспокоиться. Поскольку такая деятельность не может быть поставлена на поток, я редко успеваю поработать больше, чем с двумя-тремя клиентами в год. Поэтому ставки высоки, весьма высоки. Разумеется, помимо расходов, - на этот раз её улыбка была вполне светской.
Ах, вот оно что, подумал Гурьев. А я-то ломал голову, на какие средства ты живёшь, Рэйчел. Ну что ж. Как же так получилось? Это, наверное, был для тебя отчаянный шаг. И ты, вероятно, действительно нуждалась, если решилась на такое. Вот оно что.
- Ваш… сын?
- Сын?! - Рэйчел не казалась изумлённой – была изумлена на самом деле.
- Вы говорили о времени и душевных усилиях. Это мальчик. Я прав?
- А что, девочки…
- С девочками чуть проще. Сначала. С мальчиками – сложнее. Если основа неправильная, потом часто бывает невозможно сделать из тряпки и неженки мужчину.
После недолгого молчания Рэйчел, всё ещё находясь во власти охватившего её недоумения, проговорила:
- Тэдди – мой брат. Наша мать скончалась, когда он родился. Через пять лет умер отец, а я овдовела. Так что мне приходится заботиться не только о себе, но и о мальчике, - по лицу Рэйчел пробежала тень. - Как вы угадали? Вы ведь почти угадали!
Ну да, ну да, подумал Гурьев. Я почти всё верно угадал. Почти. Как обычно. И старик, и ребёнок. Не сын. Брат. Мог быть и сын, меня это… И, конечно же, тут тоже история. Ну, ничего, ничего. Разберёмся. Я заболел, подумал он. Вот совершенно точно я болен. Это ведь, как болезнь. Как насморк, - лечи, не лечи. только дольше. Год. Самое многое – год. И всё. И я снова выздоровею.
- Я часто угадываю.
- Интересно. Но вы так и не ответили на мой вопрос, - снова посмотрела на него Рэйчел.
- Какой?
- О деньгах.
- Пусть это вас не заботит, - он усмехнулся. - Сколько нужно.
- Вот как, - Рэйчел снова приподняла брови. - Надеюсь, это всё-таки не шпионаж?
- Нет. Это не шпионаж.
- Поклянитесь.
- Даю слово, что это не шпионаж. Я знаю, от русских можно всего ожидать, особенно – по нынешним временам. Но это не шпионаж.
- Как ваше настоящее имя?
- Это моё настоящее имя. Я просто сократил фамилию для удобства говорящих по-английски.
- И как же это звучит по-русски?
- Гурьев.
- Мне кажется, я слышала эту фамилию, - кивнула Рэйчел. - От мамы. Не помню, в какой связи? что-то из времён Павла Первого, кажется?
- Да. Это возможно. Был такой – Граф Гурьев, министр финансов. Несколько позже. Неважно. Не только не родственник – даже не однофамилец.
Она улыбнулась этой нехитрой шутке – и снова не дежурно, а как-то ободряюще, что ли:
- Конечно. Итак, что же за дело у вас в Англии?
- Это очень личное.
- Вот как. Вы меня интригуете.
- Нисколько, - вздохнул Гурьев.
Он достал из кармана пиджака портмоне, вынул из него запаянный в целлофан рисунок кольца и протянул его через стол Рэйчел:
- Я ищу эту вещь.
Выслушав историю, Рэйчел молчала очень долго. Потом подняла на Гурьева взгляд, полный слёз.
Почему ты плачешь, Рэйчел, встревожился Гурьев. Неужели всё, что ты увидела и пережила, не вылечило тебя от дурацкого романтического бреда, которым были набиты те самые книжки, зачитанные нами до дыр, до страниц наизусть, в нашем детстве?! И меня не вылечило. Получается, что мы ведь читали одни и те же книжки, Рэйчел. И сказки мы, похоже, слушали одинаковые. Как же всё плохо-то. Господи. Рэйчел.
Она вернула ему рисунок и отвернулась. А когда повернулась снова, глаза её были уже сухими. Ну, почти.
- А потом?
- Что – потом?!
- Потом, когда вы найдёте это кольцо? Если найдёте?
- Я должен вернуться, Рэйчел.
- Куда? Туда?!
- В Россию.
- В Россию, - она покачала головой. - Зачем? Что вы будете там делать?
- Этого я не могу вам сказать. Да я и сам, если честно, ещё и не думал об этом, как следует.
- Хорошо. Я вам помогу. Если это возможно. А если у вас… у нас ничего не получится?
- Я всё равно должен вернуться. Я дал слово.
- Если вы и русский, то очень, очень странный, - недоумённо покачала головой Рэйчел. - Очень.
- Россия огромна, Рэйчел. В ней живёт множество народов и рас, не только славяне. И все мы очень, очень разные. И очень похожие. Потому что мы все – русские, несмотря ни на что.
- Нет, вы положительно решили свести меня с ума, - нахмурилась Рэйчел. - Столько всего узнать за одно-единственное утро! Это просто немыслимо.
Нет, нет, испугался Гурьев. Пожалуйста. Вот только не надо влипать со мной ни в какую историю. Я не хочу. Мне это не нужно. Я и так болен.
- А самое немыслимое во всём этом, - ваш туалет, - неожиданно закончила Рэйчел и скептически поджала губы. - Первое, чем нам предстоит заняться немедленно по возвращении в Лондон, - ваш гардероб.