Сильно расспрашивать о существующей схеме организации общества нельзя, можно быть заподозренным в шпионаже со всеми вытекающими отсюда последствиями. Как я заприметил, количество слухачей в нашем классе достаточно большое. Как только кто-то начинает что-то рассказывать, то сразу находятся самые благодарные слушатели, которые с открытыми ртами слушают рассказчика, удивляются его уму, знаниям, задают различные уточняющие вопросы о творческих планах, об источниках информации, высказывают просьбы познакомить с теми, кто и где-то уже побывал или имеет что-нибудь интересное почитать. Считай, что сразу пальцем попадаешь в слухача. Их портрет не изменился с каменного века, когда вождю нужно было знать, не заныкал ли кто какую зверушку и не продает ли на сторону общественное мясо. Потом эта информация в подробном виде ложится на стол того, кому положено наблюдать за настроениями в этом классе.
Сам я старался держаться подальше от пьяных дискуссий. Пару раз меня просили почитать стихи. Откуда они могут знать о стихах? Все очень просто. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. От стихов отрекся категорически. Никогда их не читал и вообще не люблю стихи. У сильно пьяного может проснуться генетическая память и человек может рассказать о том, что происходило с его предками лет двести или триста назад.
Вчера была облава. Нас всех выстроили вдоль стены, руки вперед, ладони вверх. Как в школе наши санитары проверяли чистоту рук. Человек с небольшим сканером и компьютером шел вдоль шеренги работяг и световым лучом считывал изображение одной из рук. Проверка закончилась и нас отпустили.
После проверки, когда все разошлись, ко мне подошел высокий грузчик, который считался нелюдимым и меня предупреждали, что бы я поменьше с ним общался, потому что он из сидевших.
– Слава Богу, что тебя не застукали, - сказал он.
Глава 18
– За что же меня должны застукать, - спросил я грузчика.
– Тебя все ищут и сейчас нас собирали, потому что тебя не могут найти.
– Откуда, интересно, ты все это знаешь, - с вызовом спросил я.
– Мне уже предъявляли твою фотографию и спрашивали, не знаю ли я этого человека.
– А почему они обратились именно к тебе, - спросил я.
– Я же из судимых и при любой неприятности в первую очередь таскают нас, может кто-то из подельников что-то сделал или мы что-то из своей уголовной среды слышали.
– А почему ты мне все это говоришь?
– Наверное, потому, что я тебя знаю, - с улыбкой сказал он.
– Когда же это ты со мной познакомился, если я тебя совершенно не знаю?
– Не удивляйся, знакомство было виртуальное и ты вряд ли меня помнишь. Я зарегистрировался в журнале "Самиздат" и стал публиковать свои стихотворения, а ты уже был маститым "самиздатовцем" и количество твоих произведений подходило к шести сотням. И неплохие произведения. Почему я обратил на тебя внимание? Потому что тебя очень мало читали , прочитавшие обменивались мнениями про какого-то "этот". Я установил, что это ты. У нас тогда было так, если только чуть выдвинулся человек, то его нужно обязательно покусать, а если он еще не любит тусоваться и заниматься переливанием из пустого в порожнее, то такого человека замалчивают. Ты как раз и был из таких. А потом после исторических выборов 2007 года ты куда-то исчез и как-будто навсегда.
– Это ты точно сказал, что исчез, - сказал я. - Меня просто долго здесь не было. Что здесь произошло, что с "Самиздатом", что с тобой произошло и вообще, что здесь все-таки происходит?
– Ты же помнишь, что на "Самиздате" была только самоцензура и люди высказывались по всем вопросам от души. Когда задавили все газеты, телеканалы и даже живой журнал был почти в полном запрете, то все бросились на "Самиздат". Весь мир от нас черпал информацию о происходящем в стране. Тогда начали хватать "самздатовцев". За любые статьи и материалы. Главное, за то, что ты "саиздатовец". Все начали свои аккаунты уничтожать и уходить в неизвестность. Остались только заграничные "самиздатовцы" и ты. А тебя нет. Бросились тебя искать и не нашли. Вот тут-то заграница и начала копировать твои произведения и печатать в своих издательствах. У тебя, вероятно, какой-то странный пароль был, потому что его никто не нашел и не взломал твой раздел. Пришлось закрыть весь сайт "Самиздат", что ударило по всей новой власти. Все поняли, кто нынче к власти в России пришел. Из твоего стихотворения.
– Я и сам чувствую, что в стране что-то совсем не то творится. А тебя-то за что посадили?
– Как всех, по пятьдесят восьмой статье посадили, как антироссийца.
– И как там?
– Все по-старому. По Шаламову. Никто ничего нового не придумал.
– А чего же ты в грузчики пошел, "самиздатовцы" в основном из интеллигентной среды были?
– И в грузчики-то приняли, считай что по блату. Мы скачками катимся назад, как-будто не 2020 год сейчас, а одна тысяча девятьсот пятидесятый. Исторические кольца они длиной со среднюю жизнь человека. Семьдесят лет. И каждые семьдесят лет мы проходим те же самые события, только на другом уровне. В гору карабкаться трудно, а падать легко.
– Что же сейчас делать?
– А ничего делать не надо. Начнешь что-то делать, перемелют в мясорубке и никто не вспомнит о тебе. У нас изменения в истории начинались после смерти генсеков. Китайцы были правы, когда говорили, что "нужно сидеть на крыльце дома и ждать, когда мимо пронесут гроб твоего врага". А я по молодости лет не прислушался к мудрости и загремел в лагерь. Будет о чем написать, десять потерянных лет жизни ничем не вернешь. Вспомни, кто боролся со Сталиным? Никто. Все рыдали на его похоронах, а потом заплевали его могилу. С этим думаешь, будет не так? Точно так же. Это участь всех генсеков. Отправил два своих срока и уступи место. Нет, захотелось быть царем. А у нас ни одного путного царя не было. Все цари без царя в голове. Что-то я закаламбурил. "Самиздатовца" встретил. Кроме тебя никого не встречал. Ладно, мы с тобой поговорили и давай забудем все, а не то мне придется давать объяснения, о чем мы с тобой беседовали и тебе тоже придется отчитываться. Ты лучше вокруг себя хорошенько посмотри, чтобы тебя никто не сдал.
– Ладно, бывай здоров.
Глава 19
Моя нелегальная жизнь шла свои чередом. Работа, вечерний отдых у телевизора, секс, сон, снова и работа и так далее. Меня нет. Есть другой человек, который живет и радуется своей жизни. Стоит мне только сесть к столу, написать стихи и прочитать их своим товарищам по работе как сразу придут товарищи из органов и возьмут под белые руки. С "самиздатовцем" контакт я не буду поддерживать. Припишут антигосударственную организованную преступную группу и дадут по четвертаку на каждого. Ему как рецидивисту и прибавить могут. Не те времена, когда судили Даниэля и Синявского, а вся мировая общественность боролась за их освобождение. Сейчас мировой общественности совершенно по ..., вернее, совершенно безразлично, что делается в России. Просто российские закидоны надоели всем. А каждый народ достоин своего правительства, власти, вождя и жалеть этот народ не нужно. За что боролся, на то и напоролся. Никто не голосовал за эту власть, а эта власть набрала максимально возможное количество голосов. Как так может быть? Не знаете? Тут и Достоевского читать не надо. Батоном колбасы можно купить любого российского гражданина. Дай ему этот батон и не лезь к нему, он и проголосует за все, что ему скажут. Он еще и на веревочке приведет к властям любого несогласного. Скажет, вот, мол, спыммал супостата, вяжите его по рукам и ногам. Никому верить нельзя и ни с кем даже разговоры заводить нельзя. Даже когда оттепель начнется после смерти генсека. Всех на заметку брать будут. Я взял бумажку и машинально стал писать:
Я не верю тебе, Россия,
За свободой всегда ГУЛАГ
И партиец царя спесивый
На петличку нацепит флаг.
Снова будет статья шестая,
Беспартийный - значит враг,
И дзержинцев веселая стая
Несогласных потащит в овраг.
– Ты чего это тут расписался, - раздался над ухом сердитый голос Нины. - Ты кому это письма пишешь? Я тут тебя приняла, обогрела, накормила, спать положила, а ты себе другую завел? - завелась она.
Она выхватила у меня бумажку и стала читать.
– Так ты из этих, из поэтов, из врагов народа? - тихо заговорила она. - Ох, и чувствовала же я, что не все у тебя чисто. И паспорт я тебе сделала, - заныла она, - это я же человека под удар подставила и сама соучастницей стала. Сожги эту бумажку. Нет. Лучше я сама сожгу. Сама буду знать, что этой бумажки нет, а то ты не сожгёшь бумажку, а я мучаться буду, а ну как она в другие руки попадет.
Спрятав бумажку у себя на груди, она как-то по-будничному сказала:
– Ты сегодня себе на диване постели, а то вдвоем что-то жарко сегодня. Я завтра к матери съезжу, в понедельник и вернусь.
На следующий день была суббота. Рабочий день. Вечерком попили пивка с мужиками и я пошел домой.