Целуешь меня. Забавляясь, требуешь, чтобы я не пытался отвечать на поцелуи. Не получается - мои губы сами раскрываются и тянутся навстречу. Прикладываешь к ним палец, трясёшь кудряшками, запрещая: "А тебе - нельзя!" пытаешься снова. Опять не могу. Хохоча, сгребаю тебя в охапку и опрокидываю на пристроенное в тени покрывало…
Впитываешь мои ласки, как сухой песок - воду, наслаждаясь ими неприкрыто и откровенно, целиком отдавая себя моим рукам. Губы приоткрыты, меж зубов блуждает кончик языка. Глаза затуманены. Я, распалённый, срывающимся шёпотом рассказываю тебе - о тебе: какой я тебя вижу, как тебя чувствую, каково мне с тобой. Ты, задыхаясь:
- Говори ещё… Каждое твоё слово - как поцелуй…
Обхватила колени руками. Смотришь грустно.
- Знаешь, я, кажется, ревную тебя к твоей жене.
Киваю полусогласно.
- Я и сам чертовски завидую твоему мужу. Быть рядом с тобой, иметь возможность видеть тебя постоянно… Счастливый!
- Нашёл тоже, кому завидовать! Поставь-ка себя на его место: ты на работе пропадаешь, а супруга в это время с Сашкой обнимается…
Мотаю головой, сгоняя неприятно вцепившуюся в бороду стрекозу и вытрясая посторонние мысли. Устраиваюсь поудобнее, отвлекаю от занятий маникюром начальницу.
- Всё-таки я не понял, какова была разумная целесообразность использования нас в качестве вампировозки.
- А никакой. - Люси ловко подтянулась на собственном хвосте и, перевернувшись вверх головой, изящно перепрыгнула на приборную доску, а с неё на капот.
- Тогда к чему?..
- Знаешь, у нас был один линейный доктор, так тот по три раза на дню на себя психбригаду тягал. И все вызовы мотивировал одинаково: "Больной в состоянии алкогольного опьянения".
- С каких это пор опьянение стало поводом для вызова психиатра?
- С тех же, что и вампиризм.
- Непонятно. У нас же был совершенно спокойный пациент.
- Ну и что? По телефону, когда вызов принимают, этого не видно. Война предполагалась, оттого нас и послали. В обоих случаях требовались не психиатры, а мордобойцы. Так вот наши коллеги нас расценивают.
- Это ещё что! Там, откуда я прибыл, нас как-то среди ночи местный дурдом на себя вздумал дёрнуть. Диспетчер спрашивает: "Что у вас случилось?" А ему отвечают: "В больнице бунт". Тот: "В полицию обращались?" Они: "В полицию? Знаете, нам и в голову…"
Ожила рация, хрипло заклекотав:
- Зенит Пауль-Борис один-девять!
- Слышим вас.
- Один-девять, по нашей прикидке вы должны быть в районе Подболотья.
- Только что проехали.
- Один-девять, срочный вызов. Что там, мы не очень поняли. Звонили тревожно, кричали - помирает. Не исключено, что суицид. На месте разберётесь. Вы сейчас ближе всех, опять же - профиль. Записывайте…
М-да… Покойников я за свою жизнь повидал немало. Но вот такую смерть мне меньше всего хотелось бы констатировать.
Население озёрной деревушки выстроилось в гробовом молчании полукольцом вплотную к жёлтой ленте полицейского ограждения. В руках многих мужчин топоры, вилы, лопаты, дубины. На суровых лицах - смесь горя и злобы.
- Пошла к тростникам, чтобы прополоскать бельё. Люди, услышав страшные крики, сбежались к ней, но преступник успел скрыться в зарослях. Поиски ни к чему не привели, - пояснял мне пожилой усталый сержант полиции, теребя грязными пальцами вислый седой ус, жёлтый от табака.
Люси быстро бегала взад-вперёд по лежащей на траве папке, диктуя сама себе карточку:
- Труп женщины, на вид двадцати пяти - двадцати семи лет, лежит на спине близ берега в луже крови…
Лужа - огромная. Сырая земля выпила, сколько могла, предоставив остальной крови копиться на её поверхности чёрно-красно-радужной, сильно пахнущей кислым, тягучей плёнкой. Края лужи прямо-таки шевелились от обилия жирных мух с зелёными брюшками, довольно лазавших по спёкшейся корке. Им - в радость. У них - праздник.
Интересно, а кому могут быть в радость такие вещи? Ведь получил же неведомый злодей от этого удовольствие…
Тело буквально в клочья изрублено многочисленными ударами ножа грудь, бёдра, живот. В особенности живот - чудовище, совершившее бессмысленное и дикое зверство, нанесло туда не один десяток ударов. Впрочем, почему "зверство"? Зверь так не поступает - он убивает только для защиты или пропитания.
Вглядываюсь туда, где вязкое скопление тёмной кровяной массы особенно велико, - да, так и есть! Покойная была беременна. Выкидыш у неё случился прежде, чем наступил конец.
Сглатываю отдающую железом слюну, подавляя внезапную тошноту. Шура, держи себя в руках! Ты же профессионал всё-таки. Присаживаюсь на корточки рядом с начальницей, сую в рот мятую сигарету, надеясь отогнать липкий дух смерти, пропитавший воздух. Мышка морщится недовольно:
- Вместо того чтобы доктору помочь, курит. Завязывай, на фиг. На вот лучше, заполни. - Ко мне полетел сложенный пополам сопроводительный лист.
Здесь такой порядок - специальной формы для документов, подтверждающих смерть, не предусмотрено. Медик, прибывший на констатацию, оформляет стандартную "проводиловку", такую же, какая отдаётся врачам приёмного покоя стационара при доставке туда больных.
Вношу в отпечатанные на грубой, серой, почти обёрточной бумаге графы сообщённые мне полицейским сержантом данные погибшей, время получения вызова, номер наряда. Против надписи: "диагноз врача/фельдшера "Скорой помощи" проставляю слова: "смерть до прибытия "Скорой".
- Люсь, а что указывать в графе "Куда госпитализирован"?
- В смысле?
- Ну, я ж не знаю, куда её на том свете поместят - в рай или вовсе наоборот?
Мышка глянула на меня сердито и недовольно буркнула:
- Всем невинно убиенным место в раю. А твоему поганому языку место в помойной яме! Нашёл повод для шуток! Ставь прочерк.
Поставил. Указал наши фамилии. Подал листок полисмену, старательно заворачивающему в прозрачный пластик орудие убийства. Не нож это, кстати, а длинная, косо заточенная столярная стамеска со сбитой железной накладкой на жёлтой полированной рукоятке. Нам здесь больше делать нечего. Взяв в одну руку начальницу, а в другую - ящик, не без облегчения поспешил к стоящему поодаль автомобилю.
Зеленовато-бледный Патрик выбрался навстречу нам из кустов, вытирая рот клетчатым носовым платком. Руки его тряслись так, что потребовалось с пяток попыток, чтобы попасть ключом в прорезь замка зажигания.
Колёса с визгом провернулись на мокром песке, стукнули отброшенные назад мелкие камушки, и мы заторопились прочь от страшного места.
- Доктор, а доктор!
- Чего ещё тебе, Шура?
- А вызовочек-то, похоже, вполне профильный образовался.
- Ты о чём?
- Нормальный человек, поди-ка, такого не сотворит.
Мышка чуфыкнула устало, поскребла задней лапкой под левой лопаткой и вздохнула:
- Знаешь, Шура, чем больше я на вас, двуногих, смотрю, тем больше удивляюсь. Похоже, ваше самое любимое в жизни занятие - душить котят, топить щенков и обрывать крылья насекомым.
Каждый год приходят устраиваться на "Скорую" молодые ребята и девчата, привлечённые романтикой выездной работы. Они наслушались во время учёбы баек от тех, кто уже успел поездить, о спасённых тяжёлых больных и сложных диагностических случаях, о весёлых приключениях и неунывающем скоропомощном народе. Они молоды и любопытны, рвутся в дело, им всё интересно.
Их ждут бессонные ночи, рёв сирены на перекрёстках, надежда и вера на лицах озабоченно встречающих у дверей людей, заполненные суетой приёмные покои.
А ещё - неудобные носилки, которые тащить придётся с бог знает какого этажа на своём горбу, бессмысленные вызовы к тем, кто мог бы благополучно обойтись таблеткой анальгина, пьяная блевотина на полу салона, нецензурная брань и жалобы на лечение от тех, кого только что спасали, угрозы наркоманов и смрад полуразложившихся трупов.
Я много лет тяну скоропомощную лямку и не жду нового вызова с нетерпением, выйдя из того возраста, когда размазанные по асфальту мозги вызывают интерес. Уже давным-давно мне это противно и скучно наблюдать. Но, очутившись тут, на какое-то время оказался в положении той жадной до нового молодёжи, удивляясь непривычным чудесам.
А чудеса - они что? Просто рамка. А картина - всё та же. Вот эта замученная женщина - романтика? Какой вам ещё романтики нужно?
Глава двенадцатая
Любите вы дорогу? Я так люблю. А иначе что мне делать в кабине целыми днями? Казалось бы, обзаведись романом потолще, заляг на носилки, сверни шинелку под голову - и читай. Не хочешь читать - спи всё свободное время. Его не так много, чтоб не использовать его с толком. Вот как начальница использует.
Я подозреваю, что в её мягком пушистом брюшке скрыт некий потайной выключатель, позволяющий ей, забравшись на спальное место, начинать задрыханство, едва донеся голову до подушки. Или даже не донеся - ещё в полёте.
Ценное качество для выездного работника. Я, в общем-то, и сам так умею, что естественно при моём скоропомощном стаже. Где угодно и как угодно - хоть вверх ногами.
Но не всегда пользуюсь выпавшей минуткой. Дело даже не в солидарности с водителем, которому тоскливо целыми днями торчать за баранкой одному, не имея того, с кем можно почесать языком. И не в желании почесать им самому. Просто люблю дорогу.
Пилоту - ему оно по должности положено, иначе такую профессию выбирать ни к чему. А вот откуда это у меня - сам не знаю. Не всегда так было, кстати. Сперва, в начале моей работы на "Скорой", просто не до дороги было. Меня тошнило, мутило и укачивало. Таблетки в аэропорту коробками закупал.