- Я слышал, что в некоторых городах есть здания, которые зовутся "библиотеки", и в них полно книг, а в каждой книге - по истории. Так вот ни в одной библиотеке нет столько историй, сколько в лагере вагабондов. Как доктора словесности отправляются в библиотеку, чтобы читать истории, так и мне надо кое-что выведать у кого-то из этих людей. Я не знаю, у кого именно, и потому собрал всех.
- Что выведать?
- О лесистой, холмистой местности к северу от этих краев, где из-под земли круглый год бьёт горячая вода и бездомные странники не замерзают от холода. Видишь ли, детка, если мы собирались перезимовать здесь, то к сбору дров следовало приступить месяц назад.
Джек подошёл к бродягам и, поговорив с ними на не слишком благозвучной смеси воровского жаргона, французского и языка жестов, вскоре выяснил всё, что хотел. Среди них было много гайдуков, которые промышляли набегами на турок. По коню и сабле они угадали часть истории, поэтому стали звать Джека с собой. Джек счёл за лучшее ускользнуть, пока дружеские просьбы не перешли в требование. Кроме того, зрелище разношерстных бродяг, кромсающих пятидесятилетнего карпа, стало почти таким же апокалиптическим, как картины турецкого лагеря, и захотелось поскорее оставить его позади.
Элиза и Джек отправились на север. Ночь впервые выдалась такая холодная, что им пришлось лечь у костра под одним одеялом. Элиза спала крепким сном, Джек почти не сомкнул глаз.
Богемия
зима 1683-1684
В две недели, прошедшие с тех пор, как Джек, уподобившись Христу, накормил тысячу бродяг при помощи одной маленькой пороховницы, они с Элизой почти не разговаривали, разве что о насущных заботах по поддержанию жизни. Холмистая местность с сожжёнными замками, прудами и широкими долинами сменилась гористой, которая то ли меньше пострадала от войны, то ли быстрее оправилась. С холмов и перевалов они видели бурые поля, на которых, как пузыри на стоячей воде, темнели копны сена, и аккуратные городки, ощетинившиеся трубами, словно пиками и мушкетами, выставленными против стужи. Джек пытался сравнивать увиденное с тем, что рассказали бродяги. Бывали ночи, когда путники думали, что точно погибнут, а потом находили брошенную лачугу, пещерку или просто расселину между камнями, где можно было сложить лежанку из палой листвы и развести костер.
Наконец они внезапно, как на засаду, вышли в долину, где ветви деревьев кутал седой туман, и пар поднимался от зловонной речки, бегущей по причудливому разноцветному ложу. "Мы на месте", - сказал Джек и, спрятав Элизу в лесу, выехал на открытое место. Он поговорил с двумя рудокопами, которые выковыривали из речных наносов камешки, пахнущие, как Лондон в чумной год. Сера! Джек почти не говорил по-немецки, они не знали английского, но прониклись уважением к коню, ботфортам и сабле. Сопением и жестами рудокопы показали, что не будут возражать, если он перезимует у горячих ключей, в полулиге выше по ручью.
Туда Элиза с Джеком и отправились. Ручей вытекал из пещеры, в которой было всегда тепло. Долго оставаться они там не могли из-за ужасающего зловония, однако ходили туда отогреваться, пока чинили развалившуюся лачугу на берегу ручья. Джек рубил деревца и носил Элизе, а та затыкала дыры. Крыша не защитила бы от дождя, но спасала от снега. У Джека осталось немного серебра, он покупал кроликов у рудокопов, которые ставили в лесу хитрые силки.
Таким образом, их первый месяц на горячих ключах состоял из маленьких побед в борьбе за выживание, которые забывались на следующий день, и разговаривали они о самых простых крестьянских делах. Затем пришёл день, когда уже не требовалось проводить каждую минуту в заботах. Джеку было все равно. Однако Элиза дала понять, что некоторые мысли не оставляли её всё это время.
- Чем ты недовольна? - выпалил Джек одним - вероятно, декабрьским, - днём.
- Не обращай внимания, - фыркнула Элиза. - Погода немного хмурится.
- Погода или ты?
- Просто думаю… о всяком.
- Так брось думать. В этой лачуге и так-то лечь почти негде, а тут ещё по полу течёт ручеёк слёз. Разве мы не говорили несколько месяцев назад о женских настроениях?
- Трогательная забота. Как тебя отблагодарить?
- Перестань реветь!
Элиза несколько раз всхлипнула так, что лачуга содрогнулась, затем распяла Джека фальшивой улыбкой.
- Так тот полк…
- Что-что? Я должен не только спасать тебя от голода и холода, но и развлекать?
- Ты не хочешь о нём разговаривать. Может, на тебя тоже напала тоска?
- Твой хитрый умишко ни на минуту не перестаёт работать. Ты употребишь мои рассказы против меня. В них есть некоторые подробности, не очень важные, к которым ты питаешь нездоровый интерес.
- Джек, мы живем, как скоты, в дикой глуши - что я сделаю с историей, которой лет почти как мне? И, Бога ради, что мне ещё делать, если у меня нет иголок и ниток?
- Ну вот, опять заладила. Где, по-твоему, скот в дикой глуши может раздобыть иголки и нитки?
- Попроси рудокопов купить в городе. Они возят Турку овёс - почему не нитку с иголкой?
- Тогда они догадаются, что у меня здесь женщина.
- У тебя не будет здесь женщины, если не расскажешь мне историю или не добудешь нитку с иголкой.
- Ладно. Та часть история, которая наверняка тебя чересчур взволнует, состоит в том, что хотя сэр Уинстон Черчилль не бог весть что за птица, его сын Джон на какое-то время достиг высокого положения. Теперь это в прошлом. Вряд ли он когда-нибудь снова отличится, разве что при дворе.
- Ты же говорил, что его отец был немногим лучше бродяги.
- Да. И Джон никогда не достиг бы таких высот, не будь он умён, красив, отважен и хорош в койке.
- Когда же ты меня с ним познакомишь?
- Знаю, именно к этому ты меня всё время подталкиваешь.
- И какого же "высокого положения" он достиг?
- Постели любимой фаворитки короля Карла II Английского.
Короткая пауза, затем вулканический хохот Элизы.
- Хочешь сказать, что ты, Джек Куцый Хер, лично знаком с хахалем королевской фаворитки?
- Успокойся, не то порвёшь себе что-нибудь, а тут врачей нет. Если бы ты видела что-нибудь, кроме азиатских гаремов, ты бы не удивилась. Другая любимая фаворитка короля была Нелл Гвин - актриса.
- Я с самого начала почувствовала, что ты не из простых. Но расскажи - раз уж начал, - как Джон Черчилль попал из отцовского полка в королевскую койку?
- О, учти, Джон никогда не был приписан к отцовскому полку - просто посещал его вместе с папашей. Семья жила в Лондоне. Джон учился в какой-то расфуфыренной школе. Сэр Уинстон прибег к старым связям - вероятно, стал ныть о своей верности королю в Междуцарствие, - и Джона назначили пажом Джеймса, герцога Йоркского, королевского братца-паписта, который, когда я о нём последний раз слышал, пытал в Эдинбурге шотландцев. Однако в то время, около 1670-го, герцог Йоркский жил в Лондоне, и Джон Черчилль, в качестве его пажа, тоже. Шли годы. Мы с Бобом отъелись на солдатских объедках и стали что два бычка для ярмарки.
- Это точно!
- Не притворяйся, будто восхищаешься мной, - ты знаешь мои тайны. Мы продолжали служить в полку. Джон Черчилль на несколько лет отправился в Танжер сражаться с берберийскими пиратами.
- Чего ж он меня не освободил?
- Может, ещё освободит. Сейчас я подхожу к осаде Маастрихта - это город в Голландии.
- Далековато от Танжера.
- Слушай внимательно. Он вернулся из Танжера, покрытый славой. Тем временем Карл II заключил пакт - вообрази! - с королём Луем Французским, архипапистом, таким богатым, что он подкупил не только английскую оппозицию, но и другую партию - просто для смеха. Итак, Англия и Франция вместе напали на Голландию. Король Луй в сопровождении передвижного города придворных, любовниц, генералов, епископов, официальных историографов, поэтов, портретистов, поваров, музыкантов и свиты всех этих ребят, а также свиты свитских, прибыл под Маастрихт и задал осаду, как обычные короли задают пир. Лагерь у него был не такой роскошный, как у великого визиря под Веной, но народец собрался познатнее. Все европейские модники поспешили туда. А Джон Черчилль был модник хоть куда. Он отправился под Маастрихт. Я и Боб - с ним.
- Что-то я перестала понимать. Кто пригласил двух шалопаев?
- Во-первых: мы в последнее время не шалили. Во-вторых: самым разблагородным господам надо, чтобы кто-то выносил ночные горшки и (в бою) закрывал их от пуль.
- В-третьих?
- Her никакого в-третьих.
- Врёшь. Ты приоткрыл рог и поднял палец, а потом передумал.
- Ладно. В-третьих, Джон Черчилль - придворный, временами альфонс, модный хлыщ - лучший командир, какого я видел.
- Ясно.
- Хотя Ян Собеский тоже неплох. Впрочем… мне больно это признавать.
- Очевидно.
- Но это правда. И как отличному командиру ему хватило ума собрать вокруг несколько человек, которые и впрямь на что-то способны. Тебе, наверное, трудно поверить, но попомни мои слова - когда серьёзным толковым людям надо что-то сделать в реальном мире, всякие соображения этикета и традиций летят в помойку.
- Так он считал, что вы с Бобом на что-то годитесь в реальном мире?
- Доставлять приказы на поле боя.
- Он был нрав?
- Наполовину.
- Один из вас оказался хорошим вестовым, а другой…
- Я не оказался плохим вестовым, я просто нашёл более разумный способ проводить время.
- Джон Черчилль дал тебе приказ, а ты отказался?
- Нет, нет, нет! Всё было не так. Ты следила за осадой Вены?
- Ещё бы! Ведь от исхода осады зависела моя девственность.
- Расскажи мне, что делал великий визирь.