Карточки же госпожи Рат вполне понятны, несмотря на то (а может быть, именно потому) что она не человек. Внешность её может повергнуть в изумление непривычного зрителя, что, впрочем, не мешает ей прекрасно исполнять свои служебные обязанности, как и паре десятков других иномирных существ, прижившихся на нашей станции "Скорой" в разных должностях.
Иномирных, конечно, с моей точки зрения. Для коренного населения этого мира я сам - пришелец, хоть и не слишком от них отличаюсь внешне. Правда, соотношение коренных жителей и эмигрантов здесь примерно такое же, как индейцев с прочими американцами. Разве что местных в резервации не отселили.
Пятая - беременная дама с мелким птичьим личиком. Срок немал - округлый животик, который она носит с присущей только беременным изящной горделивостью, высотой почти до грудины. Через пару-тройку недель рожать. Мельком смотрю в путёвку: "Утверждает, что беременна от короля Иордании".
Переспрашиваю:
- Лапусь, а как зовут иорданского короля?
- Откуда я знаю?!
- Так ты ж от него беременна.
- Кто вам это сказал? Глупости какие!
- Доктор пишет… А что, разве нет?
- Нет. Вот мой муж. - Указующий жест в сторону водителя. Патрик постепенно краснеет. Опыта у него уже достаточно, чтобы не отвечать на такие заявления, но ещё мало, чтобы вовсе на них не реагировать.
Ободряюще похлопываю пилота по плечу. Явление достаточно распространённое: увидела - и включила в свой бред. Знать, понравился рыжий. У меня была больная, которая с поразительной регулярностью беременела от всех политических деятелей подряд, а иногда и от каких-нибудь других знаменитостей. Вот как я в их число попал - до сих пор ума не приложу. Правда, там настоящей беременностью не пахло, одни фантазии…
Это ничего. Хуже, когда кого-нибудь враги преследуют, а он тебя туда же запишет. От врагов, случается, и обороняться начинают…
Соседи последнего больного встречают меня у подъезда. К путёвке булавкой приколота четвертушка бумаги.
Отшпиливаю, переворачиваю. Почерк доктора Рат и здесь чист и аккуратен: "Шура, держи ушки топориком. Кадр бывает агрессивен, склонен к импульсивным действиям". Спасибо, Люси.
Желания проследовать в дурку на лице клиента не читается, но и протестов он не высказывает. Вообще, довольно вял и послушен. Но я, хорошо зная уважаемую Люси Рат, уверен, что предупреждение не напрасно.
Разворачиваю милёнка к себе спиной и стягиваю ему локотки широкой мягкой лентой парашютной стропы. Классная штука! Узлы вяжутся легко, держатся крепко. А уж прочна - донельзя. Запросто вместо буксировочного троса использовать можно. Теперь мой красавец руками не намашется. Некоторая свобода движения конечностям при таком методе фиксации, впрочем, остаётся - покурить там или сопли подтереть. Щадящий способ.
Малый по-прежнему пассивен. Покорно плетётся к автомобилю, лезет куда ведено. Даже не спрашивает, почему связали. Свободных мест больше нет. Стартуем в сторону психлечебницы.
Человек сторонний непременно пожалеет несчастного бедолагу, над которым издеваются бесчеловечные изверги в белых халатах. Жалельщики чёртовы!
Рассказка из серии "Там, дома". Лежал в психушке один вот такой же "безобидный". Лежал-полёживал, весь из себя апатичный, думы свои депрессивные в башке пережёвывал. Глазки в потолок, лапки на брюхе скрестил. Прям хоть свечку в них вставляй.
Я аккурат в том дурдоме свою шелудивую карьеру начинал. В той же палате у окна находился молодой парень с переломанными обеими ногами - вышел из дома в окошко шестого этажа на голос звавшего его ангела. К ангелам угодить не сподобился, вместо райских кущ к нам прибыл. Зачем-то я к нему подошёл - утку ли подать, повязку ли проверить - не суть. Вдруг слышу позади звериный дикий рёв. Вскочил наш меланхолик, в доли секунды оказался на подоконнике и лёгким движением вырвал трёхпудовую кованую решётку окна, добротно закреплённую в коробе могучими стальными стержнями.
Решётка полетела на избранника херувимов, а вырвавший её больной - в окно. Только стёкла градом посыпались. Всё, что я успел сделать - подставить под падающую железяку плечо, чтоб несчастному пареньку не разбило голову.
Кто-то внизу, во дворе, перехватил злыдня. Добавив к ушибам от падения изрядно ещё, водворили на место. Плечо до сих пор ноет к сырой погоде там, где был перелом. Жуткая штука - взрыв депрессии. Раптус называется.
К чему это я? А, ну да. Я про то, что смирный и тихий вид больного не причина для ослабления внимания. Состояние может измениться мгновенно.
Чёрт! Воистину - не буди лиха, пока оно тихо! Лицо связанного перекосилось, в глазах зажёгся злобный огонь. Шипя что-то сквозь зубы, пытается встать. Сейчас бросится. Ну бросайся, бросайся. Не оборачиваясь, протягиваю руку за водительское сиденье, нащупываю рукоять тяжёлой резиновой палки, подтягиваю её к своему плечу.
Но псих и не пробует на меня кинуться. Оттолкнувшись ладонями связанных рук от жёсткой лавки, он, подпрыгнув пружинкой, дважды с силой бьёт ногой в живот беременную…
Минут десять спустя. Пробка, образовавшаяся около нашего ставшего поперёк улицы вездехода, отчаянно сигналит, тщась согнать нас с места. На взбесившегося клиента истрачены все имеющиеся в наличии верёвки, отчего тот начал смахивать на египетскую мумию. Из рассечённой скулы капает кровь, пачкая брезент носилок. Шва четыре ему на морду наложить придётся. Ну и… с ним. Не бить - убивать надо. Оттого что он не в состоянии отвечать за свои действия, желание задушить его меньше не становится.
Хлопочу около несчастной женщины. Бледна, испугана, но на живот вроде не жалуется. Ох, обошлось бы всё благополучно!
- Врубай-ка, Патрик, иллюминацию и лети со всей мочи. Избави бог…
Пилот послушно включает проблесковые маяки и обходит скопление машин по тротуару, оставляя их распутываться без нас. Глухо стукнули колёса, когда машина спрыгнула с бетонного поребрика. Автомобиль, взрёвывая у светофоров сиреной, заторопился к городской окраине.
Всю дорогу я, переживая, поминутно приставал к пострадавшей с расспросами о самочувствии. Её уже начала раздражать моя назойливость. Оправившись от испуга, иорданская наложница выглядела вполне прилично, улыбалась, слушая распеваемые сидящей сзади шустрой старушкой похабные частушки.
Вот и высокое крылечко нашего заведения.
От сердца отлегло. Кажись, обошлось. Привалившись к резной балясинке, мирно покуривает дежурный психиатр - Борух Авраамович. Вспотевшая лысина учёного мужа весело блестит на солнышке, контрастируя с уныло повисшим исполинским носом.
Выпрыгиваю из салона, с треском захлопнув дверь, объявляю:
- "Спецперевозка и компания". Оптовые поставки…
Доктор оживился, радостно всплеснул руками:
- Шолом, коллега! Что есть на продажу?
- …душевнобольных, - заканчиваю я.
Нос вернулся в тоскливую исходную позицию.
- Через таких шуток появляется седых волос… - бормочет психиатр недовольно.
Я, не удержавшись, расхохотался:
- Нужно будет запатентовать новый способ борьбы с облысением!
Гинеколог, хирург, терапевт и снова гинеколог… Я уже озверел от многочасового торчания в приёмном покое психушки и не начал кусаться единственно из-за понимания, что вся развернувшаяся вокруг безвинно пострадавшей больной паника совершенно оправдана. На кону - две жизни. Её и не рождённого ещё ребёнка.
Напереливавшись из пустого в порожнее, высокий консилиум постановил, что содержаться в общем отделении женщина не может. Разъехались по своим больницам консультанты. С гинекологом убыла моя невезучая дурочка в сопровождении пары толстых неряшливых санитарок из отделения - в роддом направлен индивидуальный пост. Я устало мнусь с ноги на ногу перед заканчивающим тягомотную писанину Райзманом.
Наконец психиатр закрыл успевшую изрядно распухнуть за истёкшие часы историю болезни, состоявшую вначале всего из трёх листков - паспортной части, путёвки и первичного осмотра. Поднял на меня печальные агатовые глаза, вздохнул и, пошарив рукой в тумбе стола, извлёк оттуда оранжевого стекла лабораторную бутыль с притёртой пробкой и броской наклейкой "Яд". На аптечной этикетке значилось: "Раствор сулемы". Набулькал полстакана желтоватой вязкой жидкости, подтолкнул ко мне. Плеснул немного во второй, отставил его чуть в сторону.
- Вы что, предлагаете мне покончить самоубийством?
- А что тебе ещё остаётся после такого позора? Имеешь одного плохого больного, таки и то уследить не можешь. - Взял стакан, повертел в руках. - А в общем, не переживай. Бывает и на старуху проруха. Ле хаим! - И опрокинул свою порцию в рот, зачем-то посмотрев сперва на часы.
Я опасливо последовал его примеру Яблочный самогон оказался весьма недурён. Мне случалось пробовать дорогущий кальвадос, он был изрядно хуже.
Доктор налил себе ещё, вопросительно глянул на меня. Я кивнул, поинтересовался:
- Вы что, там время засекали? Когда помирать начну? Не дождётесь.
Борух Авраамыч без тени улыбки покачал головой:
- Нет, глядел, начался ли праздник.
- Какой такой праздник?
- Наш. Весёлый праздник Пейсах. Сегодня каждый иудей должен в течение ночи выпить не меньше четырёх рюмок вина. Видишь, пью. Ты христианин?
Я пожал плечами. С Богом у меня отношения сложные. Лучше всего они могут быть выражены словами моей жены: "Что-то там есть". Есть определённо. Только вот что?
- Крещён вообще-то.
- Ваша Пасха тоже скоро… Что не пьёшь? Как доктор прописываю. В качестве противострессового средства и антидепрессанта.
- Пожрать бы чего. И водила с утра крошки во рту не держал.
- О, сейчас и ночевать уже запросишься!
- В машине пересплю.