Не надо было быть физиономистом, чтобы заметить на лицах обоих офицеров общее чувство душевного подъема, азарт ожидания предстоящего боя и здоровое тщеславие. Нет, в их характерах появилась не гордыня, но гордость. Меньше чем за два года они из бесправных рабов превратились в высокопоставленных воевод, под рукой которых ходили десятки и сотни таких же воинов – смелых, азартных, с детства наученных воевать.
"Вот мои призы! – думал Паша Власьев, рассматривая три самых больших красавца-корабля. – Князь Михаил называет нас будущими адмиралами, почему бы до адмирала не дослужиться и мне?! Конечно, в восемнадцать лет это невозможно, но пройдут годы, и я непременно стану адмиралом. Я – хочу! Сейчас перед каждым стоит задача по возможности захватить один невредимый приз, а остальные разбомбить и поджечь. Но здесь такая компактная группа с такими интересными кораблями!.."
Ему принадлежало право выбора, Паша поставил цель захватить именно эту троицу и решил взять корабли на абордаж именно своей командой, чем доказать правомерность претензий на более высокие звание и чин.
Конечно, флейт выглядел интересней и комфортней, но с точки зрения мореходности шебека ему ничем не уступала, разве что немного в скорости. Об этом даже в моршколе в Барселоне говорили. Такая же узкая и длинная, но борта не завалены внутрь, а с развалом наружу и сильно выдвинутым форштевнем. Зато в маневренности превосходит вообще любой корабль, вот в чем ее преимущество во время морского боя. Да и по скорости не скажешь, что сильно уступает флейту. Сейчас, например, под полным бакштагом летела по волнам со скоростью узлов шестнадцать. Вот и захотелось Паше получить под свою руку такую эскадру.
Одна беда, во всех странах Европы шебек терпеть не могли. К сожалению, портовый сбор взимали с площади палубы, а развернутые наружу борта экономии не способствовали, поэтому использование подобных судов для перевозок в Европе с финансовой точки зрения считалось неэффективным.
И еще существовала одна проблема сугубо личного характера, не имеющая отношения к флоту и карьере, решить которую он очень сильно надеялся в результате этого похода: тяжело молодому организму слышать ночью за каждым кустом по всему пляжу постоянные неумолкающие любовные стоны и хрипы, словно сплошное лягушачье кваканье на болоте.
Как-то так у них получилось, что без жен остались не только многие казаки, но и большинство лыцарей. Так вот, здесь решил взять себе жену. А с ней еще трех-четырех здоровых и красивых девчонок для побратимов Игната и Саньки, ныне мастеров-механиков, которые остались на острове. Пусть тоже себе выберут.
– Сигнальщик! Убрать вымпел лидера! Вымпел "Абордаж" поднять на уровень грот-стеньги! – крикнул он и повернулся лицом к корме. Паша не боялся, что кто-нибудь в порту что-нибудь поймет в манипуляциях с флажками, система сигнализации была разработана лично князем и нигде в мире еще не применялась.
Все три шебеки с полосатыми парусами, перекрашенными, как и у него, из белого в изумрудный цвет, уже вошли в бухту. Находились они недалеко, так что капитанов на шканцах можно было увидеть и невооруженным взглядом. Между тем все капитаны подняли подзорные трубы и стали внимательно наблюдать за манипуляциями его пальцев и рук.
– Я. Беру три правых, – тихо комментировал собственную систему жестов лейтенант. Далее указательным пальцем левой руки тыкал в объективы каждого, наблюдавшего за ним, а правой рукой продолжал манипуляции. – Ты, три средних справа. Ты, три крайних слева. Ты, три средних слева. Остальное – по плану.
"А ведь многие из этих бывших казаков ничем не хуже меня, – в это же время подумал Данко, взглянув вниз на азартные лица столпившихся на палубе воинов, которые перед боем подогревали друг друга тычками, шутками и смехом. – А он меня выделил, приблизил и возвысил. Ну чем я лучше? Возможно, древностью рода? Но что от него осталось за триста лет постоянной борьбы патриотов Болгарии с турецким игом? Последний отпрыск фамилии Ангеловых мужеского пола, попавший в рабство вместе с изнасилованной и духовно истерзанной родной сестрой? И все, больше никого и ничего. В рабстве я бы не выжил, и мой род пресекся бы".
Но нет, так было всего два года назад, а сейчас у него имелось все! Были имя, большая дружная семья единомышленников и единоверцев, немаленький счет в банке и высокое положение в пока что маленьком обществе. И любимая девушка. Да и сестре улыбнулась судьба, появилось понравившееся дело, но главное, в ее жизнь вошел настоящий мужчина, и душа постепенно оттаяла после ужасов пережитого.
Кто бы мог подумать, что некогда нищий и униженный болгарский дворянин заслужит благосклонность и обещание верности у настоящей родовитой княжны, человека добрейшей души, но строгих правил, и при этом – красивейшей девушки в мире?! Когда впервые увидел ее в наряде простой казачки, даже не знал, кто она, но был словно молнией поражен. Тут же выяснилось, чья она сестра, и Данко с сожалением понял, что не судьба: кто он, а кто она. Но если раньше с разными девчонками весело проводил время и гулял напропалую, то сейчас как отрезало. Ничего с собой не мог поделать, старался приблизиться, поймать взгляд той, в которую влюбился без ума. Иногда замечал, что казачка тоже на него посматривает, но понимал, что это совсем ничего не значит: между ними серьезного быть не может, порукой этому разное положение в обществе, состояние и социальный статус.
Но вот однажды на вечерницах она сама сзади подошла к нему, совсем расстроенному и измученному, и робко попросила:
– Господин Данко, простите за нескромность, но вы не могли бы проводить меня домой?
– О да, госпожа! К вашим услугам! – Он повернулся к ней и вздрогнул, как ужаленный, потом, не веря происходящему, предложил девушке руку, к которой та прикоснулась подрагивающими пальцами. Сердце оборвалось – Данко боялся лишний раз вздохнуть.
Они медленно шли по луговой траве с еще не выпавшей росой, удаляясь от костра, и вдруг она сказала:
– Мне брат разрешил.
– Что разрешил? – Данко чуть не споткнулся.
– Выйти замуж по любви, за того, за кого захочу, – тихо, смутившись, ответила она.
– Госпожа Татьяна! – Он упал на колени и прижал к губам ее дрожащие руки. – Я так люблю вас, Танечка!
Затем были частые встречи, долгие разговоры о жизни, незаметные, казалось бы, непроизвольные касания, слова нежности и любви. И первый короткий поцелуй в терновнике после форсирования Днепра (спугнули гадские казаки!). Впрочем, в тайну их отношений верили только они сами, ни для кого другого происходящее тайной не являлось. Даже семь писем от любимой, написанных в Мадриде и доставленных князем из метрополии, Михаил вручил ему молча, без эмоций, вроде бы так и должно было быть.
А четыре дня назад собрали штаб, и началась разработка этой операции. Выслушали идеи офицеров, но предложенный князем план оказался воистину самым сумасшедшим и невероятно наглым. Один из его самых важных и опасных этапов – высадку, захват ворот и башен крепости, а также захват парадного входа дворца наместника султана стремились возглавить все присутствующие – и генерал Бульба, и майор Полищук, и капитан Лигачев, но дело было поручено именно ему. Понятно, что все блага и почести, полученные им до сего дня, являлись авансом, теперь Данко просто обязан был доказать себе, своим воинам и князю, что он достоин оказанной чести, достоин звания, должности и права командовать людьми. Достоин руки любимой.
Перед самым африканским побережьем и входом в Агадирский залив океан разволновался баллов до семи, снасти пели как струны, а шебеки, оседлав волну, влетели в бухту, словно на крыльях. Здесь же ветер резко стих, превратился в легкий бриз, а волна перестала бесноваться, пениться и покатилась к берегу невысокими и частыми валками. Перед заходом в порт, как и планировалось ранее, лидер под командой лейтенанта Власьева свернул паруса, а гребцы, спрятав головные уборы и изображая галерных рабов, ударили веслами по воде, направляясь к свободному месту у причала напротив крепостных ворот. Остальные три шебеки также убирали паруса, но работали не спеша, в соответствии с планом, поэтому приотстали, рассыпались по фронту на рейде и медленно двинулись, выискивая незанятые окна чужих стоянок, в район скопления таких же боевых судов. Здесь же легли в дрейф, вроде бы ожидая шлюпки мытаря.
После нескольких сильных гребков "рабы" подняли весла, и первая шебека с главной ударной силой на борту причалила к пирсу и при этом чуть ли не вплотную притерлась кормой к корме двадцатичетырехпушечного корабля пиратов. С борта немедленно скинули трап, и сошедшие на причал матросы стали быстро крепить швартовые концы. При этом командир канонирской палубы сержант Гудима жестами показывал, какой конец подтянуть, а какой ослабить, чтобы борт четко смотрел на дорогу.
А на палубе врагов-соседей тоже началось шевеление, появились семеро матросов, один из которых стал кричать и размахивать руками. Ему, брызгая слюной и точно так же размахивая руками, отвечал сержант Бузько, прекрасно знающий арабский из-за того, что в течение трех лет пробыл в Тунисе, в рабстве, пока на родину не пришло известие и его не выкупили.
– О чем они орут? – тихо спросил Паша Власьев.
– Арабский понимаю плохо, но тот, кого ты через полчаса будешь резать, кричит, что это причал великого капитана Улудж-бея, говорит, что мы не дождались на рейде мытаря, который должен был показать нам место, и требует убираться.
– А Бузько что говорит?