- Нет, имеет, очень даже имеет! Я хотела сказать, что ни с кем я не помолвлена. Он просил моей руки, но я еще не дала согласия.
Санзо слушал, но на лице его ничто не отражалось.
- Зачем же ты сказала, что помолвлена?
- Не знаю. Чтобы тебя позлить.
- И что дальше?
- И все, - сказала Лиза. - А дальше я хотела сказать тебе, что даже если ты слеп, то это вовсе не значит, что нужно тут же оглохнуть, онеметь и страшно поглупеть. Я знаю, ты сильно болел, мне очень тебя жаль, но ты, конечно же, заболеешь еще сильнее, если это я была причиной твоей болезни.
Санзо так и застыл.
- Какого черта? - воскликнул он чуть погодя. Однако Лиза ему не ответила. Прошло довольно много времени, прежде чем он наконец повернулся, пытаясь на ощупь определить, здесь ли она. Руки его повисли в воздухе в незавершенном жесте, когда он нервно спросил: - Лиза, ты здесь?
- Здесь, рядом с тобой.
- Я думал, ты ушла.
- Я еще не все сказала.
- Что ж, продолжай. Никто тебе не мешает.
- Ты мешаешь.
Воцарилось молчание.
- Послушай, Лиза, я должен помешать тебе! Неужели ты не понимаешь?
- Нет, не понимаю. Санзо, дай мне объяснить…
- Нет. Не объясняй. Я ведь не каменный, Лиза.
Какое-то время они молча сидели рядышком, греясь на солнце.
- Ты лучше выходи за этого парня.
- Не могу.
- Не глупи.
- Никак у меня не получается за него выйти: все время ты на пути попадаешься.
Он отвернулся. Напряженным, задушенным голосом сказал:
- Я давно хотел перед тобой извиниться… - Он как-то неопределенно махнул рукой.
- Не надо! Не извиняйся.
Снова воцарилось молчание. Санзо выпрямился и потер руками глаза и лоб, точно они у него болели.
- Слушай, Лиза, весь этот разговор ни к чему. Честно. Есть еще ведь и твои родители, они-то что скажут? Впрочем, дело даже не в этом… Самое главное - то, что я живу с дядей и теткой и не могу… Мужчина должен иметь возможность что-то предложить…
- Не скромничай.
- Я и не скромничаю. Никогда этим не страдал. Я прекрасно понимаю, что представляю из себя, но это… это никакого значения не имеет - для меня. То есть, может быть, и имеет, но для кого-то другого…
- Я хочу выйти за тебя замуж, - сказала Лиза. - А ты, если хочешь на мне жениться, так женись! А если не хочешь, не надо. Тут я ничего не могу одна сделать. Но ты хотя бы помни: меня все это тоже касается!
- Так я только о тебе все время и думаю!
- Нет, неправда. Ты думаешь о себе, о том, что ты слепой, и все такое прочее. Позволь мне думать об этом и не думай, что мне это безразлично.
- Я думал о тебе. Всю зиму. Все время. Это… это никуда не годится, Лиза.
- Да, здесь - не годится.
- А где же еще? Где мы годимся? В том доме на Холме? Можем разделить его - по двадцать комнат на брата…
- Санзо, мне нужно закончить глажку, белье должно быть готово к обеду. Если мы что-то решим, то уж обсудить это со всех сторон как-нибудь сумеем. Я бы, например, хотела раз и навсегда убраться подальше от Ракавы.
- Вот как? - Он колебался. - А ты придешь сегодня после обеда?
- Хорошо.
Она ушла, покачивая кувшином. Спустившись в подвал, она остановилась у гладильной доски и вдруг разрыдалась. Она не плакала уже несколько месяцев; ей казалось, что она стала слишком взрослой, чтобы плакать, что теперь она никогда больше плакать не будет. Однако плакала, сама не зная почему; слезы бежали по щекам, точно река, освободившаяся от пут зимнего льда. Лиза не испытывала при этом ни радости, ни горя и, так и не перестав плакать, вновь принялась за работу.
В четыре она собралась было подняться в квартиру Чекеев, но Санзо поджидал ее во дворе. Они отправились на Холм, в заброшенный сад, и уселись на той же лужайке в тени каштанов. Молодая трава была еще редкой и нежной. В темно-зеленой гуще листвы кое-где желтовато-белыми свечами светились первые цветы. Над городом, в теплом голубом мареве кружили голуби.
- Там, возле дома, полно роз. Как ты думаешь, они не будут против, если я сорву несколько штук?
- Они? Кто это "они"?
- Вот и отлично. Я сейчас вернусь.
И принесла целый букет мелких колючих красных роз. Санзо лежал на спине, подложив руки под голову. Лиза села на землю с ним рядом. Мощный теплый ветер апреля дул со стороны заката.
- Слушай, - сказал Санзо, - а мы ведь тогда так ни о чем и не договорились, верно?
- Не знаю. Наверное, нет.
- Когда это ты стала такой?
- Какой "такой"?
- Ох, все ты прекрасно понимаешь! Ты раньше всегда была другой. - Он был совершенно спокоен, позволил себе расслабиться, и голос его звучал тепло и как-то по-детски, чуточку картаво. - Ты раньше вечно молчала… А знаешь что?
- Что?
- Мы ведь так и не дочитали до конца эту книгу.
Он зевнул и повернулся на бок, лицом к ней. Она накрыла рукой его пальцы.
- Когда ты была девочкой, ты все время улыбалась. А теперь?
- Не улыбаюсь с тех пор, как тебя встретила, - сказала она, улыбаясь.
Ее рука лежала на его пальцах совершенно спокойно.
- Послушай. У меня пенсия по потере трудоспособности - двести пятьдесят. На эти деньги вполне можно выбраться из Ракавы. Ты ведь хочешь уехать?
- Да, хочу.
- Хорошо, тогда у нас есть Красной. Там, кажется, не так скверно с работой, как здесь, и потом там жилье должно быть дешевле - это ведь большой город.
- Я тоже об этом думала. Там, наверное, разная работа найдется, не только на ткацких фабриках, как здесь. Я бы что-нибудь смогла подобрать себе.
- Я бы тоже. Наверное, и там можно плетеную мебель делать, если найдутся люди с деньгами, которым такая мебель по вкусу. А еще я мог бы мебель чинить. Я этим всю прошлую осень и здесь занимался. - Он словно прислушивался к собственным словам. Потом вдруг рассмеялся своим странным смехом, и лицо его совершенно переменилось. - Послушай, - сказал он, - и все-таки это никуда не годится! Ты что же, за руку меня в Красной поведешь? Нет, забудем об этом. Тебе-то и правда нужно уехать отсюда, причем поскорее и навсегда. Так что выходи замуж за этого парня и уезжай. Ну подумай ты головой, Лиза!
Он давно уже не лежал, а сидел, обхватив колени руками и отвернувшись от нее.
- Ты говоришь так, словно мы с тобой два нищих оборванца, - сказала она. - Словно нам нечего дать друг другу, словно нам некуда пойти!..
- Вот именно. В этом-то все и дело. Нечего дать и некуда пойти. Мне, например, нечего дать тебе. Неужели ты думаешь, что, если мы уедем отсюда, что-нибудь в этом отношении изменится? Неужели ты думаешь, что там я стану другим человеком? Неужели ты думаешь, что стоит мне завернуть за угол, и?.. - Он пытался шутить, но в словах его слышалась мука. Лиза стиснула пальцы.
- Нет, я, конечно, ничего такого не думаю, - сказала она. - И не вторь, пожалуйста, всем вокруг. Это они так считают. Говорят, что мы не можем уехать из Ракавы, что нам суждено остаться тут навечно, что я не могу выйти замуж за Санзо Чекея, раз он слепой, что мы не сумеем ничего добиться, раз у нас нет денег… Да, это правда, сущая правда. Но это еще далеко не все! Разве это справедливо, что хотя ты и нищий, но попрошайничать не должен? А что же еще тебе делать? И если тебе все-таки достался кусок хлеба, то неужели ты его выбросишь? Знаешь, Санзо, если бы ты чувствовал так, как я, ты взял бы то, что тебе дают, и уже не выпустил бы из рук!
- Лиза, - сказал он, - о господи, да я же не хочу выпускать это из рук!.. Ничего другого мне… - Он потянулся к ней, и она бросилась ему на шею; они сжали друг друга в объятиях. Он хотел было что-то сказать, но долгое время не мог вымолвить ни слова. - Ты знаешь, что я хочу тебя, что ты нужна мне, что больше для меня ничего на свете не существует, что больше у меня ничего и нет… - Он заикался, и она, отталкивая его, отвергая эту его нужду в ней, твердила: "Нет, нет, нет, нет", но сама все сильнее прижималась к нему. И даже сейчас сил у нее оказалось все-таки значительно меньше, чем у него. Через некоторое время он сам отпустил ее, взял ее руку, легонько погладил и сказал довольно спокойно: - Послушай, Лиза, я действительно… ты же знаешь! Только шансов у нас очень мало, Лиза.
- У нас их никогда не будет слишком много.
- Тебе-то удача вполне могла бы улыбнуться.
- Ты - моя удача, и пусть шансов у нас очень мало, - сказала она с легкой горечью и одновременно с глубокой верой.
Какое-то время он не знал, как ей ответить. Потом глубоко вздохнул и очень нежно сказал:
- То, что ты говорила насчет нищих… В госпитале, где я лежал два года назад, был один врач, и он тоже говорил что-то в этом роде, он все спрашивал меня: чего ты боишься, ты же, можно сказать, с того света вернулся? Так что же тебе терять?
- Я-то знаю, что мне терять, - сказала Лиза. - И ничего терять не собираюсь.
- А я знаю, что могу выиграть, - сказал он. - Вот это-то и пугает меня больше всего. - Он поднял голову; казалось, он вглядывается в раскинувшийся перед ними город. У него было жесткое и напряженное лицо сильного мужчины, и Лиза, взглянув на него, была потрясена; она даже зажмурилась. Она понимала, что все это - она, что это ее воля, ее присутствие сделали его таким свободным и сильным; но в эту свободу она должна будет войти с ним вместе, а она там никогда прежде не бывала. Там все было для нее темно, и она прошептала:
- Да, меня это тоже пугает.
- Что ж, придется держаться, - сказал он, обнимая ее за плечи. - Если ты сможешь держаться, то и я, конечно, смогу.